Стадный инстинкт в мирное время и на войне - Уилфред Троттер

уделял значительно меньше внимания, не находя в них ничего интересного. Большинство авторов его школы тоже, видимо, принимали их как нечто само собой разумеющееся.

Однако если мы рассмотрим, на что способны эти силы – как они могут использовать необычайно мощный сексуальный инстинкт, формируя и деформируя его психическую энергию, – становится ясно, что силы подавления не менее важны, чем их противник.

Полагаю, желательно поближе рассмотреть природу психического конфликта и в особенности определить точное значение этого понятия.

Можно легко согласиться, что мозг маленького ребенка полностью эгоцентричен, – хотя это утверждение содержит некоторый элемент допущения, и игнорировать его неразумно. Ребенок испытывает определенные желания и импульсы, не осознавая других желаний, кроме собственных, которые непременно должны быть удовлетворены. Неудача в удовлетворении таких импульсов обусловлена разными причинами, не все из которых провоцируют психический конфликт. Например, удовлетворение физически невозможно, и тогда основы для внутреннего конфликта нет. Сопротивление целиком внешнее; ребенок по-прежнему жаждет удовольствия, и все его физические и психические ресурсы направлены на достижение цели. Неудача может причинить боль и привести к взрыву ярости, который, возможно, высвободит часть психической энергии желания, но психологически ситуация проста, и инцидент развиваться не будет.

Удовлетворение может оказаться болезненным само по себе. Мы считаем, что боль является непосредственным результатом действия; например, когда ребенок совершает великое научное открытие: огонь обжигает пальцы. Такое непосредственное переживание, без вмешательства второго лица и без нравоучений, не приводит к психическому конфликту. Источник боли внешний, ее единственное эмоциональное свойство – простая неприятность, и она не может войти в сознание ребенка и противопоставить его самому себе.

Настоящий конфликт, формирующий и деформирующий, происходит внутри сознания, является эндопсихическим, если пользоваться термином Фрейда, который, впрочем, применял его не совсем в этом значении. Чтобы желание спровоцировало конфликт, оно должно быть пресечено не простой невозможностью осуществления, не физической болью, а другим, противодействующим импульсом внутри сознания. Ясно, что противодействующий импульс для подавления импульса, обладающего мощью сексуального инстинкта, должен черпать силу из какого-то очень серьезного источника. Невозможно предположить, что огромная сила сексуального импульса может контролироваться, формироваться и направляться каким-либо влиянием, кроме тех, что имеют доступ к запасам психической энергии, которыми обладает только инстинктивная деятельность.

Таким образом мы подходим к положению, что суть психического конфликта – противодействие двух импульсов, основанных на инстинктах, и оба являются интимными составляющими личности индивида. Лишь тогда разум становится, пользуясь заношенной, но уместной метафорой, домом, в котором царит раздор. Противодействующие сексуальным интересам и деятельности ребенка импульсы являются, как мы видели, результатом социального давления, то есть результатом влияния человеческого окружения. Это влияние проявляется не только в прямых указаниях, предупреждениях, наказании, выражениях неодобрения и отвращения, но в целой системе многозначительного молчания, подавления, кивков, подмигиваний и тайных сигналов, внезапных беспричинных оскорблений и явно неубедительных объяснений, в которых ребенок, имеющий сексуальный интерес, должен найти modus vivendi и понятный смысл.

Откуда давление среды берет силу, позволяющую выполнять в сознании ребенка правящие функции инстинкта? Ясно, что такое возможно, только если разум обладает особой чувствительностью к внешнему мнению и способностью наделять указания силой инстинкта. В двух предыдущих эссе в этой книге я пытался показать, что существенной характеристикой сознания стадного животного является именно способность придавать мнению стада физическую силу инстинкта. И именно эта чувствительность держит мозг ребенка открытым для влияния среды и наделяет психические установки этой среды мощью инстинкта. Так силы подавления становятся реальной частью личности ребенка, как и эгоистические желания, с которыми теперь они могут бороться на равных.

Особая чувствительность стадного сознания выглядит необходимым условием для провоцирования настоящего психического конфликта и должна быть принята в расчет, если мы хотим создать теорию эволюции сознания индивида.

Признав валидность положения о том, что в развитии сознания каждого индивида существуют два первичных фактора – эгоистические импульсы ребенка и его особая чувствительность к влиянию среды, – резонно спросить: почему результат, сознание «нормального» взрослого, так единообразен в своих чертах? Верно, что это единообразие могут преувеличивать, поскольку во многих случаях большая «аномалия» – результат процесса развития; но, как я указывал в одном из предыдущих эссе, в целом результатом является создание двух широко различных типов сознания: нестабильное и стабильное, причем второй тип, в силу численного превосходства, признается нормальным. Однако если влияние среды является существенным фактором в достижении этого результата, единообразие не так просто объяснить, учитывая, как варьируется среда от класса к классу, от нации к нации, от расы к расе. Где же, позвольте спросить, то постоянство факторов среды, на которое намекает единообразие результата? Полагая вслед за Фрейдом, что из эгоистических импульсов ребенка только сексуальные серьезно участвуют в формировании характера, можно ли показать, что влияние на ребенка единообразно в общем направлении? На первый взгляд, ответ должен быть отрицательным. Даже в одной и той же стране вкусы, сдержанность, скромность и мораль в отношении вопросов сексуального интереса значительно меняются от класса к классу, а значит, соответственно меняется тип влияния среды на ребенка.

Чтобы адекватно разобраться с этим затруднением, нужно подробно рассмотреть отношение взрослого к ребенку, особенно в вопросах, прямо или косвенно затрагивающих сексуальный интерес. Тема сложная и, если ограничиться только человеческой точкой зрения, удручающая. Однако собирая наблюдения в гораздо более обширной сфере, биолог может в некоторой степени избежать искажений, вызванных естественными человеческими предубеждениями. В широком смысле нет ничего удивительного и зловещего в том, что налицо сильная и постоянная ревность между взрослыми и детьми. В самом деле, многие поверхностные выводы из этого факта являются банальностями. У большинства низших животных такие отношения очевидны и проявляются открыто. Таково практически неизбежное следствие социальной жизни у животных. Таким образом, можно ожидать некие проявления ревности в человеческом мозгу – однако вовсе не обязательно явно. Социальное давление, которому подчиняется индивид, будет выталкивать такое чувство из сознания, и проявления будут возникать в замаскированной, искаженной форме.

Трудно не прийти к выводу, что какое-то смутное и нереализованное ответвление этой ревности между взрослыми и подрастающими заставляет мужчин подавлять и тормозить развитие любого проявления сексуального интереса у молодых. Степень неприязни к тому, чтобы позволить молодым хоть немного разобраться в физиологии секса, хорошо видна в затруднениях родителей, сообщающих детям элементарные факты, которыми считают себя обязанными поделиться. Откладывая объяснения, к которым его подталкивают долг и забота о здоровье и счастье ребенка, родитель пытается успокоить совесть уловками и отговорками. Сильное и иррациональное нежелание говорить начистоту коренится в серьезных подсознательных процессах.

Тенденция ограждать детей от сексуальных знаний и опыта, похоже, действительно универсальна для цивилизованного человека и перекрывает все различия в морали, дисциплине или вкусах.