В Дикой земле (СИ) - Крымов Илья Олегович

Восстановил дыхание. Вытянул вперёд руку, разгоняя энергию вновь и заставил родиться на кончиках пальцев пять язычков пламени, заставил их объединиться над ладонью в самую простую и совершенную из всех геометрических форм, в огненный шарик. Вот она, чистая энергия в тепловом и световом диапазоне, питаемая магической силой, но, несомненно, одушевлённая, и жаждущая пожрать весь мир.

Как забавно. Большинство людей не понимали, что эта воля к поглощению, это бесконечное и беспощадное стремление в равной степени свойственна как лесному пожару, так и огоньку свечки, освещающей вечернее чтение за чашкой сладкого чая. Спустя тысячи лет люди хоть и знают, но всё равно не осознают, с какой силой добровольно сосуществуют. Дай ему волю, огонь поглотит их всех.

Конечно, прочитав заклинание Огненный Шар, Тобиус смог бы создать снаряд в три раза крупнее и с в десять раз более мощным разрушительным потенциалом чем у этого малыша, ведь на то и нужны словоформулы и чертежи, — чтобы заставлять магию течь в русле, повиноваться шаблонам, точно понимать, чего от неё хотят. Однако так прогресс во владении стихиями почти не движется.

Оставив наконец огонь в покое, волшебник перешёл к мыслесиле[12], пропустив оставшиеся две первостихии. Он знал несколько заклинаний низшего порядка на основе элементов земли и воздуха, и даже элементалей мог призывать весьма сносно, однако сами эти стихии без чар никак не откликались на его призыв.

Тобиус силой мысли сделал самое простое, материализовал несколько десятков обычных, но очень качественных кирпичей, разложил их вокруг и стал поднимать, по одному, по два, по три. Чем больше их становилось в воздухе, тем тяжелее давался контроль над объектами. Мыслесила серого мага была велика, он мог перемещать большие и тяжёлые предметы, а вот тонкое искусство манипуляции мелкими являлось штукой деликатной. Лишь одинаково хорошо овладев обеими дисциплинами можно было рассчитывать на звание мастера-телекинетика.

Под конец он как обычно подытожил свои утренние упражнения, проведя дематериализацию кирпичей. Всегда убирай за собой, не свинья чай.

Волшебник вернулся в отведённую ему комнату и растопил камелёк, вытянул из морозильного ящика, смастерённого недавно, свежую рыбину, и, с помощью ножа быстро разделал. Костяк, голова, хвост, а также кишки, всё отправилось в бездонную пасть Лаухальганды, филе прожарилось на собственноручно выкованной сковородке и было поделено между Тобиусом и мимиком. Вскипятив воды, серый маг также заварил чай, а после успел ещё и покурить у открытого окна. Приближался третий утренний час[13], так что можно было уже неторопливо поспешать к началу занятий.

— Нет, ты остаёшься, — сказал маг своему сферическому компаньону, поправляя под горлом фибулу живого плаща-мимика.

— Ф-ф-ф-фр-р-р-ря-я-я-я!

— Вот только не надо! Я раньше тебя не брал и сейчас не возьму, ничего нового!

— Фря! Фря-фря-фрр-р-ря!

— А он ведёт себя тихо и никого не отвлекает. К тому же греет меня.

— Ф-ф-фр!

— Тут тепло, светло и тихо, никто не мешает. Сторожи мои вещи, если угольки посыплются на циновки, просто съешь их во избежание пожара. Угли, — не циновки. Я пошёл.

В природе многие черепахи впадают в состояние гибернации по зиме, это факт широко известный. Роют норы и засыпают до оттепели, сытных времён. Но тестудины не были простыми черепахами, эти существа обладали преимуществами тёплой крови, могли держаться на морозе, но, всё же, становились совсем медленными. Человек уже больше месяца проходил обучение и пришёл к выводу, что особая заторможенность в освоении ремесла постройки Запруд им только помогала.

Свой день Направляющие, по крайней мере, самые молодые из них, начинали с приёма пищи. Ели рыбу, нераспустившиеся бутоны кувшинок, водоросли, молодые побеги тростника, а также водяных жуков, которые в обогреваемых внутренних прудах города достигали размеров взрослой форели. Тестудины вообще всё что угодно могли сожрать, ежели это вышло из их необъятного озера.

После трапезы члены касты занимались своими делами. У старших мастеров это была ежедневная практика, младшие мастера уделяли своё бесценное время обучению молодняка, а молодняк, естественно, учился. Тобиуса определили именно к молодняку, ибо начинать он должен был с самых азов. Когда же выпускник Академии Ривена узнал, в чём заключались эти азы, он едва не расхохотался. Вот уж где не догадаешься искать ключик к пространственно-временному континууму!

— Время можно представить как что угодно, — глубокомысленно гудел наставник Хо-Рад на цирелианском, сразу после того, как прогудел указания другим ученикам на родном.

За всё время, что Тобиус гостил в Корсе, он ни на шаг не приблизился к пониманию тестудинской речи, как ни старался, и его хвалёные лингвистические навыки терпели позорное поражение.

— Как озеро. Как море, — перечислял Хо-Рад, — как… как любую воду.

Невольно Тобиус улыбался, слушая эти глубокомысленные речи.

— Но мы представляем время как реку. Быстрый бирюзовый поток, несущийся из…

— Простите, наставник!

Тестудин громко вздохнул и уронил руки вдоль туловища.

— Чего тебе?

— А почему бирюзовая? — задал свой вопрос Тобиус.

— Потому, что бирюзовый — цвет времени. Если не можешь придумать умных вопросов, то и не перебивай. Так… время… время… что время? Хм! Время, это быстрый поток, несущийся из ниоткуда в никуда, и несущий вместе с собой всё сущее. Всё живое, неживое, одушевлённое, неодушевлённое. Всё, что не живёт и никогда не жило, всё, что кажется вечным, всё едино подвластно потоку времени. А он неподвластен никому. Нельзя им управлять, нельзя перенаправить, но мы, тестудины, научились строить Запруды.

Когти наставника коснулись воздуха, раздался мелодичный звук, вокруг их кончиков народились светящиеся кружки.

— В запруде время можно приостановить. Не остановить совсем, но замедлить настолько, что снаружи пролетят века, а внутри — дни. Время в запруде можно вернуть назад, но ненамного, здесь важнее всего искусность мастера. Запруда может сохранить жизнь тяжелораненому, замедлить его время, если рядом нет лекаря. Но если раненный погиб, сколь искусен ни был бы мастер, сколько ни поворачивал бы время вспять, утраченного не возвернуть в полной мере. Это ясно?

— Кристально, — старательно кивнул волшебник.

Хо-Рад приоткрыл клюв, раздувая и сдувая морщинистую кожу на горле.

— Мне понятно, понятно.

Черепах медленно моргнул.

— Ключ, — продолжил он, — к искусству строительства Запруд, заключается в вынесении из потока. Прежде всего нематериальных частей нашего естества. Разума и воображения. Сначала Запруду нужно построить в своей голове, и лишь после — в мире. Единственный способ достичь этого, сосредоточиться в медитативном трансе. Самоотторжение.

Вот и всё. Вся учёба. Тестудины медитировали. И всё. Весь секрет к власти над тем, чему даже магия была не указ, — ко времени!

Узнав его, Тобиус, обладавший крепкими, в общем-то, нервами, едва не начал глупо хохотать. Ему сразу представилась целая вечность, проведённая в Корсе за бесплодными попытками «выстроить Запруду в голове». И что казалось самым обидным, у черепах-то получалось! Они действительно могли, действительно взращивали своим нехитрым методом новые поколения Направляющих.

Впрочем, выбора-то не было. Слова даны, клятвы произнесены, пока не постигнет азов, маг не покинет Корс.

Ученики восседали на небольших относительно пола возвышениях, выточенных в марините через равные промежутки. В возвышениях имелись округлые углубления где ученики устраивались, поджав под себя ноги и положив руки на согнутые колени.

Наставник Хо-Рад воссел напротив них в более удобном гнезде и поставил перед собой музыкальную вазу. Она походила на большое глубокое блюдо для фруктов, откованное ажурными узорами, сверкающее начищенной медью как золотом. Тестудин погружал внутрь вазы свои длинные когти и водил ими по рельефным завиткам, извлекая странные мелодичные звуки. Это не являлось музыкой в полной мере, но черепахи явно считали её очень мелодичной… походило на бренчание расстроенного ситара.