Мать Вода и Чёрный Владыка - Лариса Кольцова

Тут вдруг Чапос заорал, — А у меня одни убытки! Вот вчера, как уехал, ночью в доме стена рухнула! Девушку одну ушибло, другую искалечило! — он долго кашлял от захлестнувших его надрывных эмоций, — Всё одно к одному. Теперь вместо строительства в усадьбе надо будет здание чинить. А оно ветхое. Проще новое построить. Опять убытки. Надо аренду искать, чтобы девок отселять. Или проще купить сразу другое помещение? Маета одна!

— Стена? — Рудольф потрясённо смотрел на Чапоса. — Не надо было тебе так усердствовать, утверждая торжество твоего персонального «высшего закона». Ты сам и расшатал стены своего гнезда распутства. Ты сам ведёшь себя как стенобитное орудие, когда превращаешь женщину в предмет для самоуслаждения. Если тебя не любят, ослепи себя как Демокрит.

— Я? Расшатал? Чем это? Я купил это здание в уже ветхом состоянии. Денег пожалел, вот и попал!

— Чёрными торнадо и расшатал. Они вырываются из бездны всегда, когда человек становится соучастником её битвы с подлинными Богами. Вслед за человеком она тщится поглотить и божественный порядок. Ты этого не знал?

— Чего? — Чапос смотрел на Рудольфа как на помешанного. — Девушку мне забрать с собой? Уж если вы задумались о божественном порядке, вряд ли она составит вам в этом компанию.

— Какую девушку? — Рудольф начисто забыл о шлюхе в своей машине.

— Да вы что, тоже упились «Матерью Водой»? Или у вас в ваших хрустальных пещерах есть кое-что и похлеще?

— Хрустальные? Откуда ты знаешь о хрустальных пещерах? Кто тебе сказал-то об этом?

— Да хватает осведомителей. Не у вас же одного они и есть!

Страдающий «апельсин» вползал в свою обычную непроницаемую корку, темнел отталкивающим лицом, сворачивал глубоко личный контакт. Девушка, плохо различимая в ночной полутьме, высунула из салона голую выше колена ногу, на которой нечто блестело, оплетая её стройную голень. Следом раздался хрипловатый голос, показавшийся знакомым, но Рудольф точно не имел в знакомых подобных сирен.

— Ну, едем или как? Чапос, утри ты сопли! Кого ты собрался осчастливить? — она говорила повелительно с тем, кто привёз её как товар. Наличие рядом покупателя ей было безразлично, видимо. Хозяин товара опять засуетился, еле втиснулся в неприметную свою машинку и умчался, пока Рудольф застыл в бесформенных раздумьях, или правильнее без таковых вовсе. Не иначе «Демокрит — апельсин» владел приёмами тёмной магии, практикуемой во всех архаичных обществах, погрузив его в плотное облако, глушившее в нём ощущения и способность к ясной оценке того, что происходит. Оно прицепилось к нему в том «доме яств», то самое сгущённое облако, в которое выделял свою похотливую испарину Чапос, утяжеляя и насыщая его ещё больше, ещё гуще. Запах, немыслимый запах того места никуда не уходил, вызывая пока ещё тупую, приглушённую головную боль, пограничную с тошнотой.

Рудольф достал пару прозрачных горошин из бокового кармана куртки, чтобы купировать боль. Плюхнувшись на переднее сидение, он опять ощутил прикосновение женщины, но уже к своей шее, и резко дёрнулся от неё, не принимая игры той, кого так и не увидел пока. Включать свет и разворачиваться к ней не хотелось, действие болеутоляющего усиливало заторможенность. Она поиграла пальцами, ласково захватив ухо, но не произнесла ни слова. Потом забилась в угол сидения и больше не шевелилась.

Он повёз незнакомую женщину по ночному Главному шоссе к «ЗОНТу», и она молчала сзади. Женщины Паралеи, вообще-то, не были разговорчивы, а таковые и подавно. Представлялось её короткое платье с разрезами и то, как она елозит голыми ягодицами по сидению его машины, оставляя там свои выделения и свой запах. Не отступающее отвращение к изнанке жизни было всё также в связке с сильной похотью к незнакомке. И он думал, что своей разрядкой спалит в себе заодно и жалость к Нэе. И она будет обречена только на этот низ его жизни. Ей и этого никто уже не даст. Пусть шьёт троллям и ублажает его, когда ему будет нужно. В последние ночи стало происходить то, чего он не хотел уже допустить. Он боялся полюбить её, уверяя себя, что ничего пока не произошло.

В холле «Зеркального Лабиринта» никого не было, и уже недалеко от лифта он вдруг подумал, что девица в целом отчего-то знакома ему даже при закрытости лица. Он был уверен, что лицо её невозможно раскрашено, а вуаль нацеплена для дальнейшей игры и разжигания любопытства. Она закрепила эту плотную кисею на украшенные обручем волосы, открыв лишь губы. Это был своего рода знак качества для мира потаскух, так заявляла о себе особая «жрица» подпольного Эроса, всегда умелая, всегда готовая удивить и всегда дорогая.

Обманул, мразь! Подсунул кого-то, кто уж точно юной невольницей не являлась. Приостановившись, он сунул руку под подол с разрезами до талии. Всё было рассчитано для удобства клиентов, вдруг кому станет невмоготу уже сразу, уже на ходу. Женщина схватила его руку и поднесла к своим красным, вздутым от особых притираний соком засекреченных трав, губам, полизала умышленно же высунутым, пупырчатым каким-то языком как у ящерицы, от чего его неожиданно передёрнуло, и возникла решимость повернуть, наконец, вспять, отдать её хозяину. Но Чапос укатил, а самому ехать в столицу не хотелось никак.

Какое-то время он топтался на месте, решая её дальнейшую участь. Отвезти прямо сейчас ночью и вытолкать на перепутье столичных улиц? Дорога туда, даже если потом остаться в столичной квартире, казалась на данный момент непреодолимо муторной и длинной. И он решил запереть её на ночь одну в том самом отсеке, чтобы утром отвезти к продавцу её услуг ради того лишь, чтобы с треском дать тому по морде за обман. Или превратился в рыхлый перегной былой мистический ужас Чапоса перед пришельцами, или же реально загнил сам мозг Чапоса, влача преступника к фатальному концу всякого безумца. Подземное «общество защиты животных» своим человеческим и земным состраданием давно уже стало пособником злодея в его промысле отлавливания девушек лишь ради продажи жителям загадочных подземелий. Нравственный максималист доктор Франк на это и намекал всегда! И такое вот озарение пришло лишь сейчас, когда подсунули закоренелую и профессиональную потаскуху из тех, кто, что называется, по влечению души себя реализуют, а не по преступному произволу ловца юных и беспомощных душ. Прежде такого Чапос себе не позволял.

При одной мысли о Чапосе возник нейрохимический всплеск, вызвавший если и не подавленную уже боль, то её эхо в голове. И он издал невольный стон, ясно осознав разрушительное воздействие мутанта на собственную психику, поскольку прирождённый колдун обладал неким умением входить в