Теория и история. Интерпретация социально-экономической эволюции - Людвиг Мизес

В этом смысле детерминизм является эпистемологической основой человеческого стремления к знанию <«Наука детерминистична. Она является таковой a priori, она постулирует детерминизм, так как без него она не могла бы существовать». Пуанкаре А. Последние мысли // О науке. – М.: Наука. 1983.С. 666>. Человек неспособен даже представить себе образ недетерминированной Вселенной. В таком мире не существует никакого знания о материальных вещах и их изменениях. Все выглядит бессмысленным хаосом. Ничего нельзя идентифицировать или отличить от чего-то другого, ничего нельзя было бы ожидать и предсказывать. В такой среде человек беспомощен, говорит на неизвестном языке. Невозможно спланировать какое-либо действие, а тем более его осуществить. Но человек является тем, что он есть, потому что живет в мире регулярности и имеет умственные способности, чтобы постичь отношение причины и следствия.

Любое эпистемологическое размышление должно привести к детерминизму. Но принятие детерминизма создало некоторые теоретические трудности, которые казались неразрешимыми. Хотя ни одна философия не доказала ложность детерминизма, были некоторые идеи, в отношении которых люди не смогли прийти к общему мнению. Они подвергали идеи страстным атакам, поскольку верили, что они в конце концов приведут к абсурду.

Многие авторы предполагали, что детерминизм, подразумевая последовательный материализм, строго отрицает, что мыслительные акты играют какую-то роль в ходе событий. Причинность в контексте этой доктрины означает механическую причинность. Все изменения вызываются материальными предметами, процессами и явлениями. Идеи – всего лишь промежуточные этапы в процессе, посредством которого материальная сила производит определенные материальные следствия. Идеи не имеют самостоятельного существования, а являются лишь отражением вырабатывающих их материальных объектов. Не существует истории идей и направляемых ими действий, есть только история эволюции реальных факторов, порождающих идеи.

С точки зрения такого цельного материализма, единственно последовательной материалистической доктрины, привычные методы историков и биографов должны быть отброшены как идеалистическая чепуха. Бессмысленно изучать развитие определенных идей из других, ранее разделявшихся идей. Например, «ненаучно» описывать, как философские идеи XVII и XVIII вв. развивались из идей XVI вв. «Научная» история должна описать, каким образом из реальных – физических и биологических – обстоятельств каждой эпохи с необходимостью возникают философские принципы. «Ненаучно» описывать эволюцию идей св. Августина, приведшую его от Цицерона к Мани и от манихейства к католицизму [13], как мыслительный процесс. «Научный» биограф должен бы открыть психологические процессы, необходимо ставшие причиной соответствующих философских доктрин.

Задача исследования материализма оставлена для последующих глав. Здесь достаточно установить, что сам по себе детерминизм не подразумевает уступок материалистической точке зрения. Он не отрицает очевидную истину, что идеи имеют самостоятельное существование, вносят вклад в возникновение других идей, оказывают влияние друг на друга. Он не отрицает мыслительной причинности и не отвергает историю как метафизическую и идеалистическую иллюзию.

Человек делает выбор между способами действий, которые несовместимы. Такие решения, говорит доктрина свободы воли, в основе своей неопределенны и беспричинны; они не являются неизбежным исходом предшествовавших условий. Скорее они являются проявлением присущих человеку склонностей, обнаружением его нравственной независимости. Нравственная свобода – свойство, характеризующее сущность человека, ставит его в уникальное положение во Вселенной.

Детерминисты отвергают эту доктрину как иллюзорную. Человек, говорят они, себя обманывает, веря в то, что выбирает сам. Его волю направляет нечто индивиду неизвестное. Он думает, что взвешивает в уме все «за» и «против» альтернативных вариантов, оставленных для выбора, а затем принимает решение. Но не в состоянии понять, что предшествовавшее состояние вещей предписало ему определенную линию поведения и что не существует способа избежать этого давления. Не человек действует, а человеком действуют.

Обе доктрины не обращают должного внимания на роль идей. Выбор, сделанный человеком, определяется принимаемыми им идеями.

Детерминисты правы, утверждая, что все, что случается, представляет собой последовательность предшествовавших состояний вещей. Все, что человек делает в любой момент жизни, зависит от его прошлого, т.е. от его психологического наследства, а также от всего, через что он до этого прошел. Значимость этого тезиса существенно ослабляется отсутствием сведений, каким образом возникают идеи. Детерминизм несостоятелен, если основывается или связывается с материалистической догмой <см. ниже. Часть 2, гл. 6, разделы 1-2>. Если он не выдвигается в связке с материализмом, то в действительности он мало что говорит и определенно не поддерживает неприятие детерминистами методов истории.

Доктрина свободы воли правильно указывает на фундаментальное различие между человеческой деятельностью и поведением животных. В то время как животное в данный момент уступает физиологическому импульсу, человек выбирает между альтернативными вариантами поведения. Человек даже владеет выбором – уступить самому властному инстинкту – инстинкту самосохранения, или стремиться к другим целям. Все язвительные насмешки и ирония позитивистов не могут отрицать факт, что идеи обладают реальным существованием и являются истинными силами, формирующими ход событий.

Результат умственных усилий людей, т.е. идеи и ценностные суждения, направляющие действия индивидов, нельзя проследить до их причин, и в этом смысле они являются конечными данными. Исследуя их, мы обращаемся к концепции индивидуальности. Но используя это понятие, мы ни в коем случае не подразумеваем, что идеи и ценностные суждения возникают из ничего путем стихийного генерирования и никак не связаны и не имеют никакого отношения к тому, что уже существовало во Вселенной до их появления. Мы просто устанавливаем факт, что мы ничего не знаем о мыслительном процессе, производящем внутри человеческого существа мысли, реагирующие на состояние его физического и идеологического окружения.

Это понимание является зерном истины в доктрине свободы воли. Однако страстные попытки опровергнуть детерминизм и спасти понятие свободы воли не затрагивает проблемы индивидуальности. Они были вызваны практическими последствиями, к которым, как считали люди, неминуемо ведет детерминизм: фаталистической пассивности и освобождению от моральной ответственности.

Как учат теологи, Бог в своем всеведении заранее знает все, что случится во Вселенной в любое время. Его предвидение неограниченно, и это не просто знание им законов, определяющих все события. Даже во Вселенной, где царствует свободная воля, его предвидение совершенно. Бог полностью и верно предвосхищает все произвольные решения, которые любой индивид когда-либо примет.

Лаплас гордо провозгласил, что его система не нуждается в гипотезе о существовании Бога. Но он сконструировал свой собственный образ квази-Бога и назвал его сверхчеловеческим интеллектом. Этому гипотетическому разуму известны все вещи и события заранее, но только потому, что он знаком со всеми непреложными и вечными законами, регулирующими все явления, как психические, так и физические.

Идея всеведения Бога популярно изображается в виде книги, где записано все будущее. Невозможно никакое отклонение от линии предначертанной в этом реестре. Все случится именно так, как написано. Что должно произойти – произойдет, не важно, что может предпринять смертный человек для того, чтобы вызвать другой результат. Следовательно, делает вывод последовательный фатализм, человеку бесполезно действовать. К чему утруждаться, если в конце концов все должно прийти к предопределенной цели?

Фатализм настолько противен человеческой природе, что немногие были готовы сделать выводы, к которым он ведет, и соответствующим образом скорректировать свое поведение. Это миф, что победы арабских завоевателей в первые века ислама обязаны фаталистическому учению Магомета. Предводители мусульманских армий, которые за невероятно короткий срок завоевали большую часть Средиземноморья, не полагались на фаталистическую надежду на Аллаха. Наоборот, они верили, что их Бог находится на стороне большого, хорошо оснащенного и умело руководимого войска. Мужество сарацинских воинов объясняется не слепой верой в судьбу, а другими причинами; христиане в войсках Карла Мартелла и Льва III, остановивших их продвижение, были не менее мужественными, чем мусульмане, хотя фатализм не владел их разумом. И летаргия, позднее распространившаяся среди мусульманских народов, не была вызвана фатализмом их религии. Инициативу подданных парализовал деспотизм. Жестокие тираны, угнетавшие массы, явно не были вялыми и апатичными. Они были неутомимы в стремлении к власти, богатству и удовольствиям.