Высокая кухня - Жюлья Кернинон

он мне даже нравился, я видел, как ты смотрела на него, когда он к нам подошел. Вопреки всем ожиданиям, казалось, что ты счастлива с ним. Между вами было что-то неуловимое, словно что-то связывало вас свыше, связывало, несмотря ни на что. Вы не очень-то походили на пару, но в то же время – кто, если не вы? Он почти никогда не смотрел на тебя, никогда не говорил о тебе в твое отсутствие, и мне хотелось закричать: «Да как ты можешь отводить взгляд от этой девушки, как можешь думать о чем-то другом, когда она не с тобой?» Да, знаешь, даже сейчас, в эту самую минуту, я не могу выйти покурить: я слишком нервничаю, боюсь, что кто-то уведет тебя прямо здесь, у бара, пока меня не будет, боюсь, что ты уйдешь с другим мужчиной.

– Я замужем за другим мужчиной, Клем, – ответила я.

Он внимательно посмотрел на меня. И продолжил:

– Я понял, что между вами что-то не ладится, и решил воспользоваться этим, чтобы увести тебя. Тогда на вечеринке он что-то такое сказал про любовь, из-за чего ты вспыхнула от гнева – молниеносно, поэтому почти незаметно, но я был уверен, что видел это. А еще – как ты смотрела на меня там, в саду. Я подумал, что ваши отношения, возможно, дали трещину. А я ведь только на это и надеялся, за этим и пришел. Я решил, что это мой единственный шанс, и вышел из дома, отпросившись покурить. Я не знал, как мне сказать тебе: «Я хочу увидеть тебя снова», «Я не хочу, чтобы моя жизнь продолжалась без тебя». Говорить это чужой девушке казалось ужасно глупым, но я не понимал, что еще мне сделать. Ты была всем, чего я хотел. В глубине души я знал, что ты моя. Мне нужно было пойти за тобой, где бы ты ни была. Я пытался себя урезонить, говорил себе: «Ты видел ее всего сорок минут, это девушка Кассио, забудь ее, не превращай ее жизнь в хаос, оставь ее в покое». Но в тот вечер, когда я увидел, как между вами пробежала трещина, я забыл обо всем и сломя голову побежал в сад, чтобы успеть поговорить с тобой, пока ты не ушла.

Стакан Клема снова опустел. Он заказал нам еще. Его голос стал низким, почти хриплым.

– Черт возьми, какие же мы были молодые! Помнишь, как мы потом? У меня в Париже. Ты написала мне, что приедешь, но я не поверил, и вот ты звонишь и говоришь, что ты здесь, а я начинаю дрожать от страха: боюсь тебя разочаровать, боюсь все разрушить, все испортить. И в то же время я понимал, что думать об этом слишком поздно. Ты уже в Париже. Ты приехала, хоть я и не был уверен, что знаю зачем. Я назвал тебе ближайшее к моему дому метро, сказал, что мне нужно пройтись. Солгал. Как только ты положила трубку, я позвонил своей лучшей подруге, чтобы узнать, нельзя ли зайти к ней на работу и занять денег, чтобы угостить тебя, если ты вдруг захочешь. Когда мы встретились, подруга спросила: «Она приехала?» – и я кивнул, молча убирая купюры в карман. Думаю, об этом ты не догадывалась.

– Нет.

– Оттуда я бросился бегом. Стоя у спуска в метро, я выкуривал сигарету за сигаретой, а потом ты вдруг появилась из-под земли, постепенно поравнявшись со мной на эскалаторе, – а ведь с момента, когда мы виделись в последний раз, я только и делал, что думал о тебе, я мечтал о тебе снова и снова, но теперь ты была здесь, и это было лучше всего на свете. Я отвел тебя к себе, но когда я открыл дверь и увидел свою квартиру, то снова забеспокоился, я подумал, что тебе не понравится, но на твоем лице не читалось ничего подобного, ты не смотрела по сторонам, ты смотрела на меня, я вспомнил тот благосклонный взгляд, которым ты одаривала Кассио, и постарался не думать о нем, я спросил, не хочешь ли ты выпить чего-нибудь, я налил тебе розового вина с грейпфрутом, которое в тот год пили все, – я подумал, что тебе понравится, и купил бутылку еще за пару дней до нашей встречи, когда, все еще не веря своему счастью, бесконечно поглядывал на календарь. Я хотел, чтобы все у нас с тобой было правильно, но знал, что я никто и звать меня никак, так что, когда ты вдруг оказалась передо мной – такая маленькая, такая спокойная, я спрашивал себя, как я даже на мгновение мог подумать, что у нас с тобой что-то получится, что у меня получится провести с тобой даже несколько часов, не рухнув при этом в обморок. Но ты сидела по-турецки на моем балконе, пила вино, которое я тебе налил, курила мои сигареты. Ты говорила, говорила без остановки, я начал потихоньку расслабляться, казалось, тебе со мной нравится, но точно я не знал, я смотрел на тебя в мерцающем свете осени, рассматривал каждую связанную с тобой мелочь и не мог понять, что со мной происходит, ты была чудом, внезапно возникшим на моем балконе, внезапно пришедшим ко мне. А потом, помнишь? Я приготовил тебе салат и предложил поесть, ты немного поклевала, а я подумал: «Ну я и дурак, надо ж было додуматься накормить этим кулинара». Тогда я предложил тебе пойти куда-нибудь выпить. Я привел тебя в самый роскошный бар в моем районе: дорогущее место, которое обычно было мне не по карману, в тот вечер почему-то пустовало. Мы сидели с бокалами по разные стороны стола, ты все говорила и говорила, под действием алкоголя я начал расслабляться, ты была рядом, такая чудесная, ты приехала, ты совсем не смотрела на часы, часов у тебя не было, зато была белая шелковая рубашка и черные-пречерные глаза, ты суетилась, тараторила, я не понимал ничего и понимал все – как тогда, при нашей первой встрече, я смотрел на тебя, и все мое тело взывало: «Она моя. Она создана для меня. А я для нее. Вот и все». Я наклонился вперед. Я поцеловал тебя. Твой рот открылся навстречу моему. Я подумал: «Черт. Черт черт черт». Я целовал тебя, перегнувшись через стол, пока не устал тянуться и сказал: «Хочешь, вернемся домой?» Когда я произнес это, ты не засмеялась, не одернула: «Это твой дом, а не мой». Ты сказала perfetto[18] и надела кардиган. На обратном пути я положил руку тебе на плечо и всю дорогу смотрел на нее: моя рука лежала на твоем плече, моя рука наконец тебя касалась. Понимаешь, до этого я ни разу не оставался с девушкой наедине, я ведь был еще очень юн: обычно мы тусовались компанией, и даже если я провожал кого-нибудь в конце вечера, то всегда все портил, а на следующий день добивался прощения всеми правдами и неправдами: за то, что перебрал, за то, что испугался. Но с тобой все было просто, ты взяла и приехала ко мне. Вернувшись в квартиру, ты сняла обувь и легла со мной на кровать. Ты молчала, но через несколько минут мы начали целоваться. Ты сняла рубашку через голову, и меня захлестнула волна восторга и ужаса: что же мне делать, как же я справлюсь с тобой, Оттавия? А потом ты начала двигаться – я никогда не видел, чтобы кто-то еще так двигался, одновременно плавно и стремительно; ты точно знала, чего именно ты хочешь, и между тем изо всех сил допытывалась, чего же хочу я, и мои непослушные, вечно непослушные руки, писавшие неразборчивые письма, ронявшие кофейные чашки, эти руки, не раз прищемленные дверью, вдруг развязались сами собой: теперь они точно знали, что и как им следует делать, теперь они знали все – они тянулись к тебе, обезумев от желания. В моих ладонях твоя кожа становилась водой, песком, глиной с моих уроков лепки. Помню, в тот вечер я овладел тобой в молчании ночи, начавшемся с твоего, я пытался построить убежище из наших тел, жест за жестом, камень