Лондон, любовь моя - Майкл Муркок

Королева Боудика 1957

Джозеф Кисс вернулся. На Ливерпульском вокзале его встретил весенний туман, повисший над пустырем в том месте, где Лондон-Уолл переходит в Уормвуд-стрит. Джозеф Кисс поежился, словно желая стряхнуть с плаща паровозную сажу, заморскую пыль и суету Амстердама, и, держа в одной руке старый саквояж, а в другой — большой зонт с ручкой из слоновой кости, направился в сторону трактира, построенного в далекую пору из красного кирпича, уцелевшего под бомбежками, но теперь обреченного затеряться среди современных построек, — город наконец взялся за восстановление этого сильно пострадавшего во время войны района. На фоне бетонных блоков и застекленных витрин викторианский трактир выглядел неважно. Джозеф Кисс оказался сегодня здесь первым посетителем. Он шагнул в пустынное тепло, шумно выдыхая из ноздрей запах поезда с привкусом сваренных вкрутую яиц, и тут же протянул руку за кружкой пива, которую уже успел налить ему бармен. Загорелый, в рубашке с расстегнутым воротничком и тусклым невыразительным взглядом, он заметил, что, похоже, сегодня мистера Кисса мучает совершенно невыносимая жажда.

— Голландская шипучка мне не по нутру, Мик. — Джозеф Кисс снял плащ и повесил его на вешалку из красного дерева. — Видимо, поэтому миссис Кисс, которая осталась там, считает меня ограниченным человеком. Я слышал, что в Европе встречается нормальное пиво, особенно в Германии и Бельгии, но по мне континентальное пиво еще хуже, чем плавленый сырок на завтрак. Что ж, будем изгонять дурные воспоминания! Не найдется ли горячего пирога и, может быть, немного пюре?

— Яичница с беконом и томатом, поджаренный хлеб и картофель, невзирая на погоду, даже по воскресеньям, если не будет войны, разумеется. Пять минут, мистер Кисс! — О'Дауд начал хлопотать у плиты. — Так вы только что из Харвича? — Его спина отражалась в пыльных зеркалах, обрамленных улыбающимися девицами в шортиках и обтягивающих свитерках, рекламирующих новые марки сигарет.

— Всю ночь морем из Хука. На жесткой скамье. Волны такие черные и высокие, что наводят на дурные мысли. Тридцать наших братьев из Южной Африки, в стельку пьяных, как и положено бурам. Орали песни и вовсю пытались меня развеселить, не будь, мол, «таким опущенным, папаша». Кажется, они отмечали победу своей команды в регби.

съехались в Слайго вандалов остановят Моцарт и Бетховен а всего только пять минут что ж будем слушать колокольный звон тоже мне динамитчик бросил пару шашек в почтовый ящик и садомазой не брезгует

— О, эти парни знают, как веселиться! — О'Дауд был восхищен. — Но вы-то, наверное, рады оказаться дома?

Джозеф Кисс допил «гиннес» и вздохнул. Через час у него была назначена встреча в Сохо, но он не слишком доверял своему агенту, зная, что тот может и не прийти. Еще одна кружка пива и кусок пирога придали бы ему сил для прогулки через весь город.

— Из того, что написано на доске у входа, Мик, я понял, что сегодня вечером здесь будет шумно.

— Все уже привыкли, что раз в неделю у нас музыка. Приходит молодежь. Вы бы поразились, узнав, сколько пива они выпивают! И девчонки у них отличные. Студентки. От них никакого вреда, а для торговли польза.

Мистер Кисс промолчал. Он презирал даже фольклорные ансамбли, не говоря уже о чем-то более экзотическом. По его мнению, «новые веяния» лишали музыкальные выступления всяких следов искусства, а с той поры, как в трактир начали пускать гитаристов, черные резные наяды и купидоны, подпирающие сводчатый потолок, лишились присущего им печального очарования. Бородатые юнцы в клетчатых рубашках пели о городах, в которых не бывали, о хлопковых полях, даже не представляя, как они выглядят, о железнодорожных станциях, чьи названия путали с названиями рек. Он уехал по южной, пока не заехал в тупик.

— Честно говоря, я понимаю, почему Христос изгнал торгующих из храма.

— Минутку, мистер Кисс!

О'Дауд смущенно улыбнулся, налил вторую кружку, поставил отстояться и поспешил в соседний зал, где пятеро завсегдатаев играли в покер. Из-за коротких стрижек уши у них выглядели непомерно большими. О'Дауду казалось, что они сидят здесь с сорок шестого, как только закончили ремонт. Последние двенадцать лет эти ирландские работяги нанимались поденно на многочисленные стройки в районе Ливерпуль-стрит. Они вполне могли рассчитывать на то, что и в ближайшие двенадцать лет не останутся без средств к существованию. По будням они каждое утро приезжали на «восьмерке» из Килбурна, а поздно вечером уезжали домой. По субботам работали до двенадцати, по воскресеньям посещали церковь и сидели в пабах.

я купил свой первый в жизни костюм настоящую тройку и полдня искал вокзал думал что все еще торчу в Ливерпуле

Оставшись один, Джозеф Кисс подвел итоги поездки. Его жена, сбежавшая в Амстердам к бывшему детективу, не лишенному, как теперь выяснилось, литературного дара, все так же была зла на него за то, что он бросил свое прибыльное телепатическое шоу. В то же время она не давала ему развод, полагая, что это плохо отразится на детях. Мотив сам по себе ложный, потому что он, как ни крути, все равно не мог оставить им наследство, но она стояла на своем. На этот раз он сдался, едва бывший детектив с осуждающим видом куда-то удалился. Мистер Кисс знал, что Лоренс мечтает его арестовать, бессознательно считая преступником. Дочь и оба сына всем видом демонстрировали смущение, хотя раньше радовались, увидев отца. Он боялся, что скоро они начнут походить на «приемного голландца». Это неизбежно. Наслаждаясь доносившимся с кухни ароматом еды, мистер Кисс повернулся к окну и взглянул поверх красных бархатных занавесок на потемневшем латунном карнизе на улицу. Туман все еще не рассеялся, словно сроднившись с облицованными камнем фасадами шестнадцатиэтажных домов. Как памятник непоступившим дням, единственной надежде на спасенье, подумал Джозеф Кисс. Утраченной. О'Дауд, держа в одной руке тарелку с пирогом, нож, вилку и салфетку, откинул деревянную перегородку на стойке и наклонился над столом.

— С пылу, с жару. Еще пинту?

— С удовольствием, Мик!

Когда-то, мечтая о том, чтобы война скорее кончилась, Джозеф Кисс и не задумывался о будущей послевоенной поре, о всех этих «рассерженных молодых людях», о провале лейбористских реформ, распаде Империи, авантюрах внешней политики. На светлое будущее никто не надеялся, но в то, что после разгрома врага удастся восстановить светлое прошлое — в это верили все. У лейбористов ничего не вышло. Мистер Кисс был не склонен обвинять во всех бедах исключительно лейбористов, однако после подъема в обществе радикальных настроений почувствовал симпатию к консерваторам.

Слегка осоловев от пива и еды, он направился к выходу и, задержавшись в дверях, крикнул в сторону невидимого О'Дауда:

— На следующей неделе, как всегда!

Как всегда, добавил он про себя, но только в том случае, если они не начнут играть здесь джаз по понедельникам, иначе придется признать свое поражение и подыскать новый трактир. По Центральной линии метро он мог прямиком доехать до Сохо, так что решил спуститься на «Ливерпуль-стрит», а выйти на «Тоттенем-Корт-роуд». Если он окажется в конторе пораньше, то Бернар Бикертон волей-неволей пригласит его отобедать в «Роман Сантис». Это был любимый ресторан мистера Кисса, но он мог позволить себе ходить туда не чаще раза в неделю. Агент намекал, что на телевидении наклевывается стоящая работа: реклама, если он не ослышался, трескового суфле. Мистер Кисс так и не понял, что же это.

Когда он вышел из метро, солнечное сияние уже заливало всю глубокую расселину Оксфорд-стрит, и он счел это добрым предзнаменованием. Его веселое настроение словно отражалось в лицах прохожих, толпящихся на тротуарах в час обеденного перерыва. Лучше бы мистер Булхари заплатил сегодня у него необычно развитая чувствительность различает дым и выхлопные газы она любит смотреть на закат крадущийся сквозь туман чудачка словом в Эдинбурге будет полегче думает он. Посвистывая, он повернул налево к площади Сохо со статуей Карла Первого и крошечным, будто кукольным, домиком садовника в сквере. Птицы щебетали на мотив «Кромвель встал не с той ноги, вышел на прогулку». Газон сквера пестрел одуванчиками и ранними тюльпанами, а над головой мистера Кисса сияла свежая неяркая листва деревьев. Спустившись по Грик-стрит к конторе в великолепно отреставрированном георгианском здании с медной табличкой «М-р Бикертон» на дверях, мистер Кисс нажал сверкающую кнопку звонка. Навстречу вышла маленькая миссис Хобдей, которую он называл Канарейкой. Суетливая блондинка вечно в одном и том же синем костюме, она чирикала весело, как птичка.

— Мы никак, никак, никак не ожидали, мистер Кисс, что вы придете на двадцать, на двадцать минут раньше. Вам придется подождать. Мистер Бикертон сейчас занят.