Послание из прошлого - Сергей Александрович Милушкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Например, что Николай Степанович уже начал раскидывать газеты в доме номер двадцать два — а это было за несколько сот метров от их дома, она кричала Вите, чтобы тот дежурил у подъезда в ожидании нового номер «Юного техника». Витю она, конечно звала для подкрепления, на всякий случай, чтобы страсть Николая Степановича не вышла из‑под контроля.
— … и номер тридцать четвертый явно сачковал, когда первый пахал и пахал. Как конь, — добавила она. — Потому‑то и идет он в конце.
Витя пожал плечами.
— Разве не бывает исключений? Разве всегда больше получает тот, кто больше работает?
Простой детский вопрос поставил тетю Олю в тупик. Но взглянув еще раз на бегущих мужчин, лица которых были красными, а тела блестели, словно у древнегреческих атлетов, она быстро нашлась.
— В каждом правиле бывают исключения. Но это только доказывает правило. Вот и все.
Витя кивнул. Ему не хотелось заострять на этом внимание, у него была другая задача.
Шаров отставал на метр, но бежал легко и раскованно. Было видно, что он ничуть не волнуется утрате первенства в гонке. И странный разговор в раздевалке, слова, которые он сказал Вите — будто вовсе и не он говорил. За Шаровым бежал номер «264», следом «252», потом «54» и замыкал колонну «34».
До финиша оставалось полтора круга.
Спортсмены бежали против солнца.
Двадцать третий, хоть и выбежал на полтора метра вперед — видимо, отдал рывку последние силы — он бежал как‑то странно, виляя задом, неестественно подбрасывая ноги и размахивая локтями, точно гусь крыльями.
Зачем он это сделал? — подумал Витя. На что надеялся? Шаров — хитрый, умный, расчетливый и очень сильный бегун. Выбежать вперед на последнем километре — смерти подобно, нужно быть уверенным в своих силах даже не на сто, на тысячу, на миллион процентов. Иначе…
Стадион вдруг умолк и это зловещее молчание показалось Вите символичным. Он не знал еще этого слова, но именно так подумал.
— Что‑то сейчас будет, — прошептали его губы.
Тетя Оля, всей душой ненавидевшая бег, слегка привстала со своего сиденья. Она забыла про веер и теперь, приставив козырьком ладонь левой руки ко лбу, напряженно следила за происходящим на беговой дорожке. Ее рот слегка приоткрылся, а по щеке текла маленькая прозрачная капелька пота, в которой, словно в крохотном алмазе отражались яркие лучи полуденного солнца.
Диктор что‑то крякнул, Вите послышалось, что он сказал: «Ну же, Шаров!» и умолк.
Яркое, невыносимо яркое солнце светило ему в левый глаз и буквально прожигало левую щеку. Каково же бежать спортсменам? Витя взял бутылку с водой, которую тетя Оля поставила на сиденье и сделал судорожный глоток. Вода уже нагрелась, но все равно, по сравнению с температурой воздуха была прохладной и живительной.
— Ну же, Шаров, — прошептал Витя.
Он не мог смотреть на беговую дорожку, не мог вынести накала борьбы и творящейся прямо на его глазах истории.
Только кто творил эту историю? Не он ли сам?
Витя почувствовал необычайное волнение.
По спине и ногам пробежали мурашки и вдруг ему стало холодно, будто бы стадион накрыл какой‑нибудь антарктический циклон.
— Этого не может быть! — взорвался диктор. — Вы только посмотри… — на этом фраза оборвалась, потому что зрители вдруг начали скандировать:
— Три‑четыре, три‑четыре, три‑четыре!
Со стороны можно было подумать, что это какая‑то простейшая считалка — и, наверняка, прохожие, которые случайно оказались в этом момент возле стадиона «Динамо», так и предполагали. Только вот кому вздумается орать эту считалку в несколько сотен или даже тысяч голосов?
Но Витя знал.
Он не поднимал глаза, потому что все знал.
— Это невероятно… вы только посмотрите! — диктор, кажется, проснулся и решил наконец, выполнять свою работу. — Леонид Остапенко делает чудовищное ускорение и нагоняет сначала… сначала… Нет, я не верю своим глазам! Он обходит Илью Шаров, который просто не заметил его, легко настигает лидера гонки Андриана Ветрова и тому ничего не остается, как подвинуться!
Витя поерзал на сиденье, но глаз не поднял. Тетя Оля вдруг тронула его за плечо.
— Вить! Витька, смотри, смотри же! Смотри, что творит! — Ее полные белые ноги ходили ходуном, кажется, она и сама была не прочь припустить по ровной беговой дорожке. Азарт полностью овладел ею.
— Я знаю, — тихо сказал Витя и открыл глаза.
Опередив основную группу метров на десять, Леонид Остапенко, бегун под тридцать четвертым номером, финишировал первым. Он раскинул руки, словно крылья и бежал — словно парил, замедляясь, словно во сне. Кажется, он сам не верил тому, что произошло.
Вторым финишировал Шаров, за ним двадцать третий Ветров.
Табло высветило результаты гонки.
Витя посмотрел на Шарова.
Тот выглядел оглушенным. Поверженным. Разбитым.
Спортсмен подошел к Леониду Остапенко, коротко пожал тому руку и тут же скрылся в подтрибунном помещении, проигнорировав призывы болельщиков. Тот самый общительный Шаров даже не посмотрел на своих преданных поклонников…
Витя почувствовал горечь на губах и какое‑то отвратительное чувство стыда. Но стыда не за Шарова, а за свой поступок, за то, что он не смог уговорить… предотвратить, помочь… а ведь он сделал все, что было в его силах. Или не все?
На глазах его выступили слезы.
— Ты видел⁈ Ты видел это? — тетя Оля повернулась к нему. Ее разгоряченное лицо улыбалось и вообще вся она светилась радостью и каким‑то ярким, излучающим счастьем — будто гонку выиграла она сама.
— Ой, что это с тобой? — она заметила мокрые глаза мальчика и всплеснула руками. — Ты расстроился? Ну же… Витя/… ты же сам говорил, что… — тут она опомнилась и вдруг лицо ее стало удивленным и даже слегка шокированным: — А… откуда ты… знал? — она перевела взгляд на группу мужчин, которые быстро передавали друг другу деньги и поняла, что это подпольные букмекеры раздают выигрыши. — Господи, — прошептала она. — Это ж сколько можно было выиграть…
— Ставки были сорок к одному, — тихо сказал Витя.
Тетя Оля тут же приложила ладонь к его рту.
— Т‑с‑с! Тихо! Откуда… откуда ты знаешь⁈
— Я подслушал, когда в туалет ходил, — сказал Витя и это было правдой.
— Невероятно, — сказала тетя Оля. — Что‑то блеснуло в ее глазах, может быть, это был луч яркого солнца, а может что‑то еще.