Молотов. Тень вождя - Б. Соколов

«Признать неправильным, что т. Молотов в своем докладе... не остановился на итогах дискуссии и на анализе основных поправок и дополнений к тезисам. Предложить т. Молотову исправить это положение».

В заключительном слове на съезде Молотов вынужден был изложить основное содержание предсъездовской дискуссии по пятилетнему плану. Подобного рода публичные порки (пусть и для узкого круга соратников) Иосиф Виссарионович устраивал Вячеславу Михайловичу неоднократно, чтобы тому служба медом не казалась. И чтобы Молотов и все остальные помнили, что расстрелять их можно в любой момент.

Жемчужина, возможно, уже тогда навлекла на себя гнев вождя тем, что покровительствовала еврейской интеллигенции. Говорили, что не без ее содействия Соломон Михоэлс в 1939 году был удостоен звания народного артиста СССР. Она не раз бывала по служебным делам за границей и, почти как всякая другая еврейка, имела там родственников. Так, осенью 1936 года она побывала в США, где, согласно некоторым предположениям, будто бы выполняла личное поручение Сталина пролоббировать с помощью своего брата Сэма Карпа, жителя Нью-Йорка, заказ на строительство для СССР двух линкоров стоимостью 200 миллионов долларов.

При- желании сфабриковать шпионское дело с участием Жемчужиной можно было проще простого.

То, что сажали и расстреливали оппозиционеров, кулаков, бывших белогвардейцев, такой убежденный сталинист, как Феликс Чуев, еще мог понять и принять. Готов он был поверить и в какой-то заговор Тухачевского и других военных. Но репрессии против выдающихся ученых, конструкторов вооружения и боевой техники ставили его в тупик. На вопрос Чуева: «Почему сидели Туполев, Стечкин, Королев?» — Молотов ответил:

«Много болтали лишнего. И круг их знакомств, как и следовало ожидать... Они ведь не поддерживали нас... В значительной части наша русская интеллигенция была тесно связана с зажиточным крестьянством, у которого проку-лацкие настроения, страна-то крестьянская. Тот же Туполев мог бы стать и опасным врагом. У него большие связи с враждебной нам интеллигенцией. И если он помогает врагу и еще благодаря своему авторитету втягивает других, которые не хотят разбираться, хотя и думает, что это полезно русскому народу... А люди попадают в фальшивое положение. Туполевы — они были в свое время очень серьезным вопросом для нас. Некоторое время они были противниками, и нужно было еще время, чтобы их приблизить к советской власти. Иван Петрович Павлов говорил студентам: “Вот из-за кого нам плохо живется!” — и указывал на портреты Ленина и Сталина. Этого открытого противника легко понять. С такими, как Туполев, сложнее было. Туполев из той категории интеллигенции, которая очень нужна Советскому государству, но в душе они — против, и по линии личных связей они опасную и разлагающую работу вели, и даже если не вели, то дышали этим. Да они и не могли иначе!

Что Туполев! Из ближайших друзей Ленина ни одного в конце концов не осталось достаточно преданного Ленину и партии, кроме Сталина. И Сталина Ленин критиковал. Теперь, когда Туполев в славе, — это одно, а тогда ведь интеллигенция отрицательно относилась к советской власти! Вот тут надо найти способ, как этим делом овладеть. Туполевых посадили за решетку, чекистам приказали: обеспечивайте их самыми лучшими условиями, кормите пирожными, всем, чем только можно, но не выпускайте! Пускай работают, конструируют нужные стране военные вещи. Это нужнейшие люди. Не пропагандой, а своим личным влия-

нием они опасны. И не считаться с тем, что в трудный момент они могли стать особенно опасны, тоже нельзя. Без этого в политике не обойдешься. Своими руками они коммунизм не смогут построить».

Туполева Молотов подозревал в том, что он был связан с эмигрантскими комитетами во Франции и Германии.

Надо признать, что Сталин и Молотов блестяще справились с этой непростой задачей — запугиванием и приручением интеллигенции. Тех из интеллигентов, которых сочли особо опасными, расстреляли, менее опасных отправили в лагеря, а тех, которым не доверяли, но от услуг которых нельзя было отказаться, в частности конструкторов вооружений и военной техники, посадили в «шарашки» — специальные тюремные НИИ и КБ в системе НКВД, где ученые и конструкторы ударным трудом могли заслужить себе прощение и возвращение утраченных материальных благ и публичной славы. Кроме того, отрыв от семьи и полная закрытость «шарашек» гарантировали секретность военных разработок.

Касаясь в беседе с Феликсом Чуевым культа личности Сталина (не в хрущевском понимании, как эвфемизма репрессий, а в общепринятом — как возвеличивания фигуры вождя), Молотов заявил, что Иосиф Виссарионович сначала «боролся со своим культом, а потом понравилось немножко...». Со своим же собственным культом, разумеется гораздо меньшего размера, Молотов даже не пробовал бороться, поскольку этот культ исходил от Сталина, строго дозировавшего уровень славословий в адрес всех членов Политбюро. Спорить же с вождем Молотов опасался — вдруг за этой скромностью Молотова Сталин заподозрит скрытое неодобрение своего, сталинского, культа.

Во время Великой Чистки Молотов удостоился и своего покушения, будто бы совершенного на него «врагами народа». В сентябре 1934 года он предпринял поездку по промышленным и горнорудным районам Сибири. Вот что пишет об этом случае историк Николай Зенькович:

«Передвигался Молотов из города в город в основном на автомобильном транспорте. Конечно, на самолете было бы быстрее. Но после гибели видного партийного деятеля Мясникова в авиационной катастрофе в середине двадцатых годов Сталин провел через Политбюро строгое

5 Соколов

решение, запрещавшее членам ЦК и другим крупным руководителям пользоваться самолетами. В те годы это был ненадежный вид транспорта, аэропланы часто падали, пассажиры гибли...

При выездах на приличное расстояние от Москвы кремлевский транспорт, как правило, к месту командировки высоких лиц заранее не доставлялся. Это правило появилось значительно позже — при Хрущеве. Обычно кремлевские начальники,, даже такого высокого ранга, как Молотов, пользовались тем транспортом, который предоставлялся им на месте. Безусловно, подавались машины самого лучшего класса, на которых ездили первые лица областей и городов.

Водители были тоже местные, возившие своих начальников. С точки зрения обеспечения безопасности прибывших представителей Центра это был не лучший вариант, но других возможностей в ту пору не было. Да и гонять за тридевять земель бронированные «паккарды» со своими водителями еще не осмеливались по причине боязни прослыть буржуазными перерожденцами.

Вот и двинулся товарищ Молотов на предоставленной ему радушными хозяевами кузбасского города Прокопьевска порядком изношенной машине на встречу с тружениками одной из шахт. Сибирские горняки хорошо приняли столичного гостя — внимательно слушали, расспрашивали о положении в стране и мире. Им импонировало, что к ним, на отдаленную шахту, приехал сам Председатель Совета народных комиссаров.

После окончания встречи шахтеры тепло проводили Молотова к машине. Он тоже уезжал довольный — люди понимали, что от них требуется, и не просили сверх того, чего власть пока им не могла дать.

А на обратном пути в Прокопьевск едва не случилось непоправимое.

Автомобиль с Молотовым внезапно свернул с дороги и покатился с насыпи. Она была довольно высокая. Автомобиль потерял устойчивость и опрокинулся.

Молотов почувствовал, что их неудержимо тянет вниз. Он обреченно закрыл глаза. Сзади послышались крики и ругань. Это сопровождавшие его лица выражали свое отношение к водителю.

Когда спустя какое-то мгновение Молотов открыл глаза и выглянул из машины сквозь лобовое стекло, он похолодел от ужаса — автомобиль висел над самым краем глубокого придорожного оврага. Почему он замер и не скатился в пропасть — одному Богу известно. Впрочем, член Политбюро Молотов был атеистом.

Опрокинувшуюся машину с помощью шахтеров, разъезжавшихся на грузовиках после встречи по домам, кое-как оттащили от опасного места и вновь поставили на колеса. От сильного удара начальственное транспортное средство имело весьма удручающий вид и не заводилось. Молотова пересадили в фанерную кабину грузовой полуторки и доставили в Прокопьевск. Председатель Совнаркома чудом избежал смерти. Свались машина в пропасть — все, пиши пропало. Глубина оврага такая, что хоть в кино снимай».

Шофер, Валентин Арнольд, заведовавший гаражом «Кузбасстроя», получил выговор за халатность, но потом обратился с письмом к Молотову, и по ходатайству Вячеслава Михайловича взыскание было снято. А в 1938 году Арнольда вместе с другими троцкистами благополучно расстреляли.