Слеза дьявола - Джеффри Дивер

В лесу ему понравилось куда больше, чем здесь.

Он открывает дверь и входит.

Нажимает кнопку автоответчика и тщательно вводит код. Один два два пять. Сообщений от человека, который говорит, что делать, нет. Ему, кажется, становится немного грустно, что сообщений нет. Он не слышал его голоса с самого утра. Ему кажется, что ему грустно, хотя, что такое грусть, он не знает.

Сообщений нет. Нет сообщений.

А это значит, что он должен обновить глушитель, зарядить новые патроны и снова уйти.

Но сначала он поест супа и включит телевизор.

Он поест вкусного и горячего супа.

6

Мэр Кеннеди!

Конец света грянет. Диггер на свободе и нету способа его остановить. Он будет убивать снова в четыре, в 8 и в Полночь если вы не заплатите.

Я желаю получить $20 миллионов долларов наличными, которые вы положите в сумку и оставите сумку в трех километрах к югу от шоссе 66 на Западной Стороне от Окружной. В середине Поля. Оплатите мне Деньги до 12.00 часов. Только я умею как остановить Диггера. Если вы (густо зачеркнуто) арестуете меня, он продолжит убивать. Если вы меня убьете, он продолжит убивать…

Чтобы вы не думали будто я никто, некоторые пули Диггера были окрашены черной краской. Только я знаю об этом.

У каждого документа свой характер. Письмо Джефферсона, лежавшее в ящике стола в доме Паркера, независимо от того, подлинное оно или нет, было величаво. По стилю и по богатству содержания. А записка вымогателя, которую он видел сейчас перед собой на рабочем столе лаборатории ФБР, поражала вульгарной грубостью и цинизмом.

И тем не менее Паркер подошел к ее рассмотрению как к решению любой другой своей задачи: беспристрастно, непредвзято и не делая скороспелых выводов. При разгадке ребуса наш ум напоминает быстро застывающий гипс — первые ощущения впечатываются в него надолго. Поэтому он избегал каких-либо умозаключений, пока не проанализировал записку целиком. Сдерживать напрашивающиеся сами собой суждения было едва ли не самым сложным в его профессии.

Три ястреба постоянно уносили у фермера кур…

— А что с пулями в метро? — спросил он. — Вы нашли среди них окрашенные?

— Так точно, — ответил Джерри Бейкер. — Около дюжины были покрыты черной краской.

Паркер кивнул и задал еще вопрос:

— Я правильно понял, что вы заказали психолингвистическую экспертизу?

— Да, — отозвался Геллер и указал на дисплей своего компьютера, — но результаты из Квонтико пока не прислали.

Паркер посмотрел на конверт, в котором оставили записку. Его поместили в целлофановую папку, налепив формуляр для отметок о перемещении из отдела в отдел, озаглавив «Метстрел». На внешней стороне конверта тем же почерком, которым была составлена записка, вывели слова: «Мэру. Вопрос Жизни и Смерти».

Он натянул резиновые перчатки. При этом он не столько боялся оставить свои отпечатки пальцев, сколько уничтожить любые микрочастицы, приставшие к поверхности бумаги. Потом вынул из бархатной обертки свою лупу. Диаметром в пятнадцать сантиметров, безупречно чистое стекло было оправлено в блестящий стальной обод и снабжено ручкой из палисандра. Первым делом Паркер изучил с его помощью полоску клея на конверте.

— Ну, что мы здесь имеем? И имеем ли что-нибудь вообще? — пробормотал он себе под нос. Работая с документами, он часто начинал разговаривать сам с собой. Если в такой момент в кабинете находились дети, они думали, что его комментарии адресованы им, и безыскусно радовались возможности поучаствовать в отцовской работе.

Узкая клеевая линия, нанесенная на конверт машиной на фабрике, осталась нетронутой, а жаль. Остатки слюны могли дать информацию по ДНК и для серологического анализа.

— Конверт он не запечатывал.

Лукас покачала головой и усмехнулась в ответ на столь очевидное наблюдение.

— Но для нас это не имеет значения. Мы взяли пробы ДНК из крови трупа и прогнали через базу данных. Ничего.

— Как я понимаю, вы исследовали ДНК неизвестного преступника, — заметил Паркер. — А у меня была надежда, что конверт мог заклеить Диггер и подарить нам немного информации для обработки.

Немного поразмыслив, она признала:

— Да, это — мысль. Я сама как-то не подумала об этом.

Не настолько самолюбива, чтобы не извиниться, подумал Паркер. Пусть и косвенно. Он отодвинул конверт в сторону и снова взялся за записку.

— А что вы предполагаете по поводу самого Диггера? — спросил он затем.

— Да, — присоединился Сид Арделл. — Мы имеем дело еще с одним свихнувшимся маньяком?

— С еще одним Сыном Сэма? — влился в общий хор Кейдж. — Типа второго Леонарда Бернстайна?

— Ты имеешь в виду Дэвида Берковица,[1] — поправила Лукас, не сразу сообразив, что Кейдж шутит. Сид и Харди засмеялись. На шутки и розыгрыши Кейджа попадались многие. Причем на агента часто накатывало юмористическое настроение именно в тот момент, когда расследование не давало к тому никаких поводов. Для него этого было чем-то вроде невидимого щита, как у сына Паркера Робби, чтобы отразить атаку зла на свою душу. У самой Лукас наверняка тоже есть что-то подобное, решил Паркер. Своего рода броня, которую она то намеренно демонстрирует окружающим, то прячет от посторонних глаз.

— Давайте свяжемся с группой, изучающей поведенческие типы, — предложил Паркер, — и спросим, нет ли у них в досье кого-то похожего на Диггера?

Лукас идея понравилась, и Кейдж набрал номер в Квонтико.

— У нас есть хоть какое-то описание стрелявшего? — спросил Паркер, не отрываясь от изучения записки.

— Нет, — ответил Кейдж. — Это-то и пугает больше всего. Никто не видел оружия, не заметил вспышки из ствола и не слышал ничего, кроме стука пуль, попадавших в стену. Впрочем, как они попадали в людей, тоже было слышно.

Невероятно.

— В самый час пик? И никто ничего не разглядел? — поразился Паркер.

— Он там был и бесследно исчез, — сказал Сид.

— Как призрак, — добавил Харди.

Паркер присмотрелся к полицейскому. Он был аккуратно подстрижен, ухожен, недурен собой. Обручальное кольцо на пальце. По всем приметам — вполне состоявшийся благополучный человек. Но в его манерах ощущалась чуть заметная меланхолия. Паркеру вспомнилось, как при расставании с Бюро офицер, проводивший с ним последнее собеседование, без всякой видимой необходимости упомянул о высокой подверженности депрессии, свойственной сотрудникам правоохранительных органов.

— Тоже мне, привидение, — с иронией пробормотала Лукас.

Снова склонившись над запиской, над холодным куском бумаги с черными буквами, Паркер прочитал ее несколько раз подряд.

Конец света грянет.

Ему бросилось в глаза отсутствие подписи. Это вполне могло ничего не значить, но в некоторых расследованиях, к которым его привлекали в качестве эксперта, преступники все же оставляли на письмах с угрозами или на записках с требованиями выкупа свои подписи. В одном случае то была явная подделка, хотя в конечном счете именно она дала образец почерка вымогателя, который помог выжать из него признание. А был конфуз, когда похититель человека подписался своим подлинным именем — вероятно, сделал это чисто автоматически в лихорадочном возбуждении при совершении преступления. Надо ли говорить, что его взяли уже через несколько минут после того, как семья похищенного получила записку об условиях выкупа?

Паркер передвинул мощную настольную лампу ближе к документу и сам склонился еще ниже, почувствовав легкий хруст в одном из шейных позвонков.

«Поговори со мной, — безмолвно обращался он к листку бумаги. — Открой мне свои секреты…»

У фермера в ружье всего один патрон, а ястребы сидят на таком расстоянии друг от друга, что попасть он может только в одного…

Интересно, а не попытался ли преступник изменить почерк? К этому приему прибегали многие авторы подобных записок, чтобы их невозможно было вычислить по другим образцам ими написанного. Для этого пользовались необычным наклоном строк и написанием букв. Однако, как правило, прием не был слишком эффективным. Человеку очень трудно замаскировать свой истинный почерк, и эксперты без труда выделяют те места, где преступник пытался насиловать руку, чтобы изменить его. Но в этой записке ничего подобного не просматривалось. Несомненно, записку писали своим настоящим почерком.

Следующим естественным шагом при рассмотрении подозрительного анонимного документа была бы отправка его копий по всем государственным учреждениям, куда люди обращаются с письменными заявлениями, чтобы попытаться найти в архивах такой же образец почерка. Но, к великому сожалению, всеобщая компьютеризация привела к тому, что все подобные заявления и обращения заполняются теперь на специальных бланках печатными буквами. Более того, в иной форме их просто не принимают. А записка вымогателя была написана обычным почерком. Даже столь опытные специалисты, как Паркер Кинкейд, не способны определить сходство почерка по тексту, составленному из печатных букв.