Сердечная подруга - Татьяна де Росней

Как выглядит сердце? Я никогда его не видел. На первых иллюстрациях были представлены правый желудочек и правое предсердие – моток вен и сухожилий, посредством сложных переплетений соединенных друг с другом. Кто бы мог подумать, что этот орган настолько совершенен!

Указательным пальцем я провел по шраму у себя на груди. Там, под кожей, теперь билось чье-то чужое сердце. Сердце, зачатое другими родителями, не моими… Сердце человека, о ком мне мучительно хотелось узнать как можно больше.

Я вернул книги на полку, принял душ, оделся. Телефон зазвонил, когда я как раз натягивал пиджак. Включился автоответчик. Я услышал голос Жозефины:

– Брюс? Вы еще здесь?

Я поднял трубку, улыбаясь про себя этому настойчивому «вы». Я решил последовать ее примеру.

– Да, я здесь. И мне у вас очень нравится.

– Я рада.

– Жозефина…

– Да?

– Кто этот Марк?

– Мой бывший муж. Почему вы спрашиваете?

– Просто так.

– Я скоро заскочу домой на обед. Подождете меня?

Я улыбнулся в трубку:

– Да, Жозефина. Я вас жду!

В течение последующих нескольких недель я если и прикасался к ней, то только чтобы выразить свою нежность. На улице я брал ее за руку; в постели – укачивал, как если бы она была моим ребенком. Она рассказала мне о себе: о детстве, об отрочестве, о семейной жизни, о рождении Валентины, о разводе, о работе и о разочарованиях в отношениях с мужчинами. Она часто повторяла, что я стал ей лучшим другом, человеком, которому можно рассказать все на свете!

Я познакомился с ее дочкой. Они были потрясающе похожи внешне, и девочка оказалась такой же подвижной и веселой, как и мать. Я представил им Матье. Жозефина моему сыну очень понравилась. Он по достоинству оценил ее остроумие, жизнерадостность, улыбчивость и, что неудивительно, ее ножки, и был с ней очень любезен.

Шли дни. Я ночевал у Жозефины, когда ее дочь была у своего отца, но мы не занимались с ней любовью. Для себя я решил, что подожду, пока она не придет ко мне сама. И это была настоящая пытка.

Представляя, что чресла мои скованы воображаемым «поясом верности», я мучился ужасно, но героически терпел. Я пытался представить себя монахом. Сколько ночей я обливался потом рядом с Жозефиной, подавлял зов плоти, противился искушению? Я никогда не был религиозным, однако оставалось только читать молитвы – единственное средство забыть, что рядом, положив голову мне на плечо, спит женщина, такая близкая и желанная…

Однажды вечером, когда я пожелал Жозефине доброй ночи, она прильнула ко мне. На ней не было футболки, как я привык. Прикосновение ее обнаженного тела стало для меня такой неожиданностью, что я вскрикнул от удивления. Жозефина овладела моими губами с жадностью изголодавшегося вампира. Поцелуй не оставлял никаких сомнений в ее намерениях.

С трудом переводя дыхание, взволнованная страстностью, с какой я ответил, она уткнулась мне в шею и прошептала:

– Я уже готова была поверить, что вы меня не хотите… Что я вам совсем не нравлюсь… Я не встречала мужчину, который мог бы столько ночей лежать рядом с женщиной и ни разу не попытаться ее взять! Как вам это удается?

– Я спасался благочестивыми размышлениями.

– Я так долго ждала этого момента… – тихо сказала она, и ее жадные пальчики заскользили по моему телу.

Мне нравилось, что она берет на себя инициативу, нравилось вдыхать пряный аромат ее кожи, нравились ее дерзкие ласки, перламутровый блеск ее прикрытых век и ее нежность.

Сам я никогда не считал себя хорошим любовником. Я подозревал, что в любви веду себя довольно-таки эгоистично. Уже к двадцати годам стало понятно, что завоевать женщину несложно, а вот заниматься с ней любовью – совсем другое дело. Страх оказаться не на высоте буквально парализовал меня, и я становился грубым. Лучше прослыть грубияном, чем слабаком! В итоге, чем жестче и быстрее я делал свое дело в постели, тем крепче становилась моя уверенность, что подружки меня уважают.

Когда пришло время перейти к более активным действиям, я испугался. У меня не было с собой презерватива. Жозефина угадала причину моего замешательства.

– Все в порядке, – сказала она. – Смотрите!

И указала пальцем на мой член. Оказалось, что он уже обернут латексом.

– Но как?…

Она обхватила мою талию своими длинными ножками.

– Ш-ш-ш… Теперь ваш выход!

Это был первый раз после операции, когда я занимался любовью. В движениях моих стало больше мягкости. Я меньше торопился, исчезла былая резкость. Не потому ли и оргазм я ощутил по-другому? Он сладостной волной прокатился по моему телу от ног до головы, в то время как раньше, словно огромная петарда, взрывался внизу живота.

Жозефина показалась мне погрустневшей.

– С вами я не хочу притворяться, – сказала она. – Это было приятно, но голова не пошла кругом… Только не думайте, что это ваша вина. Дело во мне.

Я закрыл ей рот поцелуем. Она улеглась со мной рядом и закрыла глаза. И я вдруг понял, что снова хочу ее. Но откуда взялось это не свойственное мне желание легко, неторопливо и ненавязчиво привести ее к удовольствию? Что означает эта жажда наслаждения? Что, если все это – просто реакция на долгое воздержание, из которого я только что вышел?

И все же мне не давала покоя мысль, что аппетит, порожденный долгим плотским «постом», я ощущаю теперь по-иному. Блюда, к которым я всегда испытывал отвращение, теперь влекли и манили меня. До этих пор слово «вагина» ассоциировалось у меня с пучиной, которую являли собой половые органы женщины, – бесконечно таинственной, капризной и своенравной. Мои познания в области женской анатомии были весьма примитивны, а горьковато-соленый вкус этих потаенных складочек и вовсе не способствовал тому, чтобы я стремился прикоснуться к ним губами; и если партнерша оказывалась настолько упряма (или попросту тяжелее меня по весу), чтобы навязать мне куннилингус, я подчинялся и кое-как выполнял свою работу. Я отправлялся в путешествие по этой незнакомой территории подобно исследователю, который, дрожа от страха, долго пробирается вдоль стены длинной и темной пещеры и в конце концов заставляет себя броситься в эту темноту, как бросаются в ледяное море. В спешке я осуществлял несколько неловких маневров, пропуская мимо ушей распоряжения своей партнерши (некоторые имели дерзость давать мне указания!): «Выше! Нет, чуть ниже… Левее, да, нет, правее!», желая одного – побыстрее «вынырнуть», с трудом переводя дух, и выплюнуть застрявший между зубами волосок.

В эту нашу первую с Жозефиной ночь любви я без устали рассматривал интимные складочки ее плоти, открывавшиеся моему взгляду, словно экзотический цветок. Едва прикасаясь, я проследил рукой изгиб ее бедер, впадину живота, округлости груди. Потом повторил тот же путь языком, оставляя на ее коже едва заметный след из слюны. Время от времени я останавливался. Вздохом она давала понять, что хочет продолжения. Иногда я отвлекался, чтобы поласкать округлое колено, упругую икру или шероховатый кончик локтя. Со временем я вернулся к ее вульве, мимолетно коснулся ее губами и отдалился снова. Жозефина изогнулась и приподняла бедра, пытаясь настигнуть мой ускользающий рот.

Раньше в такой момент я бы грубо и быстро отстранился, чтобы приступить к «основному блюду». Однако сегодня «закуска» показалась мне настолько манящей, что мой пенис, обычно опускавшийся, стоило мне сунуть нос в вульву, налился кровью и стал тверже мрамора.

Мне не всегда удавалось обнаружить у женщины клитор. Заблудившись в Бермудском треугольнике ее лона, я спешил выбраться наружу, проклиная про себя этот орган-загадку, правила пользования которым мне были неизвестны в силу отсутствия терпения и желания… Даже если мне удастся обнаружить клитор Жозефины, что я буду с ним делать? Нужно ли его покусывать, лизать или массировать? Или полагается «попастись в окрестностях», воздерживаясь от прямого воздействия?

В одном я был уверен: ночь принадлежит нам. И нет необходимости торопиться и беспокоиться из-за пустяков, У меня масса времени, чтобы приручить этот таинственный бутон плоти. Я стал целовать его очень деликатно, словно нечто драгоценное и очень хрупкое. Мягкость, нежность… и немного влаги. Я ласкал ее клитор с благоговением, не спеша, избегая резких движений. Он превратился в центр мира – нет, пожалуй, даже всей Вселенной! – и я посвятил ему всего себя, что называется, душой и телом.

Сколько времени я провел вот так, погрузившись в интимные глубины тела Жозефины? Час? Век? Достаточно долго, чтобы у меня заболела шея, а ногу свело судорогой. Достаточно долго, чтобы усомниться в себе. Однако я не собирался останавливаться. Что-то понуждало меня продолжить – вне всяких сомнений, вожделение, которое она во мне возбуждала, и желание заставить ее наслаждаться.

Никогда женский оргазм не казался мне чем-то важным. Я не умел отличить, когда мои партнерши притворялись, а когда и вправду его испытывали. Какая разница, достигла она пика или нет? Главное, чтобы удовольствие получил я сам! Полчаса назад Жозефина, вместо того чтобы разыграть комедию, призналась, что у нее «голова не пошла кругом». Мне понравилась эта честность. Но хватит ли у меня сил пережить второе поражение?