Лондон, любовь моя - Майкл Муркок

— Я оставил в твоей конторе вещи. Ничего, если я заберу их часов в пять? Я тебя не потревожу.

Бернард, с таким старанием добиваясь расположения клиента, и теперь сделал широкий жест.

— Как тебе удобнее. Остановишься в Холборне, за церковью Святого Албана?

— До июня. Потом перееду и за пять шиллингов в неделю получу весь Хэмпстед. Хозяин — богемный человек и джентльмен. Не то что мой нынешний.

— А сейчас куда? В клуб «Мандрагора»?

— Да, может, зайду, опрокину стаканчик. Не знаю. День такой чудесный.

— В самом деле. — Бернард натянул перчатки.

Они расстались.

Уолли очень впечатлился, мам. Вот скряга же то пенни то фунт неплохо север или юг мы были семьей но все они поляки в Южном Кенсингтоне. О, сердце мое это не может более продолжаться когда-нибудь оно разорвется и меня найдут мертвым на Бервик-стрит китайская рыба с картошкой я же не дурак понимаю давно пора бы остановиться потом он говорит я дам тебе обезьянку вместо него никто даже не узнает что это ты он узнает сказала я

С наслаждением мистер Кисс медленно двинулся боковыми улицами Сохо, приподнимая шляпу навстречу всем знакомым дамочкам легкого поведения. В столь ранний час лишь немногие охотницы пытались затащить в свои сети прохожих. Оказавшись наконец у Святой Анны, в узеньком переулке, застроенном в восемнадцатом веке домами, верхние этажи которых служили приютом для проституток, а в нижних размещались убогие забегаловки и лавки, он позвонил в парадную дома номер восемь. После замысловатой трели звонка дверь открылась. Он решительно поднялся по скрипучим ступенькам, вдыхая запах кофе, спиртного, хлорки, и вошел в загроможденную мебелью двухкомнатную квартиру Фанни. Она поджидала его, облаченная в шелка и меха, как и подобает женщине ее профессии. Тридцатилетняя рыжеволосая Фанни умела ублажать тех, кого называла «славными джентльменами». Пока мистер Кисс снимал плащ, чайник уже вскипел. Ее искусный, хотя и вполне стандартный макияж состоял из румян, теней, ярко-красной помады и длинных черных накладных ресниц. Фанни чмокнула его в губы, погладила руки и спросила:

— Ну, как поживаешь?

— Лучше не бывает.

Он достал из внутреннего кармана маленький сверток в коричневой бумаге.

— В Амстердаме я не забывал о тебе, дорогая.

С видимым удовольствием она развернула подарок и вскрикнула, как удивленный ребенок.

— Ах, как это мило, Джоджо! — На ее розовой ладони очутился фарфоровый сине-белый голландский сапожок. — Мне нравится. Я обожаю керамику. И все такое. Поставлю его рядом с поросенком, ладно?

И она прошла через комнату к шкафчику, на котором стояли рядами в лучах света, проникающего сквозь запыленную стеклянную крышу мансарды, все ее тарелочки и сувенирчики, фарфоровые петушки и котики, безделушки с морских курортов.

— Ты все еще в штанишках, милый?

Дрожь. Боже, помоги. Она смотрит на мои ноги. Ну и ну! Сонни Хеш и Джек Халберт. Такие были дни не мог получить больше чем самую малость долиною смерти под шквалом картечи отважные скачут шестьсот но война продолжалась и в этом были и хорошая и плохая стороны застал ее в постели с малым из ПВО после этого пути назад не было

Направляясь к метро, Дэвид Маммери, с банджо на плече, и не подозревал о том, что почти в точности повторяет путь Джозефа Кисса. Его приятель Патси Микин захлебывался от восторга, рассказывая о Вуди Гатри, который благодаря своим выступлениям против маккартизма был сейчас более популярен в Англии, чем у себя на родине.

— Я получил от него письмо. На обрывке от бумажного пакета. Пожелал мне удачи и попросил поблагодарить всех, кто его помнит. Согласись, он славный тип, Дейви! У него такая куча собственных проблем, а он нашел время черкнуть мне!

Дэвид предпочитал Джека Эллиота. Его, в компании с Дерролом Адамсом, Пегги Сигер, Дейлом Паркером, Домиником Биэном или А. Л. Ллойдом, можно было почти каждый вечер слушать в разных барах и подвальчиках. Дэвида не интересовали легендарные музыканты. Ему больше нравилось, как под Лидбелли работает «Длинный» Джон Болдри, или слушать диксиленд в аранжировках Кена Кольера. Он признавал, что оригинальное исполнение было бы лучше, но шансов услышать игру воскресшего Банка Джонсона не было практически никаких, и свои пристрастия он держал при себе. То, что он считал забавой, его друзья воспринимали как религию.

После бомбежек вернулся к выращиванию гороха и прочих овощей на своем участке закадычный друг Герберта Уэллса мой дядя Рекс заявил что основал Церковь Святого Иоанна Растлителя но с ним быстро разобрались Они были близнецы его сестра уехала в Австралию потом в Индию сейчас живет в Южной Африке говорят совсем недавно здесь было цыганское кладбище

Дэвид и Патси спустились в освещенный неоном вестибюль станции «Тоттенем-Корт-роуд». Неподалеку от турникетов стоял одетый в чистые джинсы и аккуратную синюю фланелевую рубашку Марк Батлер с чайной коробкой под мышкой. Он приехал домой на весенние каникулы из Итона. Марк неловко поприветствовал их — мальчик из приличной семьи, который в этой, по его собственным словам, «реальной жизни», стесняется сознаться в том, что принадлежит к элитному «Поуп». Страстно желая попасть в круг друзей Дэвида, которые считали его своим классовым врагом, он оставался среди них ученой белой вороной. Парадокс усиливался тем, что он был чернокожим — сыном баронета с Ямайки. Дэвид встретил Марка за карточной игрой у своего кузена Льюиса. За год до этого Льюис Гриффин сам окончил Итон и решил изучать философию, политику и экономику в Империал-колледж, сняв квартиру по соседству с Фулемским дворцом. На его вечеринках собирались картежники, художники, журналисты, битники и представители криминального мира. Благодаря регулярным поездкам в Фулем в конце каждой недели Дэвид и перезнакомился почти со всеми, кого теперь знал в Лондоне. Льюис был единственным сыном тети Мэри и дяди Роберта, банкира. Роберт Гриффин сказал матери Дэвида, что махнул на Льюиса рукой.

Трое молодых людей медленно направились к платформам Северной линии.

— А где Мэнди? — Голос Марка отозвался слабым эхом, что лишь усилило его нерешительность. — Я думал, что она собиралась прийти подстучать на бутылочках.

Ревнуя свою подружку к Марку, Патси ответил грубоватым тоном:

— Мэнди придет после занятий. С Эмили и Джоссом. Патси хотел, чтобы Марк обратил внимание на Эмили, которая играла на стиральной доске. Ее брат Джосс пытался извлечь какие-то звуки из губной гармошки, забросив дудочку, на которой у него получалось лучше. С видом охотника на бизонов, расчехляющего ружье, Патси вынул из футляра испанскую гитару с металлическими струнами, а Дэвид взял наизготовку банджо. Марк же собирал бас — однострунный, из чайного ящика и ручки от швабры. Он учился играть на виолончели. Их запаздывающие друзья изучали живопись в Школе искусств святого Мартина, неподалеку.

Дэвид настроил банджо под гитару Патси. Тот улыбался и комично кланялся прохожим. Некоторые улыбались в ответ или проходили безучастно, многие старались не обращать внимания. Какой-то мальчик закричал, показывая на лохматую бороду Дэвида:

— Смотри, мам, это Лонни Донеган!

Дэвид покраснел. Он считал музыку Донегана коммерческой.

Моя тетя святая мистер и миссис Моргенталь сказали что накопили Как после потопа ничего не осталось. Скульптура о боже что дальше? Ты сошел с ума ты не представляешь какое искреннее уважение иди сюда я люблю тебя ты что я имею в виду что я чувствую не может быть никого другого ты самый славный из всех кого я знала ты делаешь предложение не могу так можешь если это любовь это не причинит ему никакого вреда он сам это неизбежно родственные души посмотри мы созданы друг для друга в этом нет ничего хорошего ну а что плохого

Патси взял первый аккорд, за ним вступил Дэвид.

— Ну, что? Рок?

Он смотрел вслед уходящему ребенку.

— Блюз!

Патси сжал губы. Они пришли сюда, чтобы заработать на проезд до Ливерпуль-стрит. Дэвид затянул:

«Печаль моя светла, светла моя печаль, печаль моя светла… »

Мотив был позаимствован из репертуара Берла Айвза и принес пару монеток в фуражку железнодорожника, купленную Патси на распродаже.

«… как свет в конце тоннеля».

Она должна была уже прийти наверное это значит я ждал если бы не ее дура-мать это было убийство и женщину собирались повесить так-то оно так Лайонз-Корнер-Хаус они как горы мой папа пел в цыганском хоре у них была скрипка не хочу слушать новости не хочу слушать новости не хочу слушать новости не хочу слушать

Одетый в щегольской пиджак, крепко сбитый молодой человек с лицом боксера остановился послушать песню до конца.

— Неплохо, ребята. — Его попытка изобразить дружеский тон не могла скрыть привычно грозной нотки в голосе. — Часто тут играете?