Тезей - Валентин Проталин

- И как тебя сюда муж пускает! - рассмеялся Мусей, который, видно, не раз встречался с искусной плясуньей.

- Как бы он меня не пустил, - Пракситея сверкнула глазами, - ему самому надо меньше шляться по винным притонам да цирюльням. Мой оболтус только туда и знает дорогу. А где дорога на рынок, никак не отыщет, бедняга.

- Зачем ему рынок, - подзадоривал Пракситею Мусей, - ты из храма всегда принесешь кусок-другой.

- Вам, мужчинам, не угодишь, - не осталась в долгу танцовщица. - Я сегодня подала ему пару яиц... Мягких... как задница. Так ведь ворчит.

- Хотел бы я посмотреть, как он ворчит на тебя, - заметил Эвн, - ты ведь какой крик в ответ задашь.

- А чего нам голос-то укорачивать. Мы, дочери Афин, свободные женщины. Только царя нашего и слушаемся.

И Пракситея окинула Тезея таким откровенно зовущим взором, что он спиной почувствовал на себе недовольные взгляды Герофилы и Лаодики.

- На все-то ты можешь ответить, - укорил танцовщицу Эвн.

- Нам, женщинам, известно и как Зевс с Герой поженились, - ответила она, прибегая к пословице. Повернулась и ушла к своему столу.

- Эти плясуньи такие несуньи, - рассмеялся Мусей.

- На Крите не очень-то унесешь, - заметил Тезей.

- И в Египте, - сочла нужным сказать Герофила, - о таком мало кто подумает, чтобы из храма домой что-нибудь нести... Правда, земля там повзрослее будет, - добавила она.

- Темные мы, темные еще, - признал, нисколько не огорчаясь, Мусей.

И пиршество продолжалось. И опять гремела музыка. Два танцора показывали свое искусство. Один, пританцовывая, высоко подкидывал мячик, сшитый из разноцветных кусочков ткани. Другой - в пляске же - ловил его. Задача заключалась в том, чтобы каждый плясун ловил мячик на самой высокой точке прыжка. Это юношам удавалось, вызывало одобрительный гул застолья.

Вино лилось, шум веселья нарастал. И вот уже Мусей, схватив два ножа, быстро и искусно выстукивал ими по столу, словно кимвалами. Кто-то из мужчин вскочил на стол, где сидели артисты, встал на голову и принялся вытанцовывать ногами в воздухе.

- Эвоэ! - выкрикивал кто-нибудь.

- Эвоэ! - в ответ гремело застолье.

Утром, когда речь зашла о Герофиле и ее самосском и кларском браках, Лаодика сказала Тезею:

- Она устраивает свои дела, продвигаясь к цели.

Поначалу Тезей внутренне воспротивился такому умозаключению Лаодики, однако, оставшись один, уловил в нем определенную практичность женского ума. И это показалось ему интересным. К Герофиле такое как бы и не относилось: он не судил ее. Про себя же Тезей понял, что поглощающее его чувство к Лаодике пропало, превратилось в ощущение спокойной близости, какая бывает по отношению, может быть, к сестре. И впрямь, Герофила выполнила обещанное. Она освободила Тезея от Лаодики.

Выполнил свое обещание и Менестей. Он привел в мегарон Акрополя к Тезею Клеона. Заодно постарался, чтобы Мусей и Одеон тоже были при этом, желая продемонстрировать этим двоим, что он способен действовать, что язык у него во рту не какая-нибудь рыбина, плещущаяся в теплой посудине.

Впрочем, внешне Менестей держался так, словно нет у него тут ни особенных знакомых, ни родственников, а просто сопровождает он драгоценного Клеона, заботясь, чтобы не запутался здесь этот бесхитростный и не оцененный еще по достоинству человек. Клеон же, попав в обширный царский мегарон, как ни старался обрести невозмутимость, то и дело внутренне вздрагивал, глаза его то натыкались на колонну, то промахивались, не долетая взором до непривычного далека стен, то словно разыскивали что-то по полу.

Приступил к беседе Тезей, дав гостю несколько освоиться в обстановке:

- Мне показалось, Клеон, что ты заранее готов воспротивиться любому новшеству, от кого бы оно ни исходило.

- Не любому, - не согласился Клеон.

- Чего же твоя душа не принимает?

- Когда собираются рушить порядки, к которым народ привык, - запальчиво ответил защитник народа. - А при твоем народовластии, - он подчеркнул голосом слово "твоем", - каждый отвечает сам за себя. И нет единства. Это выгодно только ловким. Чтобы твоими черепками голосовать, придется разбить сосуд отеческой справедливости.

- А ты хотел бы, чтобы всякие десять дней приносились жертвоприношения за государственный счет: народ пирует, получает мясо... Так? - вклинился тут Мусей.

- По-твоему, одним все, другим ничего, - зло сверкнул глазами на него Клеон. - Пусть и дальше жены твоих друзей сливки переводят на благовония?

- А твои друзья сложат ручки, - не унимался Мусей, - и будут ждать подачек.

- Сейчас, при нашем Тезее, я не стану тебе отвечать, насупился Клеон, я отвечу тебе не здесь, а среди народа.

- В улей язык надо всовывать с опаской, - поддержал Мусея Одеон.

- Ладно вам, - остановил их Тезей. - Есть правда в твоих словах, Клеон. И жертвоприношения нужно приносить за счет государства... И не только. Но пусть для богов и для народа постараются и те, кто состоятелен... При этом ведь в городе все равно не получится, как в семье. Чтобы в любом разе признавали друг друга. В городе мы встречаемся чаще, как чужие. Видишь. Даже спорим, не соглашаемся.

- Я за народовластие, Тезей, - сказал Клеон, уже не повышая голоса. Но чтобы... оно было, как есть, чтобы ничего нового не вводить.

- И ремесла не вводить, и кораблей не строить? Рыбацкими лодками вовек обойдемся, чтоб только у своего, наиближайшего берега плавать?

- Но зачем нам много чужого? - Опять загорячился Клеон. - Скоро наши богачи станут вывозить себе врачей из Египта, а кормчих из Финикии. Уже сейчас, если продавец говорит не по-гречески, мы готовы на рынке за его безделушки платить втридорога. Бездельники заполняют ими свои дома - глядят не наглядятся. На улицу к людям их потом не вытянешь.

- Гордецов много развелось, - Менестей счел нужным согласиться с Клеоном.

- Сидят по домам, на площадь, и правда, не вытащишь.

- Большего гордеца, чем Клеон, еще поискать надо, - хмыкнул Одеон.

Клеон этого словно бы и не расслышал.

- На улицу выйдешь, так всякий раз на метека наткнешься, - проворчал он. - Этим дома не сидится. Есть ли в других греческих городах столько приезжих?

- Метеки нужны. Для развития всяких ремесел и морского дела, - сказал Тезей.

- Вот они и прокоптили Священную дорогу на въезде из Колона в город, стоял на своем Клеон. - Нашу Священную, - опять повысил он голос.

- Спокойней, Клеон, спокойней, - заметил своему товарищу Менестей, здесь все свои. Мы не среди метеков.

- Я не против чужих, - сбавил голос Клеон, - пусть будут те, кого мы сами делаем своими, кого сами себе привозим, и они становятся, как наши, домашние... У тебя во дворце, Тезей, вон сколько домашних. Они и ткут, и пищу готовят, и охраняют.

- Этих у меня хватает, - усмехнулся Тезей.

- А кто пасет твои стада, - продолжал рассуждать Клеон, - тоже твои люди. Ты заботишься о них, и они тебя славят, как бога.

- А те? Кто сами приезжают? Тех ты на порог не пустишь? - спросил Мусей. - И даже священный закон гостеприимства не для них?

- Пусть ищут друзей в своей стране, - надменно ответил Клеон.

Поскольку беседа разлаживалась, не принимая нужного направления, Менестей взял инициативу на себя.

- Друг Клеон, ты не только народный заступник, ты ведь и знаток человеческих душ. Посмотри вокруг, где былые нравы? Каковы нынче люди? Ведь ни клятв, ни богов не признают... Один болтлив, как ласточка, другой такой скряга, что сандалии надевает только в полдень, когда земля становится нестерпимо горячей, третий каждый день бегает проверять пограничные столбы на своем наделе, не подвинул ли кто. И я его не осуждаю. Зазеваешься, так и подвинут. Проклятые кабатчики недоливают вино. Женщины с помощью трубки обруча для прически тайком от мужей посасывают вино из кувшинов. Слышал я даже о таком гордеце, который, собираясь в гости, шлет вперед себя человека, чтобы тот, видите ли, объявлял о его приходе... Я бы мог тебе перечислять и перечислять... Нет прежних благодетельных нравов, повторяю. Нет их... Мы с тобой ведь не однажды толковали об этом. Теперь с людьми, как с детьми, надо, расшалившимися безмерно. Вот Тезей хочет, чтобы народ сам выбрал себе наставников... Следишь за моей мыслью? А кому же быть среди наставников, как не тебе... Правда, Тезей?

- Надо подумать, - кивнул Тезей.

- Вот видишь, друг, - Менестей опять повернулся к Клеону, - и ты больше сможешь сделать для народа.

- Не получится ли, что я задеру голову быку, чтобы подставить его под нож, - продолжал сопротивляться Клеон.

- Я хочу согласия между людьми. И такого, какое они сами бы установили, - сказал Тезей.

- Вот видишь, друг, высокая должность у тебя будет..., - не отступал от своего и Менестей.

- Я подумаю, - сдался Клеон.

- Мы подумаем, - подхватил его согласие Менестей.

- Думайте, думайте, - произнес Тезей, отпуская их.

Когда гости ушли, Мусей поморщился:

- Конечно, из подмышек этого Клеона не несет родительскими козлами, однако... упрям, как козел.