Мать Вода и Чёрный Владыка - Лариса Кольцова

class="p1">— Понимать это как предупреждение? Как то, что любовь в тебе победила твою же ненависть? Кто мне угрожает?

— Об этом ты должен подумать сам и быть осторожным. Понятно, что не я. Мне-то зачем? Если я и не простил тебе Нэю, то глупо мстить за то, что не было отнято.

Ноздреватая субстанция из басен Воронова, поведанная ему же интеллектуальным мусорщиком Хагором, тоже хотела только любви. При странном этом признании в любви-ненависти Чапос даже слегка посветлел лицом, слегка утончился, даже так можно было сказать. Лоб утратил нервические продольные складки, глаза приобрели ясность и тихую задумчивость, а само лицо незримая рука некоего духа выравнивала на глазах, разглаживая не промешанную вязкую его фактуру.

Если можно такое допустить, хотя бы мысленно, что Нэя — мечтательная и возвышенная девочка из прошлого полюбила бы Чапоса, стала бы она тем добрым духом, который преобразил бы его, довершив неоконченную работу брошенного Творцом негодного образца? Или он стал бы лишь иллюзией её обманутого сердца, как та губчатая склизкая сволочь — паразит, что питалась несчастными заблудившимися в Космосе людьми? Оно хотело только любви и утешения, или чего-то и ещё? Доктор Франк никогда и никому в подземном городе не рассказывал эту мрачно-загадочную историю, услышанную самим Рудольфом из уст земного шефа ещё на Земле. А оказалось, между Франком и Хагором происходил информационный обмен. Так и представилось, сидят два старика на тёплом пригорке и удивляют друг друга былью и небылью… Но ничего удивительного, если они оба когда-то возились с маленькой Икринкой. Хагор как дедушка, доктор как наблюдатель за развитием ребёнка.

— Ты так и не смог забыть её? Как это возможно за столько лет твоей, насыщенной липкой грязью, жизни? Где у тебя, или правильнее в тебе, осталось то чистое место, где возможно хранить человеческие чувства? Чего ты хочешь теперь? Любви и утешения?

— У меня целый «дом любви», элитный и мой собственный, и я уже всем обожрался. А по поводу неизжитой любви к маленькой швее я просто пошутил. Решил вас немного подразнить. Помассировать психику для лучшего пищеварения, — и вполне по-скотски Чапос сытно рыгнул в сторону Рудольфа кислой едкой приправой. — Утешайтесь с нею сами. Но, похоже, вам не хватает этого самого утешения. Что же. Я поделюсь с вами лучшим из того, что у меня есть, как и всегда. Жаль только, что я не узнаю о том, насколько вы останетесь ею довольным. А кстати, как там Эля? Счастлива ли она? Уверен, что никто не способен дать ей того, что давал я.

— Если ты о кулаках, которыми ласкал её, то да. Так не способен уже никто. Отойдя от синяков, она не только побелела, но и стала стройнее, перейдя на иную диету после твоей сытной похлебки для домашнего скота. Местные парни, насколько я понимаю, ею довольны все. А уж как она сама довольна своей жизнью, понятно всякому встречному. Женщина, даже не цветок, а экзотическое соцветие твоя бывшая жена. В глазах рябит от яркости, как на неё посмотришь, — издевался над Чапосом Рудольф, передразнивая его манеру говорить о женщинах как о растениях или насекомых. — А уверяешь тут, что женщин не бьёшь. Свою жену едва до состояния калеки не забил. И кто-то, милостивый, помог ей от тебя сбежать. А уж дальше, живучая и наделённая завидной приспособляемостью, она укоренилась и расцвела на новой почве.

— Догадываюсь, кто это была. Она ведь решила, что если Элю вытащит из моей усадьбы, то сама туда хозяйкой войдёт. Бесплодные и жалкие мечты! Для той, кто обречена распахивать сокровенные свои внутренности для толп пресыщенных распутников, двери моей усадьбы не распахнутся никогда… А ведь и вы её знавали… Довольно любопытно, что у нас общность троп, общность дев…

Рудольфа заклинило от его наглости, и вместо того, чтобы гаркнуть, какая ещё общность дев? Он промолчал.

Чапос быстро вошёл в свои привычные внешние координаты, темнея и раздуваясь багровеющим от злобы фасадом — мордой. Благодушный апельсин сбросил маскирующую свою корку, явив прежнего монстра. На мощной шее выступили жилы — корневища. Казалось, голова его имеет корни, растёт из скалы его тела, натужно тщится достать до недосягаемого неба, совершить свой обречённый бросок вверх. Со дна его существа опять поднялась к зримой поверхности скрытая и сдавленная лава его ненависти, не только лично к Рудольфу, а ко всему, что его окружало, зажигая зрачки зелёной пульсацией. Это существо почти физически раздирали две противоположные стихии мира. Страдание от жизни было преобладающим его ощущением, и он не ведал счастья, даже короткого и обманчивого. И всё врал про сладости любви со стороны несчастных и обездоленных девушек, над которыми он издевался. Никому они не могли уже дать счастья.

— Пробовали Элю на вкус? Я, правда, обглодал её основательно, но в ней ещё большой запас мякоти остался, — голосом Чапос владел превосходно, но веко на одном глазу подёргивалось от нервного тика. Жена Эля была одной из его болевых точек. Пока она слонялась по столице никому не нужная, он радовался её обездоленности, но сейчас он злобился и задыхался, едва вспоминал о ней. От злобы на неё он отринул и совместных детей, обзывая их подкидышами. Или в деформированном его существе не нашлось места отцовским чувствам.

— Я не людоед, — Рудольф смеялся, глядя в зауженные таимой ревностью глаза глиняного «бога». — И чужими женами не питаюсь. А что, в вашем профессиональном цеху это обычная практика?

— Когда вы выставите свою затейницу — модельершу за стены, я испеку пирог с начинкой из её сердца. Тогда поделюсь с вами своими гастрономическими переживаниями. Может, и вам пришлю кусочек на пробу.

Перебранка зашла далеко за принятые и давно соблюдаемые границы. На привычную игру уже не походило. Он не просто хамил, а пёр куда-то не туда. Что-то было в этом тревожащее. Отвесить оплеуху не представлялось возможным ввиду многолюдья открытой площадки «дома яств». Сделать же так означало бы, что помесь апельсина с фавном, напяливший одежду, приобретённую в дорогом салоне тряпья, не только достиг своей цели, уязвив человека из будущего, но и позволить ему встать вровень с собою. Причудливые и довольно красивые для его несуразной головы уши отвлекли Рудольфа в сторону размышлений о его странной двойственной природе, давшей ему фрагменты очевидной красоты, но перемешанной с уродством. Мог он или нет нравиться женщинам? По его рассказам — да, а в действительности? Обрисованные по своему краю ярко-красным контуром, так как сидел Чапос перед Рудольфом спиной к улице, его недурно выточенные, весьма тонкие уши