Степные рыцари - Дмитрий Петров-Бирюк

Парень обернулся и увидел своего друга дядю Ивашку.

— О! — обрадовался этой встрече Гурейка. — Дядь Ивашка, а я потерялся от отца.

— Ну ничего, — устало отер потный лоб рукавом старик. — Дюже приутомился я… Давай присядем на крылечко.

Старик отер окровавленный клинок сабли о полу своего зипуна и тяжело присел на ступеньки крыльца какого-то дома.

— Ух! — выдохнул он. — Много греха ныне на себя принял. Много порубал людей. Господи, прости мои прегрешения… Хочь они и басурмане, вроде нечистые, а, как ни говори, вроде люди… А тебе, сынок, окромя этого, пришлось ныне кого убить, а?

Гурейка покосился на турка, которого он только что пырнул саблей в живот, и покраснел от стыда. Турок этот до того был стар и дряхл, что казалось, ему было лет сто. Он сидел сейчас, прислонившись спиной к стене, и харкал кровью. Видимо, ему осталось жить недолго.

Мальчуган тоскливо оглядел улицу. Всюду по ней бугорками лежали трупы турецких солдат. Изредка попадались и трупы казаков.

— Зачем, дядь Ивашка, столько народу много убивают? — трепетно прошептал Гурейка, схватив руку старого казака. — Зачем?

— Не жалкуй, Гурьяшка, — обнял старик паренька. — Не убивайся. Так уж, видно, богом положено. Ежли мы своих ворогов не побьем, так они придут, нас побьют… Женок да ребятенков наших в неволю заберут, в ясырь продадут… Видать, закон такой.

— Нет, дядь Ивашка, я несогласный с таким законом! — вскричал Гурейка. — Не могет быть такого закона, чтоб люди ни за что ни про что убивали друг дружку, а ребятенков да баб уводили в полон…

— Но, Гурейка, — посмотрел внимательно старик на мальчугана, — это ж исстари так заведено. Куда ж денешься? Люди завсегда друг дружку убивали…

— Всё это неправильно! Понимаешь, дядь Ивашка, неправильно! Люди — не звери…

Гурейка не договорил. Он увидел, как раненный им старик свалился на землю, поскреб ногами и затих.

Под впечатлением ли смерти старого турка, или, может быть, страшные события сегодняшнего утра так повлияли на паренька, что нервы его не выдержали и он, припав к плечу старого казака, зарыдал.

— Ну что ты, дурашка? — утешал его старик. — Замолчь. Стыдно казаку плакать. Стыдно. Какой же ты лыцарь? Утри глаза-то, а то вон казаки идут. Засмеют…

Несколько дней подряд в Азове дымились пожарища, продолжалась перестрелка. Турки укрепились в замке паши-губернатора и некоторых башнях и отчаянно сопротивлялись. Они обрекли себя на смерть, зная, что пощады им не будет, а поэтому дрались до конца своего.

Установив крепостные пушки, казаки разбили последние укрепления защитников Азова.

Крепость досталась победителям совершенно опустевшая. Все ее защитники были перебиты или разбежались.

Донским казакам и запорожцам досталась богатая добыча. Была взята городская казна, более двухсот пушек, множество пищалей, аркебузов и другого военного имущества.

Было также освобождено несколько сотен русских невольников.

Как только замолк последний выстрел в городе, поп Варлаам на городском майдане[23] отслужил благодарственный молебен всевышнему за то, что тот даровал победу христолюбивому воинству над нечистыми басурманами.

Потом казаки похоронили в братскую могилу убиенных в битве казаков донских и запорожских, побросали в Дон трупы неприятелей, а затем уже приступили к дележу захваченной добычи.

Добычу дуванили[24] всем поровну, никто в обиде не остался. Даже Гурейка получил свою долю. Как это и бывало всегда, значительную часть выделили в дар монастырям. У казаков были облюбованные на Руси монастыри, куда многие из них уходили под старость замаливать свои грехи. Выделили часть добычи и в войсковую казну на общие расходы.

На Войсковом кругу выбрали легкую станицу в составе пяти казаков во главе со станичным атаманом Потапом Петровым, послали к царю Михаилу Федоровичу сообщить о взятии крепости Азова.

НАХОДКА

На Войсковом кругу казаки объявили Азов христианским вольным градом, освятили старую церковь Святого Иоанна Крестителя и заложили постройку новой во имя чудотворца Николая.

Все — и донские казаки и запорожцы — разместились жить в пустых домах горожан. По постановлению круга войсковою атамана Татаринова с сыновьями поселили в замке азовского паши.

Атаман запротивился было идти жить в замок, но казаки потребовали выполнить их решение. Делать нечего, подчиниться надо было. У казаков существовал такой неписаный закон: если войсковой атаман не подчиняется общему решению Войскового круга, то казаки могли лишить атамана власти и даже казнить, если находили нужным это сделать. Некоторые казаки с дозволения походного атамана перевезли в Азов своих жен и детей и зажили семейной жизнью.

Сам же атаман Татаринов свою жену из Черкасска не перевозил в Азов. В Черкасске как-никак у него было свое хозяйство. За ним нужен был всегда свой глаз.

С каждым днем в Азове становилось жить все веселей. Прослышав о том, что в нем крепко засели казаки, с Руси в город стали прибывать купцы с товарами. Привезли разные заманчивые товары и торговые люди из Кафы, Керчи и Тамани, веря заверениям казаков «не трогать чужого добра купеческого».

В городе пооткрывали кабаки и харчевни.

Еще радостнее стало в Азове, когда туда пришло известие о том, что казачий отряд перерезал путь кубанским татарам, возвращавшимся из набега с Украины с богатой добычей, и разгромил их, отняв награбленное добро, и отбил захваченных в неволю украинцев. А чуть позже другой отряд казаков разбил большую группу турок и темрокских черкесов на Кагальнике.

Атаман Татаринов отлично знал, что турки не примирятся с захватом крепости Азова казаками. Во что бы то ни стало, не считаясь ни с какими жертвами, они постараются ее вернуть. Поэтому атаман деятельно начал готовиться к обороне. Он приказал заделать пролом от взрыва в стене крепости, надежно укрепить надолбы, глубже прорыть рвы.

Сам же он за всеми работами и следил. Вставая с рассветом, ложился поздно, хмельного ничего не пил.

Он ввел строгую дисциплину в полках, чем немало вызвал нареканий со стороны казаков, привыкших к своевольству.

Чтоб неприятель не мог напасть на крепость внезапно, день и ночь далеко от Азова высылались казачьи конные разъезды, которые в случае появления вражеского войска сейчас же сообщили бы войсковому атаману.

Все было приготовлено к встрече врага, а он все не появлялся, приводя в недоумение и атамана и казаков. Когда появится враг? — этот вопрос томил всех.

Лето проходило спокойно. Теперь все уже — и донцы и черкасы — стали привыкать к уютной жизни в Азове. Некоторые до того обленились от безделья и каждодневного пьянства, что обросли жиром, потолстели.

Но не столько страшила атамана Татаринова осада крепости турками, сколько возвращение легкой станицы, посланной к царю.

Тревожно поджидал атаман вестей из Москвы. Как-то царь потерпит известие о взятии Азова?.. А как он отнесется к убийству турецкого посла Томы Кантакузена? Ой и крепко же побаивался царского гнева Михаил Татаринов…

Как-то атаману потребовался Гурейка — надо было написать грамоту мирному ногайскому мурзе. Но сколько ни искали парнишку, нигде не могли найти.

А между тем Гурейка в последнее время частенько куда-то исчезал, только никто этого не замечал.

Но куда же это паренек отлучался? Что за тайна такая? А тайна действительно была, и очень большая.

Однажды, вскоре после взятия Азова, когда атаман уже поселился с сыновьями на житье в замке паши, Гурейка из любопытства стал осматривать замок.

В этом громадном здании было комнат пятнадцать, из них атаман с сыновьями жил только в двух. Остальные пустовали. Гурейка расхаживал по звонким комнатам, любовался. Всюду были развешаны персидские ковры, какие-то восточные картины, стояли шкафы с дорогой посудой.

— Вот, дьяволы, жили так жили! — завистливо сказал он. — Не то что мы — тряпье трясем да вечно в грязи живем.

Войдя в большую комнату, уставленную зеркалами, Гурейка уселся на мягкую табуретку и стал задумчиво рассматривать картину, висевшую на стене, с изображением какого-то эпизода из жизни пророка Магомета, основателя ислама.

Так в молчании он сидел минут пять.

Вдруг в комнате рядом скрипнула половица. Гурейка насторожился. Ему показалось, что там кто-то ходит, но так тихо, едва уловимо. Паренек подкрался к двери и заглянул.

Кто-то в белом, как призрак, скользнул в угол. Гурейка был суеверен. Разных там привидений и духов он страшно боялся. Перекрестившись, он рявкнул:

— С нами бог! Да расточатся врази его.

Какое-то маленькое существо, сжавшись в углу, тоненьким голоском зарыдало.

Гурейка ободрился. Он подумал, что нечистая сила не будет плакать.