Сокровища Рейха - Томас Гиффорд

Питерсон сидел, закинув руки за голову, и с улыбкой смотрел на меня.

– Признайтесь, я, вероятно, произвел на вас впечатление полного тупицы? Не стесняйтесь, говорите откровенно, я переживу… И самомнения у меня хоть отбавляй, верно?

– Нет, вовсе нет. Для полицейского, во всяком случае.

– А если так, то как по-вашему, чем я занимался весь сегодняшний день, Купер? Плевал в потолок, может быть? Или гонялся за Элис вокруг стола?

– От вашего остроумия, Питерсон, я глупею.

– Это заметно. Но будьте уверены: мы стараемся найти ответы на все ваши вопросы.

– Похвально.

– Видите ли, я тут разработал отличнейшую версию. Хотите послушать?

– Полагаю, у меня нет другого выбора.

– Я считаю, причину, по которой ваш брат примчался сюда, надо искать в Буэнос-Айресе. Какова она, я не знаю. Но если, сидя здесь, все равно невозможно выяснить, зачем он приехал домой, остается шанс узнать, с какой целью он летал в Буэнос-Айрес. Вот почему и ради чего я превышаю смету на служебные телефонные разговоры. С минуты на минуту меня должны соединить с полицией в Буэнос-Айресе, и будем надеяться, они говорят по-английски.

– Будем надеяться.

– А теперь идите, Купер, идите с богом. Я свяжусь с вами.

Я остановился в дверях, возле которых добросовестно подслушивала Элис.

– Вы разговаривали с Полой? – спросил я Питерсона.

– Моя машина не желала заводиться, помните? На улице было слишком холодно. Телефона в библиотеке нет. Стало быть, я не разговаривал с мисс Смитиз и, откровенно говоря, еще не знаю, о чем ее спрашивать.

Я пожал плечами и вышел. Было только четыре часа, а на дворе уже сгустились сумерки. Еще раньше я заметил огонь в гараже Джонсона и решил заехать, чтобы Арни Джонсон быстренько проверил, что случилось с отоплением в моей машине. Окна в конторе Артура Бреннера, выходившие на улицу, светились. Я подумал, что он, должно быть, уже успел вздремнуть, но решил к нему не ходить: пришлось бы пропустить рюмку-другую, а мне не хотелось начинать пить. При такой напряженной обстановке ничего не стоило опять покатиться по наклонной.

Я забрался в машину. Она не заводилась. Я вылез, несколько раз выругался по поводу погоды и направился в гараж пешком. Арни возился с автофургоном.

– Какое несчастье, – сказал он после того, как мы поздоровались. – Просто ужасно, как вышло с вашим братом, мистер Купер. Конечно, смерть не спрашивает, но, бог мой, ведь убийство!

– Да, действительно ужасно. Но откуда ты узнал об этом, Арни?

– Спрашиваете! Вы должны знать этот городишко. Всем уже известно, я думаю. У нас это быстро делается: барышни на коммутаторе в гостинице – они ведь не могут не подслушать, сестры в поликлинике, секретарши в суде. Такие вещи просто невозможно утаить. Еще хорошо, дороги замело, а то нам не отбиться бы от газетчиков из Миннеаполиса. Черт побери, впервые со времени Второй мировой войны дороги непроходимы. Что верно, то верно – начисто выведены из строя. В автодорожном департаменте только руками разводят: черт, мол, с ними, все равно погода ожидается еще хуже, а не лучше. Магистрали просто забиты брошенными машинами. Так что, я полагаю, только нам, местным жителям, известно о случившемся. Но в Куперс-Фолсе, будьте уверены, каждый знает об этом.

Я сказал Арни о своей машине, он сел в тягач, и я видел, как он подъехал к «линкольну», подцепил его крюком и притащил в гараж. Когда он закрыл двери гаража, я поведал ему, как по пути сюда попал в аварию. Еще я сказал, что нужно починить отопление. Арни заверил меня, что все будет сделано, и я вышел на улицу. Из-за встречного ветра дорога до гостиницы показалась мне в полтысячи миль.

«Интересно, какая сейчас погода в Буэнос-Айресе, – думал я, – и говорят ли тамошние полицейские по-английски?»

14

Мы с Артуром Бреннером пробирались по заснеженным улицам. Вокруг не было ни души. Артур выглядел громадным и неуклюжим в своем сером подпоясанном пальто, которое наверняка было пошито еще в двадцатых годах. Ветер несколько утих, но Артур всю дорогу ворчал и шмыгал носом.

– У вас совсем больной вид, – заметил я. – Вам следовало оставаться в постели и пить горячий пунш.

Он кивнул и хмыкнул:

– Я просто слишком стар, Джон. Мне уже семьдесят, хотя даже не верится. Когда ты начнешь жалеть себя, вспомни обо мне, одиноком семидесятилетнем старике, оставшемся с глазу на глаз со своей старостью. Это в самом деле грустно, но ничего не поделаешь. А теперь еще на меня свалилась эта нелепейшая история. Как по-твоему, Сирил мог покончить с собой? Допустим, из-за какой-нибудь неизлечимой болезни?

– Не думаю. Тогда остался бы какой-нибудь сосуд или пузырек, что-то, где хранился этот яд, но ведь ничего подобного не обнаружено. И потом вся эта странная история с фужерами…

– Питерсон рассказывал, – снова проворчал он. – Она мне кажется малоправдоподобной. Хотя, пожалуй, в ней есть кое-какой смысл. Питерсон – человек неприятный, но далеко не глупый, в этом надо отдать ему должное. Но зачем мы с тобой тащимся в эту пургу из-за каких-то дурацких бумаг, которых, возможно, вообще не существует? Я заранее знаю, что там может быть: связка личных писем от Геббельса, Гиммлера, Геринга. Не исключено, что и от самого Гитлера. Они представляют интерес разве только для собирателей автографов. С исторической точки зрения там нет ничего заслуживающего внимания, раскрывающего сомнительное прошлое твоего деда. Одним словом, это ненужный бумажный хлам, который Остин просто не успел выбросить много лет назад.

– У вас есть какие-нибудь соображения по поводу случившегося с Сирилом? Что все-таки произошло?

– Я не имею ни малейшего представления, зачем он приехал домой, и ни малейшего понятия, почему кто-то убил его. Мне вообще неясно, кому и зачем понадобилось убивать его. Все это для меня лишено здравого смысла. Впрочем, я уже не так молод, как раньше, возможно, я просто дряхлею, – продолжал брюзжать он. – В моем возрасте ко всему начинаешь относиться с безразличием.

Изящное старое здание библиотеки в конце улицы казалось теплым и дружелюбным пристанищем. Окна ярко светились, и мне вспомнилось, как там было тепло, когда я накануне вошел туда с холодной улицы и нежданно-негаданно увидел Полу Смитиз. И сейчас, поднимаясь по лестнице и открывая дверь, я думал о ее губах, о том, как целовал ее.

Я вошел первым, Артур следом за мной.

Пола сидела за своим столом, положив голову на руку, вытянутую поперек блокнота для записей, и, похоже, дремала. Предыдущая ночь, длинная и тяжелая, надо полагать, измотала ее вконец.

– Пола, – позвал я. – Пола, проснись.

Слыша за собой простуженное сиплое дыхание Артура, я взял ее за плечо, чувствуя, как у меня волосы поднимаются на затылке. Что-то было не так.

– Пола, – повторил я, тряся ее за плечо.

Никакого ответа, ни малейшего движения.

Артур наклонился над моим плечом:

– Что, обморок?

Глаза у нее были закрыты, лицо спокойное, и каким-то седьмым чувством, каким обычно угадывается худшее, что случается в жизни, я понял: Пола Смитиз мертва.

– Артур, – мой голос звучал, словно чужой, откуда-то издалека, – она мертва.

Артур взял меня за руку и усадил в кресло. Меня тошнило. Ноги дрожали. Внезапно до моего сознания дошло, какая в библиотеке стоит жарища. Я весь взмок от пота.

Артур склонился над Полой, оттянул веки, пощупал пульс. Потом долго стоял, не сводя с нее пристального взгляда.

– Ты совершенно прав. Девочка мертва.

Он извлек из кармана пальто помятую серебряную фляжку и протянул мне. Я сделал глоток коньяка и почувствовал, как он возвращает меня к жизни. Артур присел на край стола, расстегнул пальто. Выражение сетующего на жизнь старца теперь исчезло с его лица, оно стало напряженным.

– Дай-ка и мне, – сказал он, беря фляжку. Глотнул, вытер рот огромной ладонью.

– Что нам дальше делать? – спросил я спустя некоторой время.

– Не знаю. Телефона здесь нет, а надо бы сообщить Питерсону. Так положено. Он тот человек в Куперс-Фолсе, который в первую очередь должен узнавать о событиях подобного рода.

– Я думаю, нам следует взглянуть на те коробки, которые она собиралась нам показать. Убедиться, на месте ли они. – Я замолчал. Мысли мои путались, я с трудом соображал. – Если их там нет, если они исчезли…

– Ну-ну, Джон, – хрипло сказал Артур, – не будем забегать вперед.

– Если их там нет, – повторил я, – тогда станет ясно, почему убили Полу. Понимаете?

– Если ее убили. Если! – Артур говорил очень уверенно. – Не надо торопиться с выводами.

– А по-вашему, у нее случился инфаркт?

– Я думаю, можно обойтись без грубостей.

– Простите, – извинился я, искренне огорченный, – но все-таки давайте поищем эти коробки.

Вдвоем мы быстро осмотрели весь первый этаж, однако ничего достойного внимания не нашли.