Я, Яромир Гулливер - Михаил Семенов

Орфей создал психотехнику, основанную на священных танцах, пении гимнов, чтении молитв, голодной диете и специальном обряде — получившем название «мистерии Диониса». Кроме этого ученики занимались философскими дискуссиями, слушали беседы Учителя и систематически пребывали в трансе с использованием специальных ароматов. Орфей укладывал своих учеников в специальное углубление в скале и погружал их сврхглубокий транс, чтобы они, встретились с богами и испытали сверхблаженство. Он стал родоначальником греческой магии, поэзии, музыки, философии, астрологии, логики, физики и медицины. Метод Орфея и его мистерии распространились по всем греческим храмам Юпитера и Аполлона.

Сквозь тысячи лет сохранилась мифическая история любви Орфея и Эвридики, включенная как главный эпизод в орфические мистические ритуалы. Второго шанса обрести Эвридику боги ему не дали. Неутешный Орфей в попытке забыться вначале странствовал по стране, играл восхитительные мелодии и проповедовал свое Учение. Поняв невозвратность случившегося, он забросил музыку и погрузился в депрессию. Бог Дионис, который отвечал за виноделие и веселье, перестал быть для него чем-то значимым. Почтение сохранил только к своему наставнику, величайшему из богов Олимпа — Аполлону (что неудивительно, учитывая, что тот покровительствовал Музам и искусству). Дионис возревновал. В гневе наслал на опечаленного певца своих фанаток — вакханок (ныне алкоголичек), и они его растерзали. Разумеется, возьми Орфей в руки свою кифару и начни петь, даже обезумевшие менады успокоились бы и заслушались, но певец не стал использовал силу своего дара. Он хотел умереть, и пусть так воссоединиться со своей Эвридикой уже в царстве мертвых, что и произошло. Смерть Орфея оплакивали все. Природа рыдала. Музы собрали части его тела и похоронили, но голова попала к Аполлону, который поместил ее в капище, где она пророчествовала и люди ей поклонялись.

Друзья Яромира вспоминали о его попытках понять смысл и причины того рокового для Орфея условия. Зачем, думал он, мужчине ниспослано подобное кармическое испытание, ведь, разрешение богов уже итак получено?

Наверное, — рассуждал Полистьев — это, все же, испытание для двоих, их чувств, желания быть вместе до конца дней. Понял, что следуя не оборачиваясь, ты полон уверенности в своей Эвридике. Если нет, то она и не твоя. А подобная свобода выбора для женщины — это тоже возможность окончательно определиться. Только она должна решить — быть ли вам вместе. Иначе за тобой не пойдет. Получается, что боги-то разрешили, но «по-божески» дали возможность решить всё и самим, нужны ли друг другу.

С Яромиром этот драматичный сюжет в жизни случился трижды. Вот, ведь, какое сакральное число! Три незаживающих раны в его душе. Поэтому каждый раз миф об Орфее и Эвридике эту, неразрешимую и для него драму, он проживал с содроганием, искал спасительного забвения в работе.

Первый «удар» случился с ним в Юрьево. Тогда он с семьей Влада Решетникова временно ютился в одной из бывших монастырских келий. В то время это место без каких либо условий проживания стало удивительным Монмартром таких же «бездомных» художников и поэтов. Молодости всё нипочём, здесь влюблялись, строили совместные планы. Кто-то ухитрился даже родить тут детей. Сюда слеталась и «богема» столиц. У Яромира эта вспышка судьбы здесь случилось однажды и вдруг. Знакомство, любовь с первого взгляда. Она яркая красавица, художник-реставратор из Ленинграда, выпускница Академии художеств. Яромир поверил, что она — его Эвридика до конца дней, казалось, увидел и почувствовал её насквозь, будто, на всю жизнь. А случилось, как в том древнем мифе — ушла (уехала в Питер) и не вернулась. Напоследок сообщила, что подарила надежды в отместку своему питерскому жениху. Для Яромира это стало ударом невыносимой силы.

Воду в свои комнаты-кельи зимой художники, насельники этого, тогда светского Монмартра, носили не только из колонки, но и из речной проруби. Однажды кто-то из местных, подвыпив, в темноте там подскользнулся и утонул. Спохватились лишь на следующий день.

После отъезда любимой Яромир не находил себе места. Понимал, что не вернуть, не знал как быть дальше. С фатальностью этого удара не мог смириться. Тогда ему вдруг показалось, что выход из этого ада — та прорубь. «Грех?» — рассуждал он — «а не вы ли, там «наверху» подвели к нему, как отнеслись к моим мольбам, вам ли меня упрекать? Испытание не должно становиться пыткой». Тогда его чудом удержали друзья.

Второй удар, будто вслед, случился уже на Дворище. Опять Эвридика, уже другая, теперь музыкант. Училась у него игре на гуслях, была рядом, наверное, для чего-то и другого. Попала в сердце. Но тоже ушла, да ещё и с их родившейся дочерью.

Третья пробоина оказалась смертельной. Не сразу, спустя много лет. Рана ныла, уносила веру, подтачивала силы сопротивления этому року. Их первая встреча случилась во Пскове, затем на Дворище. Клятвы навек, трудный быт, частые разлуки. Навсегда запомнил купание с ней тут на реке. Обсыхая, лёжа на травянистом берегу, задохнувшись заметил приподнявшиеся волоски на озябшей коже её голени. Жмурясь на солнце, не смог оторвать взгляда от ямочек на её коленях. Он писал ей письма, звал замуж, ради неё был готов, бросив замыслы своей жизни, стать успешным модным и дорогим художником, скульптором, обеспечив комфортную семейную жизнь. Но Рок не дремал и тут. Не получил ни одного ответа, ни одного тёплого слова. После узнал — его письма до адресата не доходили. Мать Эвридики сжигала их, достав из почтового ящика. Желала дочери более достойного жениха. Длительная безответная разлука сделала своё дело, охладила, завершила их взаимное кружение и притяжение. Как оказалось, навсегда, хотя виделись в городе и позже. Однажды, перебирая бумаги, он наткнулся на поблёкшую фотографию. Тогда ещё не было Центра, он обживал полученное от города скромное жилище в старом фонде. Костыли стояли в прихожей, ведь боли в спине после десятилетия «заточения» в башне так и не проходили. Ушедшие Эвридики потеряны навсегда. На фотографии Яромир с другом, придумывают оформление новогодних подарков, в руках кедровые шишки для росписи. На столе стаканы в плетённых берестяных подстаканниках, несколько кусков торта на салфетке, видавший виды, закопченый высокий медный чайник, заварной чайник — с ситечком. И, о чудо! — тут же за столом и его третья Эвридика, молодая, красивая, такой он помнил её всегда. Как это могло случиться, ведь некогда ушла навсегда? Вспомнил, — навестила его однажды вместе со своим новым парнем, тот и сделал этот снимок. Видимо поэтому, и лица у всех напряженные, нет улыбок, радости — только горечь. Зачем она тогда оказалась здесь, что-то доказать, сделать больно? Да, куда