Как дневник. Рассказы учительницы - Марина Аромштам
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В понедельник. Все, что от меня зависит, сделаю в понедельник. Ах, это классическое «Доживем до понедельника»!
Суббота
Снова звонок. На этот раз от одной из мам.
— Вы знаете, Марина Семеновна, моя Алина очень взволнована. Они с Наташей обратили внимание на то, что Леля что-то уж очень странно вела себя в буфете: всех угощала пирожными и предлагала купить, кто чего хочет. А ведь раньше деньги у нее как будто не водились. (Да вы и сами все про их семью знаете.) Раньше она сама всех просила: купи мне да купи. Девочки стали ее спрашивать, что это она вдруг разбогатела. Она им сначала сказала, что деньги ей подарили. А потом сказала, что кошелек нашла. И показала им кошелек. А девочки говорят, что это кошелек учителя музыки вашего. Леля-то отпиралась, говорила, не знает, чей кошелек. Да они видели — в кошельке паспорт лежит.
Пришли домой — и давай друг к другу бегать, все обсуждать. И так возмущались, так возмущались. Говорят, у В. М. и так денег мало — это все знают. Вот и попросили меня позвонить. Хотя и боялись чего-то. Может, что на них подумают? Но не промолчали. Так что вы уж сделайте что-нибудь…
— Сделаю, сделаю. Спасибо большое.
Значит, все-таки мои… Леля. Папа Лели на инвалидности. Зарабатывает на жизнь мать. Оба — активные участники классной жизни: спектаклей, походов. Неприятно их расстраивать. Надо как-то тактично сказать…
Одна радость, что деньги нашлись так легко. И паспорт этот многострадальный. Если, конечно, его не выбросили для конспирации.
Звоню Лелиной маме.
— Ольга Владимировна! У нас произошел очень неприятный случай. У В. М. пропал кошелек. Говорят, его видели у Лели. Поговорите с дочкой, только осторожно и без лишней нервозности. Не думаю, что вам стоит делать из ситуации далеко идущие выводы. Единичные случаи детского воровства — это, в общем-то, явление в пределах нормы. Если отреагировать быстро и правильно, то пройдет и забудется. Главное, чтобы кошелек вернулся к хозяину. Я не думаю, что в Лелином случае стоит выносить происшествие на общественное обсуждение. Полагаю, вы сами прекрасно с этим разберетесь.
Лелина мама встревожена, но демонстрирует полное понимание. Вот и ладно…
Воскресенье
Лелина мама перезвонила.
— Кошелек нашли. Паспорт на месте. Истраченные деньги возместили. Завтра все вернется к В. М., не беспокойтесь.
Хорошие люди — Лелины родители. Значит, и правда доживаем до понедельника.
Понедельник
В понедельник В. М. забежал сообщить мне, что все утряслось. Радости особой он при этом не испытывал: три года учил Лелю на скрипочке играть — и вот тебе результат воздействия святого искусства! Я попыталась сказать ему какие-то слова — мол, бывает, не надо абсолютизировать. Но, видно, он переживал не столько потерю денег, сколько унижение. Надеюсь, это как-нибудь заживет.
А в общем понедельник нормально прошел. Как обычный понедельник…
На выходе из школы меня поджидает Лелин папа, говорит медленно и членораздельно:
— Мы вернули кошелек, (нажим на слове «вернули»), но мне бы хотелось посмотреть в лицо родителям этой девочки — Наташи, которая так ловко «провела» расследование!
— Что такое? В чем дело? — я уже расслабилась и не сразу понимаю, о чем речь.
— Вы думаете, кошелек стащила Леля? Вовсе нет! Она мне все рассказала! Это Наташа его стащила. А Леле на хранение отдала, чтобы следы замести! И еще все шутила: давайте паспорт выкинем, чтобы никто ни о чем не догадался!
Господи Боже мой! Наташка? Вот ведь противная девчонка! Недаром у меня в последнее время с ней столько неприятностей: опаздывает, домашнее задание не сделает — и врет! Но это не для Лелиного папы. Для Лелиного папы вопрос:
— А Леля-то, Леля зачем взяла кошелек?
— Как зачем? Вы же знаете: у нее с ребятами сложные отношения. Ей хочется, чтобы девочки с ней дружили. А это — такое доверие! Общая тайна! И они ведь, девчонки эти — Наташка и другая какая-то — еще ей говорили: «Ты возьми и подержи у себя, пока нам деньги не понадобятся! А мы с тобой дружить будем, секреты всякие рассказывать». Так вот, я хочу в лицо этим родителям посмотреть, папе этой Наташи… Это как же они дочь воспитывают, что она готова другого заложить?
В лицо своему папе Наташка, может, тоже хочет посмотреть, но ей — как и вам, дорогой — это в ближайшем будущем не удастся (я отчего-то сильно раздражаюсь), потому как этот папа от ее мамы три месяца назад ушел. И вот Наташка дома плачет, не учится, плохо спит, а потом опаздывает и обманывает, что кот тетрадки описал.
— Не думаю, что сейчас нужно устраивать очные ставки между родителями. Завтра я поговорю с обеими девочками.
И кто это придумал, что нужно дожить только до понедельника?
Вторник
И как я только дотерпела до конца урока? Давно не испытывала такой злости.
— Прошу всех погулять в коридоре. Леля и Наташа! Мне надо с вами поговорить.
Сели. Они рядом. Я напротив.
— Я вас слушаю!
Технике допросов меня не учили. Но, наверное, это делается именно так: наехать, навалиться всем своим существом, эдак сверху вниз, смотреть неотвратимо, пронзительно…
— А что, что вы слушаете?
Это Наташка.
— Слушаю историю о том, как Наташа отдала на хранение Леле чужой кошелек.
— Я так и знала! Я так и знала!
И сразу в слезы. Это ее обычная реакция в последнее время.
— Что ты знала?
— Что вы не поверите! Не надо было мне ничего говорить! Но В. М. было жалко! У него и так денег нет!
Это все — сквозь ужасные рыдания. Значит, не Наташка?
— Леля?!
Пауза.
— Я тебя слушаю.
— Я не брала… (Наташка начинает рыдать еще сильнее.)
— Леля?!
— Я взяла кошелек. Когда не было никого в классе, вошла и взяла.
— Какого же черта ты наплела своему отцу всю эту гадкую чушь?
Обнимаю рыдающую Наташу, глажу ее по голове: бедное, бедное существо. Сколько же она должна была пережить за эти дни! Она «знала, что я ей не поверю»? Вот ужас-то. И надо сдерживаться, чтобы не разорвать на клочки эту глупую… нет — эту жуткую Лельку! Это надо же — придумать такую изощренную версию получения кошелька! Вот уж кому не откажешь в развитии воображения…
— Я считала, что можно не рассказывать ребятам о кошельке. Я думала, ты, мама и папа поговорите о случившемся дома, и этого будет достаточно, чтобы ты никогда больше так не делала. Но эта ситуация с Наташей… Это хуже, чем сама кража. Это предательство. Понимаешь? Предательство! Взять и подставить другого человека! Какая гнусность!
Я уже не могу выключиться. Я похожа на чайник со свистком. Как плохо, что у человека нет крышечки, которую можно отвинтить и выпустить пар!
Звонок. Заходят дети. Любопытство сменяется напряженным ожиданием.
— Пожалуйста, сядьте на ковер.
Все важные разговоры происходят у нас на ковре. Там и много хорошего происходит. А иногда — вот такое. Тут просто необходимо, чтобы все сидели в кругу на полу. И я тоже, на уровне всех остальных. Это род народного вече.
— У нас в классе произошло неприятное событие. Сначала я не хотела никому ничего рассказывать. Мне казалось, так будет лучше. Но обстоятельства изменились, и нужно чтобы вы знали: у нас в классе произошла кража…
Дальше я излагаю сюжет с подробностями. Наташа закрыла лицо руками. А Леля улыбается. Такой легонькой улыбкой висельника. Она сидит прямо напротив меня. Совпадение? И я теряю логику. Перестаю соображать. Начинаю нести откровенную чушь:
мы все виноваты в краже,
потому что с Лелей никто не хочет стоять в паре,
потому что мы все безобразно учимся (почему, собственно, «мы»?),
потому что в мире много обездоленных людей,
потому что мы не привыкли никого беречь,
потому что наши родители — у них есть свои, взрослые переживания и болезни,
потому что я не могу работать в классе, где можно ради выгоды заложить другого человека, предать за наклейку, за сладости к завтраку…
Я вообще уже больше ничего не могу.
Читать не могу, объяснять не могу, смотреть вокруг не могу. Я тоже живой человек, и что же мне, говорить с ними про прекрасное, доброе, вечное, если кругом такое дерьмо…
* * *— Ты так и сказала — «дерьмо»? — интересуется сын, когда вечером за ужином я пытаюсь пересказать свой монолог.
— Не уверена. Может, и нет. Надеюсь, что нет. Есть синонимы…
— Попробуй подобрать, — ласково советует другой.
— А вообще-то тебя надо уволить, — подытоживает муж. — Не за «дерьмо», а за отсутствие педагогической выдержки и такта. Ты подумала, как эта девочка — эта Леля — сможет завтра прийти в школу? Каково ей будет жить в твоем классе?
— Но я же не могла по-другому… Что я должна была сделать? Мне казалось, я смягчила, насколько возможно… Господи, какой ужас! Я попробую исправить ситуацию.