Мать Вода и Чёрный Владыка - Лариса Кольцова

человеческого ума, то есть чистое безумие. Когда-то я хотел тебя перевоспитать, но вместо этого сам тут архаизировался, вот в чём проблема. Я стал частью вашего всепланетного обмена веществ, врос, так сказать, по колени в вашу землю. Поэтому ты как человек, сохранивший остатки былого ума, понимаешь, что я такой же скот, как и ты.

Подлизываясь к нему, Чапос состроил миролюбивую физиономию, продолжая внутри себя клокотать в смеси самых разных чувств. Нэя, бывшая жена Эля, унижение от верчения уха на виду у посетителей забегаловки, задавленное желание садануть по столу, разметав все тарелки, и устроить драку в отместку. И драку он обязательно где-нибудь устроит, отыгравшись на не виновном. Во избежание ущерба тому неизвестному, кому Чапос припас свою тяжёлую оплеуху, следовало бы ещё немного посидеть рядом, дождаться его остывания. Чапос был отходчив. Только сил у Рудольфа уже не было. Чад, жара, пыль, запахи приправ и пота людей, собственный голод в сочетании с нежеланием ничего тут и пробовать. Он направился к выходу. Через усилие Чапос обронил вслед уходящему Рудольфу, — Без всяких шуток, над вами висит угроза реальной гибели. А сказать больше я не могу. Я не знаю никаких подробностей. Ни того, кто это будет. Ни времени, когда это может произойти. Заказчик не должен быть для вас тайной. Вы лучше меня знаете, с кем вы столкнулись и по какому поводу. Я приеду к вам, как договорились, через два дня…

Неудачная попытка освобождения от петли чёрного колдуна

Через два дня ранним вечером в ожидании указанного Чапосу часа, в тайной надежде, что тот забудет об их договоре после дневного подпития и последующих услад своим живым десертом, и никого уже не привезёт, Рудольф валялся в своей хрустальной надстройке, предварительно включив робота на режим уборки помещения. Образы текли в заданной уже плоскости, как будто «Мать Вода» и его зацепила своим колдовским испарением из бутыли Чапоса и отравила. Он видел, словно сам там находился, белокожую, свежую и ещё не умученную девушку на кровати у шаткой перегородки в её персональной каморке. Нагая и зыбкая в сравнении с волосатым сопящим и чудовищно плотным, напирающим сзади кентавром, она вжималась в эту перегородку в тщетной попытке хоть как-то ослабить его натиск. Чистая и прохладная, вечная девственница и вечная блудница Мать Вода и её любовник — низший демиург из расплавленного центра преисподней — вот кем они казались. Искажённое страстью лицо Чапоса напоминало бугристую неряшливую отливку из металла, поражая глубинной огненной подсветкой вытаращенных глаз. Из ощеренного рта вырывалось сипение, и текла слюна. Можно было не сомневаться, что сжатые волосатыми лапами девственные воздушные груди после такой «совокупности взаимных желаний» останутся в кровоподтеках. Рудольф никогда и представить себе не мог подобную картину инфернального секса. Ещё секунда такого напряжения, и зверь должен был издохнуть, отдать концы, но он не знал устали, перекатывая безвольное тело девушки так, как ему было удобнее. Картонная стена сотрясалась, утлая постель скрипела, грозя обрушением. Девицы довольно хихикали, наблюдая со стороны замкнутое, безопасное для них комнатное торнадо, стонущее на два голоса — один жалобный и женский, а второй — хриплый и безумный в своём зверином отрыве от всего человеческого.

Каждая из них в своё время проходила через эту позорную инициацию. К каждой из них в приступе «напряжённого устремления вверх» вваливался страшный хозяин и требовал исполнения «высшего закона», придуманного им, глиняным «богом», если она не хочет претерпеть наказания за его нарушение и провести ночь в жутком подвале без постели и еды, развлекая скучающих пауков. Те, кто были чрезмерно чувствительны и строптивы, или убегали сами, или их отправляли в более немилосердные места. Неожиданно она обернула к Рудольфу залитое слезами и напряжённое от ужаса лицо, и он увидел Нэю! В этот миг стена с треском свалилась, вызвав визг и скрежет непонятно кого. Бормочущий вихрь стал закручивать в себя пространство вокруг, образуя чёрный столб, рвущийся за пределы атмосферы с последующим её поглощением. Дышать стало нечем, на груди же самого Рудольфа сидела худая девка с лицом, который он не мог рассмотреть, но определённо её знал, и целила ножом в сердце, растягивая большой рот в фирменной ухмылке Чапоса…

С падающим сердцебиением Рудольф очнулся у себя в мансарде. Внизу за розовеющей и сизой пеной густых крон деревьев лесопарка рабочие меняли дорожное покрытие Главного шоссе, дымя и грохоча своей громоздкой машиной, и громко перекрикивая шум в попытке что-то сказать друг другу. Что за сон посетил его, он не мог понять, испытывая состояние, похожее на слабое отравление. Но тогда в столице он ничего не ел и не пил. Пластина — сканер, приложенная к предплечью, показала относительную норму всех биохимических данных, включая сердечное и головное давление. Проводить же более глубокое всестороннее обследование не хотелось, для этого надо было спускаться вниз в мед. отсек. Причина внезапно накрывшего голографического бреда обреталась где-то в другом измерении, не телесном.

Кристалл Хагора, лежащий на столе, явил вдруг необычную метаморфозу, став латунно — жёлтым, приобретя металлический блеск и напомнив халькопирит со смутными искажёнными человеческими чертами, чего никогда не было с ним прежде. Повертев его в руках, испытывая гнетущее состояние, обычное после кошмарного сновидения, он поразился тому блеску и чистоте вокруг, что навёл робот в давно заброшенной бывшей спальной комнате. Сам робот, отключившись после исполнения программы, замер в углу, сложившись в простую кубическую конструкцию, и любой местный житель принял бы его за безделицу непонятного назначения.

Конечно, он не собирался тащить сюда девчонку из притона Чапоса. Ей было место только в подземном отсеке, но отчего-то не оставляла мысль обновить свое хрустальное прибежище, и думал он о Нэе. Но уже не о той, которая была в юности, а о той, что сгорала от своей любви в подушечках…

И яростная судорога желания требовала повторения всего, ставшего привычным. Но приводить её сюда он не хотел. Это было и оставалось святилище Гелии, которое она, правда, и не ценила никогда, но больше тут не было никого, (не считая одного позорного исключения, о котором не хотелось и помнить). Всем прочим полагался подземный отсек, где он прежде допрашивал диверсантов, когда светлый великодушный человек Разумов наделил его чёрной и жесточайшей должностью. Только в отличие от Шандора — предшественника, не тем будь помянут, пользоваться невольницами Рудольф избегал, как и предаваться сексуальным утехам в том отсеке, исключая тот самый случай с пойманной «шпионкой», в самый первый год своего служения, о котором не вспоминал