Дело Бенсона - Стивен Ван Дайн

– Вашу теорию, несомненно, оценят художники, – с иронией заметил Маркхэм. – Но эта рафинированная утонченность не годится для нашего вульгарного мира.

– Ум по ошибке часто отбрасывает благородное, – пробормотал Ванс.

– Между искусством и преступлением – большая разница, – с вызовом сказал Маркхэм.

– Практически никакой, старина, – поправил его Ванс. – Для совершения преступления используются все обычные факторы, которые необходимы для создания произведения искусства – подход, замысел, техника, воображение, нападение, метод и организация. Больше того, преступления имеют свою манеру исполнения, свои аспекты и свою природу точно так же, как и работа над произведением искусства. В самом деле, тщательно запланированное убийство – такой же способ выражения индивидуальности, как, например, рисование. И в этом лежит величайшая возможность для расследования. Как опытный эстет может рассказать вам, кто написал картину, или сообщить о личности и характере того, кто ее написал, так и опытный психолог может рассказать вам, кто совершил преступление – если оно связано с людьми – и с почти математической точностью описать характер н манеру преступника… И это, мой дорогой Маркхэм, дает уверенность и необходимые данные для определения виновности человека. Все остальные догадки – ненаучны, неопределенны и потому опасны.

В словах чувствовалась непоколебимая уверенность. Маркхэм слушал его с большим интересом, хотя по его лицу было видно, что он не принимает всерьез теории Ванса.

– Ваша теория полностью игнорирует мотив, – заметил Маркхэм.

– Естественно, – согласился Ванс. – Поскольку в большинстве преступлений этот фактор не имеет никакого отношения к делу. Каждый из нас, мой милый Маркхэм, имеет мотив для убийства не менее двух десятков различных людей и точно такой же мотив может быть в девяносто девяти преступлениях из ста. И когда убивают какого-нибудь человека, есть добрый десяток невинных людей, у которых мотив для этого не менее силен, чем у настоящего убийцы. Видите ли, тот факт, что у человека есть мотив для убийства, еще не доказывает вину этого человека – такие мотивы слишком универсальны. Подозревать человека в убийстве только потому, что у него есть мотив, все равно что обвинять мужчину, отбивающего чужую жену, в том, что он это делает только потому, что у него две ноги. Причина, по которой одни люди убивают, а другие нет, кроется лишь в характере я психологии. Все зависит только от этого… И еще одно: когда у человека есть настоящий мотив, он ведь способен скрыть его, затаить и вести себя осторожно, не так ли? Он даже может замаскировать мотив годами приготовлений или мотив может возникнуть за какие-нибудь пять минут, когда неожиданно откроются факты десятилетней давности… Вот видите, Маркхэм, отсутствие мотива может быть более инкриминирующим, чем его наличие.

– Перед вами возникают большие трудности в освещении идеи cui bono[25] при рассмотрении преступления.

– Смею сказать, что идея cui bono достаточно глупа, чтобы быть неуязвимой, – сказал Ванс. Однако многие люди извлекают пользу почти из любого убийства. Если бы был убит Сэмнер, то по вашей теории вы могли бы арестовать всех членов лиги писателей.

– Во всяком случае, благоприятная возможность – или удобный случай, называйте как угодно – непреодолимый фактор в совершении преступления. Под удобным случаем я понимаю те обстоятельства и условия, при которых может быть совершено данное преступление тем или иным подходящим человеком.

– Еще один не относящийся к делу фактор, – отозвался Ванс. – Если думать об удобном случае, то мы каждый день убивали бы людей, которые нам не нравятся! Только вчера вечером во время обеда у меня было десять скучных людей, которых я мог бы убить, например, подсыпав мышьяку им в вино. Но дело в том, что Борджиа и я принадлежим к разным психологическим категориям. С другой стороны, если бы я задумал совершить убийство – подобно находчивым патрициям – я бы создал себе наиболее благоприятный удобный случай… Но тут есть одна загвоздка: каждый может создать себе удобный случаи и замаскировать этот факт фальшивым алиби или каким-нибудь другим способом. Вспомните, например, дело об убийце, который вызвал полицию в дом своей жертвы до того, как совершил преступление. И когда явившиеся полицейские поднимались по лестнице, он заколол свою жертву[26].

– А что вы скажете о близости или о непосредственном присутствии человека на месте преступления? Разве это не доказательство его вины?

– Снова ошибка. Присутствие на месте преступления невиновного очень часто используется убийцей, который действительно находился на месте преступления. Умный преступник может совершить убийство на расстоянии. Умный преступник также может устроить себе алиби, а потом вернуться на место преступления переодетым и неузнаваемым. Есть много самых различных способов присутствовать на месте пре-ступления, считаясь отсутствующим, и наоборот… Но мы никогда не можем освободиться от своей индивидуальности. Поэтому все преступ-ления относятся к психологии человека, а последняя является крае-угольным камнем дедукции.

– Меня удивляет, что с вашими взглядами вы не поддерживаете воскресные приложения, которые ратуют за сокращение на девять десятых штата полиции и внедрение вместо них психологических машин.

Ванс некоторое время задумчиво молчал.

– Я читал о них. Интересные игрушки. Они, несомненно, могут привести к увеличению эмоционального напряжения, когда внимание пациента переключается от набожной благодати доктора Френка Прей-на к проблеме сферической тригонометрии. Но если на невинного человека надеть упряжку из проводов, гальванометров, электромагнитов, ламп и тому подобной ерунды, а потом неожиданно спросить его о недавнем преступлении; уверяю вас, стрелки ваших индикаторов будут плясать не хуже, чем русские балерины. Но это будет скорее результатом нервного возбуждения, чем признанием вины.

Маркхэм покровительственно улыбнулся.

– А если подключить виновного, то стрелки останутся неподвижными? – спросил он.

– Наоборот, – невозмутимо ответил Ванс. – Стрелки точно так же будут колебаться взад и вперед, но не потому, что он виновен . Если он глуп, например, то стрелки будут дергаться в результате негодования и страха перед третьей степенью. А если он умен, то стрелки будут дергаться от возмущения при мысли, что кто-то серьезно верит в подобную чепуху.

– Вы глубоко поразили меня, – сказал Маркхэм. – Моя голова кружится, как турбина. Но среди нас, бедных юристов, многие верят, что преступность – это дефект ума.

– Пусть так, – с готовностью согласился Ванс. – Но, к несчастью, все человечество подвержено этому дефекту. Те, у кого, так сказать, отсутствует добродетель, поощряют свои дефекты. Однако, если вы возьмете преступный тип людей, то, – увы! – мы составим им компанию. Это Ломброзо придумал идею конгениального преступника. Но настоящие ученые, вроде Дюбуа, Карла Пирсона и Горинга, не оставили от этой теория камня на камне.

– Я ошеломлен вашей эрудицией, – сказал Маркхэм и подозвал проходящего мимо служителя, чтобы взять новую сигару. – Я утешаю себя тем, что, как правило, большинство преступников все же задерживаются.

Ванс курил сигарету и задумчиво разглядывал в окно голубое июньское небо.

– Маркхэм, – наконец заговорил он, – число фантастических идей, относящихся к преступникам, просто изумительно. Многие безумные люди могут сказать, что «убийство находится вне меня, вне моего я». А если «вне», то зачем нужно Бюро уголовных расследований? Зачем вся эта полицейская активность, когда обнаружен труп?. . Поэтов за это обвиняют в лунатизме. Об этом хорошо написал Чосер. А Шекспир считал, что у человека есть особый орган, который толкает его на убийство. Был поэт, который утверждал, что жажда убийства заложена в крови человека. Разве вы станете отрицать, что полиция хладнокровно ждет, когда совершится убийство? А как только оно совершается, сразу же раздаются вопли о задержании particeps crinunis[27] или применении de lunatico inquirendo[28].

Маркхэм добродушно усмехнулся. Он был занят обрезанием н раскуриванием своей сигары.

– Я считаю, – продолжал Ванс, – что вы все подвержены еще одному заблуждению, а именно: что все преступники обязательно возвращаются на место преступления. Это их поведение даже объясняется какой-то запутанной и мистической болтовней о психологии. Но, уверяю вас, что к психологии эти абсурдные утверждения не имеют никакого отношения. Если же убийца вернулся к телу своей жертвы по какой-то другой причине, чем исправление ошибки, которую он совершил, тогда он объект для Брэдмура или Бламгдейля… Как хорошо было бы полиции, если бы эта причуда была на самом деле! Им бы оставалось только сидеть на месте преступления, играть в карты и ждать, когда придет преступник, а потом с чистой совестью тащить его в тюрьму. Но психологический инстинкт заставляет человека, совершившего наказуемый акт, немедленно бежать от этого места и как можно дальше.