Три метра над небом (сборник) - Николай Беспалов

Прохлада, идущая от реки, бодрит. Впору вместо «доброе утро» говорить «бодрое утро». Что и сделала Лайла.

– Бодрое утро, мужчина.

Если бы ко мне обратились в такой форме где-нибудь в Питере, списал бы на плохое воспитание говорящего. Но памятуя изначальное значение слова мари, согласился с таким обращением. Тем более что оно исходило от Лайлы. Я все больше проникался к ней симпатией, граничащей с обожанием.

– Пробежимся?

Мы побежали. Петляя между деревьями, перепрыгивая через кочки. Пробежка не утомила меня. Она вызвала аппетит. Но до завтрака еще далеко. Теперь водные процедуры. Холодная вода Выжумы обожгла кожу. Барахтались в воде недолго.

Лайла была прекрасна. На гладкой смуглой коже блестели капли воды. Черные волосы намокли и стали еще чернее. Рот приоткрылся и обнажил ряд крупных белых зубов. Движения её рук пластичны. Пританцовывая на одной ноге, девушка пытается выбить воду из уха. И эту вполне обычную процедуру она проделывает артистично.

Колдовство очарования проникло в меня. Теперь даже изъян во внешности девушки мне будет казаться признаком особой красоты.

– Вы сыты?

Как можно остаться голодным после котелка каши с тушенкой и большой кружки чая с хлебом?

– Тогда я пошла. Вскрывать тайники шаманов нельзя в присутствии посторонних. Вы для нас сторонний. Не ходите за мной.

Гляжу ей вслед. Угораздило тебя, старый, увлечься девочкой. Корю себя, а сам, честно говоря, вожделею Лайлу. Знал бы я в тот момент, что за каверзу затеяла эта марийская девчонка!

Дабы не «перегреться», решаю пройтись по лесу. Лес смешанный. То и дело попадаются кустики земляники. Она уже отошла, но кое-где ягодки остались и краснеют, дразня меня. Вот и первые грибы. Красные шляпки сыроежек.

Вспорхнула какая-то крупная птица. Перепел, наверное. Прогулка по лесу придала мне новые силы. Захотелось чего-то необычного. Из ряда вон выходящего. Как говорят в Одессе: их есть у меня. У нашего бивуака меня ждала Лайла. И не просто девушка, а чудо, наряженное в необычайный наряд. На разноцветное платье Лайлы было надето что-то вроде халата. Буйство цветов и узоров. Голову покрывала косынка, завязанная узлом на затылке.

Лайла стояла простенько, опустив руки вдоль тела, слегка наклонив голову. И взгляд её тих и смиренен. Пригляделся. Ткань не тронута временем. Блестит вышивка из бисера. Гарус обрамляет халат по бортам.

– Нравится? – В словах девушки меньше вопроса, чем утверждения.

– Нравится, – отвечаю Лайле и задумываюсь: спрашивать или нет о возрасте наряда. Спрошу – внучка колдуньи найдет достойный ответ, а я окажусь в неловком положении.

– Это бабушкин наряд. В древних все истлело.

Верить? Не верить? Досужие вопросы. Все равно правды не найду.

– Отвернитесь! – Что меня теперь ждет? Неужто увижу обнаженную Лайлу? От нее всего можно ждать.

– Можете повернуться! – Девушка в обычном платье. Но что-то не то в нем, чувствую я.

– Ты ласковый. Мне было хорошо.

Полог палатки слегка колышется от ветерка с реки. Я в полной прострации. Она настоящая колдунья.

Мой опыт общения с женщинами на уровне интимного не то чтобы велик, но и монахом себя не назову. То, что я испытал минутами назад, было во всем необыкновенно. Лайла была неистово ласкова и нежно страстна.

На следующий день мы с берегов Выжумы уехали. Мы едем к реке Сугрюм. Она ближе к Ветлуге, конечной цели нашего вояжа. Мы едем к истоку реки в селение Красное Иваново. Там живет какая-то родственница Лайлы.

– Тетя Маша очень добрая. Они с мужем держат фазанью ферму. И баня у них шикарная.

И тетя Маша с мужем были добрыми, и баня шикарная. Но главное, Лайла превзошла все мои ожидания. Сколько страсти!

Три дня я прожил в состоянии эйфории. И что характерно, ни капли спиртного.

– Приезжайте ещё. Ты, Лайлушка, привози его. Он настоящий, – так проводила нас тетя Маша.

Вот и закончился моя поездка в Марийскую республику. Я возвращаюсь домой. Я везу туда самую драгоценную вещицу, что доставалась мне в жизни. Она сидит рядом. Спит марийская девушка Лайла, а в моих ушах звучит голос её мамы: «На свадьбу не забудьте пригласить. И вот что еще прошу. Пускай Лайла наденет тот наряд. Я его шила специально для её свадьбы».

«Ах, как годы летят…»

Мне тридцать пять. Спасибо зарядке, я не потерял спортивной формы и могу без труда отжаться от пола раз сто. Могу пробежать пять километров и после этого не умереть. И в сфере умственной деятельности со мной все в порядке. Читаю лекции в Гуманитарном университете. Что удивительно, на них приходят не только студенты.

Помаленьку пишу. Мой «старик» Ундервуд отправлен на пенсию, и ныне я набиваю тексты на электрической машинке. У неё нет обычной каретки. Шарик какой-то вместо неё.

За всю свою профессиональную жизнь я написал более тридцати научных работ – эссе, статей, и даже одну книгу.

Теперь я пишу сказку. Сижу в кресле работы немецких мастеров XIX века, справа от меня стоит манекен в кольчуге и шлеме. С некоторых пор он имеет имя – Спиридон. И кажется мне, что Спиридон нет, нет, да подмигнет мне.

За стеной детский голос выводит:

– Солнечный круг, небо вокруг —Это рисунок мальчишки.Нарисовал он на листкеИ подписал в уголке:Пусть всегда будет солнце,Пусть всегда будет небо,Пусть всегда будет мама,Пусть всегда буду я.«Ах, как годы летят…».

Нашему с Лайлой сыну семь лет.

Это не вещица. Это штучка. Взрывная штучка!

Искус. Изыск. Исход

Басня

Петр Петрович Олонецкий, практикующий врач, вдовствующий молодой мужчина тридцати семи лет от роду, живущий на съемной квартире в районе новостроек, был приглашен к Анне Ивановне Бородиной, в девичестве Ачинской, на громкое чтение её нового романа «Вилла Кокто» к семи часам после полудня. «Прошу не ужинать. После читки будет накрыт стол», – добавила к приглашению сестра Анны Серафима Ивановна Ачинская.

Свой род сестры ведут с той поры, когда на берегах основных водных путей Иртышского, Обского и Енисейского бассейнов стали основываться русские казачьи охранные крепости – остроги, а Киргизские кочевники, жившие разбоем, вытеснялись на юг отрядами казаков томских воевод. Те же основывали все новые и новые крепости. 25 июля 1641 года был основан Ачинский острог на реке Белый Июс. А после пожара 1683 года перенесён на реку Чулым (приток Оби) при впадении в неё речки Ачинки. Оттуда и название города. Третьего по величине в Красноярском крае.

Если Анна Ивановна успела сходить замуж, развестись и обрести поклонника, то сестра её, на год младше, по сию пору пребывала в девках. Не то, чтобы она была девицей. Отнюдь. Её привлекательность известна была далеко за пределами мастерской, где она расписывала ткани батиком, и квартиры, где она жила с сестрой.

Обе отличались великим ростом, хорошим костяком и классическими формами. В Анне было метр семьдесят сантиметров. Сима была на два сантиметра ниже.

Анна вот уже семь лет занята писательством. Издательство «Ретропроктим» издало её книгу стихов «Три метра над небом». Ныне Анна пишет роман.

Господин Бородин, чью фамилию она носит, оставив её как жену, не оборвал с ней сношений как с литератором. Он ссуживал её деньгами, помогал с поездками в Западную Европу.

Серафима сестре не завидовала: «Иждивенчество и от него зависимость претит мне, как потомку казака ачинского». Так говорила и старалась скрыть глаза.

Петр Петрович специально закончил прием больных на два часа раньше, отказав двум ранее записанным пациенткам, чтобы успеть домой и переодеться. Если на службу в частной клинике молодой вдовец ходил в обычном партикулярном платье (костюм «двойка», светлая сорочка и галстук, повязанный строгим двойным узлом), то на квартиру к сестрам он надевал вельветовую толстовку, рубашку с воротом апаш, под которым повязывался шелковый платок.

Считалось, что рубашки с таким воротником носила Парижская шпана, апаши.

Брюки кроя полуклеш и ботинки типа Джимми дополняли наряд Петра Петровича, направляющегося в компанию сестер Ачинских.

Серафима Ивановна Ачинская трудилась в мастерской по раскраске тканей батиком и потому, а может быть из-за чрезмерного курения, постоянно подкашливала. Знакомые жалели её и старались при посещении дома сестер чем-нибудь угостить вкусненьким сестру Серафиму, забывая о сестре Анне. Серафима в мастерской, дома Сима особо любила рахат-лукум и козинак.

Петр Петрович загодя ехал в центр. Там в магазине, отчего-то названным как дом свиданий – «Восточные сладости», покупал эти сласти.

На башне бывшего Городского Собрания, где теперь расположились Агентства по недвижимости и турпоездкам, часы показывали без двадцати семь вечера, когда Петр Петрович в коротком плаще, в кепи на голове и с пакетом в руке сошел с троллейбуса.

Моросил дождь. Влажность воздуха превышала все допустимые санврачом нормы. Прохожий городской народ, не задерживаясь у светящихся витрин, спешил, спешил.