Из рода Караевых - Леонид Ленч

Увидев Игоря в коридоре, женщина смутилась.

— Заходите, — сказала она с виноватой улыбкой.

Игорь робко вошел в купе.

— Подвиньтесь, Павел Сергеевич! — приказала дама есаулу. — Дайте сесть молодому человеку.

Надо было, собственно, попросить разрешения сесть у офицера, и есаул явно ждал этого, но, не дождавшись, молча подвинулся. Игорь сел рядом с есаулом.

— Я вам налью чаю! — с той же светской улыбкой сказала женщина. — Только он у нас холодный.

Она налила из чайника в кружку черного как деготь чаю, подала Игорю. И тут же обратилась к офицеру:

— Значит, пропали ваши заводики, Павел Сергеевич?

— Тю-тю, Нина Александровна! — печально сказал есаул. — А какие кони им достались! Боже мой, какие кони! Один Алмаз чего стоит! Как подумаю, что на нем сейчас какой-нибудь комиссар Митюха скачет, сердце переворачивается! — Он обернулся к Игорю, спросил коротко, словно допрашивал: — В боях бывали?

— Так точно! Под Иловайской! — соврал Игорь.

— Это где они вас разделали, как бог черепаху?

— Один налетел на меня… — начал было Игорь, обращаясь к даме. — Конь у него, понимаете, рыжий… сабля рыжая…

Есаул грубо прервал его:

— Вот вам, Нина Александровна, в подтверждение моей мысли. У них в армии народишко здоровый, злой на драку. А у нас… на одних ударных офицерских полках не выедешь! На кого мы можем по-настоящему положиться, если здраво рассуждать? Казачишки — дрянь, мурло. Того и гляди, тебя самого шашкой по затылку секанут. Вот разве на них только, на мальчишек! — Он с презрением показал глазами на Игоря. — А что стоят такие мальчишки в боевом отношении? — Он безнадежно махнул рукой. — Нет, если союзнички как следует за ум не возьмутся, нам труба!

— Союзники же помогают нам! — сказала дама.

— В двадцать раз больше нужна помощь! Нужны танки, аэропланы, снаряды! А главное — солдаты, боевая сила. Пускай кого угодно дают. Хоть обезьян дрессированных. Хотите за это Украину? Нате, подавитесь! Американцам Камчатку можно отдать, японцам — Дальний Восток, англичанам — на Кавказе что-нибудь. — Храбрый есаул в боевом азарте готов был всю «единую неделимую и великую Россию» отдать, лишь бы ему вернули его конные заводы.

— А вот еще Португалия могла бы!.. — не выдержал Игорь.

— Что могла бы Португалия? — уставился на него есаул.

— Португалия могла бы помочь!

— И для Португалии найдется кусочек, — сказал есаул вдохновенно. — Потом как-нибудь рассчитаемся, вернем свое. А сейчас пускай дивизии дают! А то… будет поздно.

В коридоре послышались быстрые шаги. В открытых дверях купе появился штабс-капитан, тот, что выставил Игоря ночью из вагона.

— Новость, господа! — сказал он, не обращая на Игоря ни малейшего внимания. — Только что был у главного врача. В Крыловской получена депеша. Наш поезд из Тихорецкой поворачивает на Екатеринодар — Новороссийск.

«Придется сойти в Тихорецкой», — тревожно подумал Игорь.

Он поднялся, сказал: «Спасибо!» Ему не ответили: пассажирам шестого купе было не до него.

Игорь вышел на площадку. Бесснежная пустая степь неслась навстречу поезду.

Пожалуй, только один Игорь изо всех пассажиров вагона «для тяжелораненых» не испытывал чувства смутной тревоги оттого, что поезд повернули из Тихорецкой на Екатеринодар, а потом, видимо, погонят дальше на Новороссийск, к морю. Игорю-то от Тихорецкой до дому рукой подать!

Но — странное дело! — не о доме и не о матери думал сейчас Игорь, стоя на вагонной площадке и глядя на несущуюся ему навстречу степь. Его очень задели рассуждения толстощекого есаула, владельца конных заводов.

Он вспомнил Диму, свой разговор с ним. Правильно сказал Димка про таких: «Гнилой сор». Худо их дело!

— Ну и черт с ними! — произнес он вслух с удивившей его самого неожиданной веселой злостью.

12. В ТЕПЛУШКЕ

В Тихорецкой Игорь долго бродил по бесконечным путям, пока не наткнулся на длинный темный эшелон с тяжело и гулко вздыхавшим паровозом. Наглухо закрытые товарные вагоны. Когда он отправляется? И куда?! Двери одной теплушки были раскрыты.

Игорь подошел, заглянул внутрь вагона. Там спали люди.

Засунув руки поглубже в рукава полушубков, надвинув на лоб кубанки и мохнатые папахи, по-братски прижавшись друг к другу, на соломе вповалку лежали казаки.

Могучий солдатский храп заглушал тихий разговор, который вели в углу теплушки невидимые собеседники.

Игорь постоял, спросил робко:

— Этот поезд на юг пойдет?

Кто-то отозвался нетрезвым тенорком:

— На юг! А чего?

— Скоро?

— А хто его знает? Свисток дадут — поедем!

— Можно с вами? Мне тут недалеко.

— А ты что за птица?

— Я не птица. Я доброволец.

— Какого полка?

— Первого марковского.

Наступило молчание. В глубине вагона заворочались, задвигались. В дверях теплушки возникла темная человеческая фигура.

Здоровенный казачина-урядник в полушубке и башлыке, с шашкой, висевшей на ремне, посмотрел на Игоря с высоты своего теплушечьего величия, сытно отрыгивая, спросил:

— Документ, е?

— Есть. Предъявить?

— Бисову батьке предъяви кое-чего.

— Зачем же вы меня тогда спрашиваете про документы?

— Для хвормы!

Урядник аппетитно зевнул.

— Полезай!

Он подал Игорю руку и одним рывком втащил его в теплушку.

Осторожно ступая, Игорь пробрался в угол, нашел свободное место и опустился на солому. В тот же миг раздался глухой свисток паровоза, эшелон дернулся, лязгнул железными суставами и покатился. Кто-то застонал и выругался во сне. Кто-то уже знакомым нетрезвым тенорком сказал:

— Игнат, не зачиняй дверей! Нехай ветерком провиет, а то вить тут такого одиколону напустили, дьяволы, не про дыхнуть!

Когда глаза привыкли к темноте, Игорь разглядел тех, кто не спал. Скуластый в кубанке, сдвинутой на затылок, что сидит на корточках у стены, — это, видимо, обладатель пьяного тенорка. Рядом с ним полулежит казак в бурке с широченными прямыми плечами, в мохнатой папахе. Вот он чиркнул спичкой, стал раскуривать короткую трубочку. Игорь увидел хищный орлиный нос, черную бородку, глаза навыкате с большими яркими белками. Горец! Какое, однако, свирепое лицо. Попадись такому под руку в атаке — разрубит до крестца, не моргнув.

Урядник, пустивший Игоря в теплушку (он сидел тут же у стены, рядом с подвыпившим казаком), сказал, обращаясь к горцу:

— Ну, и як же оно у вас дальше получилось?

Горец раскурил трубку, аккуратно замял пальцами спичку.

— Дальше, — сказал он с сильным акцентом, — братанья была. Крым-генерал к сибе в вагон уходил, сердился, офицеры тоже сердился, а солдат братался! Весь наш третий конный корпус братался!

— Як же вы братались?

— Чай с ними пили, водку, речи говорили.

— Яки речи?

— Рабочий и солдат — братья! — выкрикнул горец запальчиво, как на митинге.

— Погодь, кабарда! — вдруг сказал скуластый обладатель нетрезвого тенора. Он встал, подошел к мирно сидевшему на соломе Игорю, нагнувшись, схватил его своей железной пятерней за грудки и, сильно встряхнув, поставил на ноги.

Прямо перед собой Игорь увидел его очумелые, яростные глаза. Казак дышал ему в лицо смрадом лука и водочного перегара, продолжая мертвой хваткой держать за шинель на груди.

— Шпиёнишь за нами, сука? — Он еще раз так встряхнул Игоря, что у того искры из глаз посыпались.

— Пустите меня! — жалобно сказал Игорь, стараясь не терять достоинства в этом бедственном и жалком положении. — Даю вам слово, что я не шпион. Я домой еду. Даю вам слово!

— Домой едешь? Сейчас приедешь! — грозно пообещал казак.

— Оставь его, Хвоменко! — миролюбиво сказал урядник из угла, не трогаясь, однако, с места.

Бранясь, казак подтащил упиравшегося изо всех сил Игоря к полуоткрытым дверям вагона.

Теперь он держал Игоря уже за шиворот. Перед глазами Игоря зияла ночная пустота, издававшая железный грохот и пахнувшая дымом.

— Геть с теплушки! — сказал казак почти ласково.

— Послушайте… как же?! Пустите! Не могу же я… на ходу.

— А я тебе пидмогну!

По законам логики должен был последовать пинок ногой. А потом в действие вступили бы законы физики, и тело Игоря, как всякое физическое тело, получившее толчок, придя в движение, закончило бы его уже под насыпью.

Однако пинка не последовало. Железные казачьи пальцы, державшие Игоря за шиворот, разжались. Обернувшись, Игорь увидел, как казака самого держит за шиворот горец в бурке.

— Зачем мучаешь? Зачем обижаешь?

— Марковец он, сука! Шпиёнит тут! Я этих марковцев… — захрипел казак, вырываясь.

— Он не марковец. Он мальчик!