Меч Владигора - Леонид Бутяков

Владигор не стал выяснять, отчего она вновь замуж не вышла и каково одинокой в безлюдье жить. Зачем в чужую жизнь лезть? Тем паче что Ликея, кажется, одиночеством не томится: глаза бедовые, на язык бойка, вольна и шаловлива в поведении с гостем. Вон как на лавке сидит — будто не замечает, что подол до колен задрался. Смеется заливисто, голову с тяжелой огненно-рыжей косой назад откидывая, отчего льняное полотно высокую грудь еще больше обтягивает…

Молчаливая старуха принесла кувшин бражки и вновь вышла. Владигор хотел было спросить у нее о своей каурой, но Ликея жестом остановила его. Когда дверь за старухой закрылась, пояснила:

— Это Верия, нянька моя с детских лет. Как отец с матушкой Боните меня отдали, она враз онемела. Все слышит, понимает, а говорить не может… За лошадь не волнуйся: обиходит, накормит и напоит не хуже, чем я тебя. Кстати, не пора ли и нам бражки испить? Верия знатную брагу варит — такой ты еще не пробовал.

Пригубив из маленького черпака, поднесенного Ликеей к самым его губам, Владигор признал: да, славное угощение, какое и княжеским винокурам честь бы сделало.

Ликея наполнила до краев глиняные кружки, мимолетно задев локоточком зардевшуюся щеку Владигора. Тут же извинилась и, будто придавая этому извинению особую искренность, нежно провела ладонью по его щеке и подбородку.

— Колючий какой! — Она озорно стрельнула глазами. — Как же девицы при княжеском дворе с тобой милуются? Все, небось, исцарапанными ходят!

Владигор, чтобы преодолеть смущение и выгадать время для обдумывания ответа, сделал большой глоток из кружки. Брага быстро и весело разлилась по жилам.

— С чего ты взяла, что ладорские девицы ко мне ластятся? Разве похож я на человека из дворцовой челяди?

— Так ведь сам сказал, что княжеские винокуры такой бражки не варят. Значит, уже доводилось пить из серебряных кубков.

— Сметливая ты, Ликея, — улыбнулся Владигор. — Угадала почти верно. Из серебряных и даже из золотых, что княжеский любимый сотник Ждан изволил для меня наполнить. Случилось это почти два года назад — на пиршестве в честь вокняжения Владигора…

— И кем ты был на том пиршестве? Ладорским дружинником или разбойником из чураньской ватаги, которая помогла Владигору отцовский трон вернуть?

— Ни тем ни другим. Просто прохожий человек, умеющий струны перебирать на гуслях да сказы кое-какие помнящий — из тех, что Климога людям сказывать запрещал.

— Ты бродячий гусляр? — не поверила Ликея. — Где ж твои гусли?

— Нет-нет, — поспешил объяснить Владигор. — Гусляром был мой дед, от него и выучился немного на гуслях играть. В дни празднества не смогли сыскать в Ладоре и даже поблизости ни единого песельника, всех братоубийца Климога извел за годы своего кровавого правления. А я как раз мимо проезжал, кто-то признал во мне гуслярного внука, вот и попал на веселый пир Владигора.

Он понимал, что дальнейшие расспросы Ликеи могут опровергнуть его слова, поэтому постарался сменить тему. Не придумав ничего лучшего, попросил хозяйку долить браги в кружку:

— Уж больно хороша — до нутра прогревает!

— Ой ли? — лукаво спросила Ликея, прижимаясь к нему жарким бедром. — Мне-то казалось, что мужское нутро согреть только женщина может…

Ее ласковая рука взъерошила нечесаные космы Владигора, скользнула к спине, под ворот рубахи. Владигор вдруг испугался, что Ликея может случайно коснуться припрятанного перстня, и резко повернулся к ней лицом. Она восприняла его порыв по-своему. Чуть слышно вскрикнула, обвила руками крепкие плечи Владигора и припала мягкими, податливыми устами в его губам.

Столь сладок и горяч был поцелуй, что у Владигора голова пошла кругом. Он ощутил, как упруго и призывно изогнулось ее молодое тело, раскрываясь словно цветок в его руках…

Но в следующий миг Ликея выскользнула из его объятий, отступила на шаг и весело рассмеялась.

— Э, дружок, не слишком ли торопишься? За молодухой сперва-то поувиваться надо, подарком завлечь, ласковыми речами одурманить. А там видно будет, что из этого получится.

— Подарков я на сей случай не припас, — усмехнулся Владигор, перенимая ее шутливый тон. — Не взыщи, красавица.

— Да ладно, — махнула рукой Ликея. — Сама вижу — не купец, не богач. И не разговорчив к тому же. Не тайный ли гонец к воеводе? Нет, на служилого человека ты не похож — у тех повадки другие. Обходителен, вежлив, будто из роду знатного. Говоришь, дед гусляром был? Может, и так… Впрочем, не мое дело — допрос учинять. Давай-ка лучше, молодец, еще по чарке выпьем! Глядишь, не только белые рученьки, но и язычок твой во хмелю побойчее станет.

Налив браги, Ликея заставила Владигора осушить кружку до дна и лишь после этого вновь присела с ним рядом, будто ненароком оголив соблазнительное плечико.

Владигор, став княжить в Синегорье, хотя и не чурался девок и женщин, особого внимания ни одной не выказывал. Сначала от того, что в сердце свербила рана, оставшаяся после гибели ведуньи Лерии — черноокой красавицы, подарившей ему первую ночь любви. Позднее, когда боль утраты затихла (время, как известно, любые сердечные раны исцеляет), считал недостойными князя мимолетные плотские забавы. У него других, более важных забот было предостаточно, ибо княжить по Совести и Правде оказалось тяжким трудом, подчиняющим себе все силы и помыслы Владигора.

Однако сейчас Владигор не чувствовал себя князем, правителем Синегорья, обязанным блюсти негласный моральный устав Совета старейшин. Филька, наверно, сказал бы по сему поводу: кобелек сорвался с привязи! И был бы прав. Природа почти всегда оказывается сильнее надуманных человеческих запретов и переворачивает жизнь по-своему. Владигор, сменив княжеский облик на плащ странника, вольно или невольно освободился от невидимых оков своего верховного положения — и без малейших угрызений совести отдался новому для него влечению плоти.

Близость женщины, волнующий запах ее чистого тела, вольница слов и жестов пьянили его, накрывая туманом страсти разум и чувства. Противиться этому не было ни сил, ни желания.

Тонкие пальцы Ликеи, погладив его небритые щеки, легко и нежно сбежали к груди, умело развязывая шнуровку на кожаной рубахе. Здесь они наткнулись на медную медальку, с которой Владигор никогда не расставался. На одной ее стороне был изображен Перунов лик, на другой — родовой знак: синегорский меч на фоне двух скрещенных стрел.

— Что это? — мимоходом поинтересовалась Ликея, более озабоченная узелком на шнуровке, чем странной медалькой. — Твой оберег?

Вместо объяснений (а что он мог сказать?) Владигор резко привлек женщину к себе и закрыл ее рот поцелуем. Нетерпеливая рука легла на ее обнаженное колено, чуть сжала его и устремилась выше — по ответно дрогнувшему бедру, в тепло скрытых легкой тканью чресел. Но Ликея вновь отстранилась, с веселым недоумением глянув на Владигора: