Мальчик-капитальчик. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

такая же легкая и стройная. Разве что чуть бледнее, а ирландские глаза стали старше и смотрят чуть жестче, только и всего.

Я вдруг опомнился, поймав себя на слишком откровенном разглядывании. Ее бледные щеки окрасил легкий румянец.

– Не надо! – Она раздраженно отвернулась, мигом развеяв сентиментальную нежность, закравшуюся было мне в сердце.

– Каким ветром тебя к нам занесло? – поинтересовался я. Одри молчала. – Не подумай только, что я сую нос в твои дела. Просто любопытно, с чего вдруг такое совпадение.

Она порывисто обернулась, лицо ее утратило прежнюю жесткость.

– О, Питер! – вздохнула она. – Мне очень жаль… Я так виновата!

Позабыв о благородстве, я воспользовался представившимся шансом. Почти сразу пожалел об этом, но… мне было горько, а горечь частенько толкает на дешевые выходки.

– Виновата? – поднял я брови с фальшивым удивлением. – В чем же?

Она опешила, как я и рассчитывал.

– Ну… в том, что случилось.

– Да что ты, милая! Любой на твоем месте совершил бы ту же ошибку. Ну как было не принять меня за грабителя!

– Да при чем тут это! Я о том, что было пять лет назад.

Я расхохотался. Не хотелось, но я постарался и с удовольствием отметил ее раздражение.

– Неужто до сих пор переживаешь? – Я вновь усмехнулся, беспечный и жизнерадостный в это прекрасное зимнее утро.

Короткий миг, когда мы еще могли потянуться друг к другу, миновал. Блеск в ее синих глазах означал, что между нами опять война.

– Так и думала, что ты легко забудешь! – бросила Одри.

– Да мне было-то всего ничего – в двадцать пять лет сердца не разбиваются.

– Твоему сердцу, Питер, вообще ничто не угрожает.

– Это комплимент или наоборот?

– В твоем понимании, возможно… но вообще-то я имела в виду недостаток человечности.

– Ничего себе комплимент!

– Я сказала, в твоем понимании.

– Если у тебя такое впечатление, пять лет назад я был личностью странноватой.

– Да уж.

Она говорила с задумчивым холодком, будто разглядывала сквозь годы неведомое насекомое. Я и сам уже привык отстраненно смотреть на того, кем был когда-то, но некоторую привязанность к нему сохранял, а потому ощутил досаду.

– Должно быть, на твой взгляд, я был чудовищем.

– Должно быть.

Мы помолчали.

– Я не хотела ранить твои чувства, – вновь заговорила она. Вот это было обиднее всего. Я-то как раз рассчитывал ее поддеть, а вот она не притворялась и впрямь испытывала передо мной – и тогда, и сейчас – неподдельный ужас. Борьба оказалась неравной. – Ты бывал очень добр… когда старался.

Да, лучшей похвалы мне, похоже, от нее не дождаться.

– Ладно, – хмыкнул я, – довольно перемывать косточки мне тогдашнему. Каким бы я ни был, ты от меня избавилась. Лучше подумаем о насущном. Что нам теперь делать?

– Полагаешь, ситуация неловкая?

– Еще бы.

– Значит, одному из нас придется уехать?

– Вот именно.

– Ну, я-то не могу.

– Я тоже.

– У меня в школе дело.

– Как и у меня.

– Мне позарез надо быть здесь.

– Как и мне.

Она прищурилась, глядя на меня.

– Миссис Атвелл сказала, что ты тут преподаешь.

– Да, выступаю в роли учителя, чтобы изучить школьную систему.

Она пожала плечами.

– Зачем это тебе?

– А что такого?

– Но ты же… Раньше у тебя все было хорошо.

– Сейчас еще лучше – я работаю.

Одри помолчала.

– Получается, тебе уезжать нельзя. Так?

– Ну да.

– Но и мне тоже!

– Что ж, придется нам мириться с неловкостью.

– А откуда, собственно, неловкость? Я так поняла, ты больше не… переживаешь.

– Нисколько. Я даже помолвлен.

Чуть вздрогнув, она молча поковыряла гравий носком туфли. Наконец проговорила:

– Поздравляю.

– Спасибо.

– Надеюсь, ты будешь счастлив.

– Не сомневаюсь.

Она вновь умолкла, и я подумал, что мое признание дает право поинтересоваться и ее личной жизнью.

– Как же ты тут очутилась?

– История довольно долгая. Когда мой муж умер…

– О!

– Да, три года назад. – Голос ее звучал ровно и как-то резковато. Причину я узнал позже, а тогда приписал нежеланию рассказывать о любимом человеке. От мысли, что я ей неприятен, стало еще горше. – Потом я долго жила одна…

– В Англии?

– Нет, в Америке. Мы уехали в Нью-Йорк сразу же после того как… как я написала тебе. С тех пор я жила там и вернулась в Англию всего месяц назад.

– А что привело тебя в Сэнстед?

– Пару лет назад я познакомилась с мистером Фордом, отцом мальчика, который здесь учится. Директору школы требовался помощник, и Форд рекомендовал меня.

– Эта работа так важна для тебя? Ну, в смысле… – прости, если затрагиваю личную тему, – мистер Шеридан не…

– Нет, денег он не оставил.

– А кто он был? – сорвалось у меня.

Я чувствовал, что говорить об умершем ей больно, во всяком случае со мной, но тайна Шеридана мучила меня все пять лет. Очень уж тянуло узнать что-нибудь о человеке, который перевернул мою жизнь, даже не появившись в ней.

– Художник, друг моего отца.

Я жаждал подробностей – какой он был из себя, как говорил, чем отличался от меня, – но было ясно, что Одри не расположена о нем говорить, и я с неохотой подавил свое любопытство.

– Значит, у тебя только и есть эта работа?

– Вот именно. Если и у тебя то же самое, деваться некуда.

– Некуда, – эхом откликнулся я.

– Тогда хоть постараемся не портить друг другу настроение.

– Конечно.

Ее глаза удивленно распахнулись, окидывая меня таким знакомым взглядом.

– А ты похудел, Питер.

– Правда? Много страдал, наверное… а может, упражнялся.

Одри отвела взгляд и закусила губу.

– Ты ненавидишь меня, – бросила она, – и все эти годы ненавидел. Что ж, ничего удивительного.

Развернувшись, она медленно двинулась прочь, и тут я осознал, насколько низко себя веду. С самого начала беседы только и стараюсь кольнуть побольнее, упиваюсь мелкой местью. За что? Во всем, что случилось пять лет назад, я виноват сам… Нельзя позволить ей уйти вот так! Я чувствовал себя последним негодяем.

– Одри! – окликнул я. – Она остановилась. Я подбежал к ней. – Одри, ты ошибаешься! Если я кого и ненавижу, то только себя. Я все понял, поверь! – Губы ее чуть приоткрылись, но она молчала. – Я понимаю теперь, почему ты так поступила. Вижу, каким я был в те дни.

– Ты так говоришь, чтобы… помочь мне, – тихо произнесла она.

– Нет, я уже долгие годы так думаю!

– Я очень скверно обошлась с тобой.

– Ничего подобного! Некоторым мужчинам просто необходима… встряска. Рано или поздно они получают свое. Так уж вышло, что я получил от тебя, но это не твоя вина. Мне все равно бы досталось! – Я усмехнулся. Судьба караулила меня за углом, ей требовалось орудие… и тут подвернулась ты.

– Прости меня, Питер.

– Ерунда! Ты вбила мне в голову немного здравого смысла, вот и все. Вразумление требуется каждому, но большинство получают его мелкими порциями, неощутимо. Деньги долго оберегали меня, и когда я тебя встретил, то получил все разом.

– Ты великодушен.

– Да ну, брось! Всего лишь вижу яснее, чем прежде. В те дни я вел себя по-свински.

– Нет!

– Да-да! Ладно, не будем из-за этого ссориться.

В доме прозвонили к завтраку, и мы повернули к двери. Когда я отступил, пропуская Одри, она задержалась на пороге.

– Питер… Давай и правда поступим разумно, – заговорила она быстро. – Чтобы избежать неловкости, притворимся, будто мы старые друзья, когда-то разбежались из-за недоразумения, а теперь снова встретились – и опять друзья! Давай? – Она протянула руку. С улыбкой, но взгляд был серьезен. – Так что, Питер, мы добрые друзья?

Я пожал ей руку и кивнул.

– Добрые старые друзья.

Мы отправились завтракать. На столе рядом с моей тарелкой лежало письмо от Синтии.

Глава VI

1

Привожу письмо полностью. Написано оно было на борту яхты «Русалка», стоявшей на якоре в гавани Монако.

Мой дорогой Питер, где же Огден? Мы каждый день ждем его, миссис Форд извелась от беспокойства. Она без конца спрашивает, нет ли новостей, и я уже устала отвечать, что от тебя ничего не слышно. У тебя наверняка полно возможностей похитить мальчика, поторопись! Мы полагаемся на тебя.

Пишу на бегу, Синтия

Это краткое деловое послание я перечитал несколько раз в тот день, а затем и вечером после ужина, размышляя над ним в одиночестве. Затем вышел из дома и решил прогуляться к деревне.

На полпути я вдруг понял, что следом кто-то идет. Вечер