Степные рыцари - Дмитрий Петров-Бирюк

— Своевольством занимаетесь, — гремел боярин. Чириков. — Великий государь своевольников накажет. А где турецкий посол Кантакузен?

— Не ведаю, — развел руками Персианов.

— Как — не ведаешь, а это чья галера?

— Не ведаю, — пожимал плечами войсковой дьяк.

— Да ты что, скоморох али кто? — не унимался Чириков. — Ты-то кто таков?

— А войсковой дьяк я, Лукашка Персианов, — пискляво ответил казак.

— Ты батогов когда-нибудь отведывал, дьяк? — спросил Чириков.

— Ты, боярин, меня не пугай, — повышая голос, визгливо заговорил войсковой дьяк. — Мы не пуганые. Я те русским языком говорю, что не ведаю, куда девался тот посол Фомка Кантакузин. Был тут, крутился, вертелся, а потом, как дым, исчез, пропал… Куда девался, ума не приложу.

Гурейка про себя смеялся. Ему нравилось, как безбоязненно разговаривал с боярином войсковой дьяк.

«Вот молодчина-то, — думал он. — А я-то называл его блином. Вот какой он, блин-то».

— Вот что, дьяк, — сказал Чириков, видя, что от него ничего не добьется, — ну-ка пошли гонца за атаманом, чтоб зело быстро прибыл ко мне… Да вот, кстати, пропиши ему, что атаман Ванька Каторжный царево жалованье привез.

— Ладно, боярин, зараз кого-нибудь пошлю к атаману, — в раздумье почесал дьяк жирный свой, свисающий на грудь подбородок. — Но кого только послать?

При этих словах у Гурьяна сильно застучало сердце: вот бы ему поехать под Азов. Он толкнул дьяка под бок.

— Я поеду, дядь Лукашка.

— Очумел, что ль?.. Куда тебе, мальчишке?

— Да ты что, дьяк? — обиделся Гурейка. — Шестнадцать лет ведь мне, — приврал он.

— А отец не заругает нас?

— Что ты, дядь Лукашка. Да он рад будет, что я приеду за ним.

— Что он говорит? — осведомился Чириков.

— Да это сынишка войскового атамана. Просится поехать за отцом.

— Ну и пошли, ежели просится.

— Ладно ужо, — согласился дьяк. — Пойдем в становую избу, напишу тебе грамоту отцу. Отвезешь ее.

— А на чем повезу?

— Переправишься на ту сторону. Там у нас конный двор есть. Сторожевые казаки дадут тебе коня. А тебе, милостивый боярин, — поклонился он Чирикову, — подготовлен курень. — Микишка, — крикнул он казаку, — отведи боярина на постой к Воронихе!

По тому времени азовская крепость была одной из самых мощных, сильно укрепленных, первоклассных крепостей. Азов был основным форпостом турецкого владычества на берегах Азовского моря. Правительство Турции придавало ему огромное значение.

На стенах крепости было расставлено более двухсот больших и малых пушек. Кругом нее были прорыты глубокие рвы и насыпаны земляные валы с каменными стенами и одиннадцатью мощными башнями, каждая из которых в отдельности была самостоятельной боевой цитаделью.

Орешек для казаков был довольно крепкий. Все зубы об него поломаешь.

Но, однако, ничто казаков не остановило.

Не остановило их и предостерегающее сообщение лазутчиков[21], которых, перед тем как подойти к Азову с войском, атаман Татаринов посылал к крепости разведать. Они донесли атаману о том, что гарнизон азовский подготовлен к обороне: на крепостных стенах стоят янычары плечом к плечу. По беглому подсчету их было до пяти тысяч.

— Собаки! — прорычал Татаринов. — Кафтаны дарили! Предатели! Значит, правда, что Фомка Кантакузин посылал своего толмача к азовскому паше с упреждением.

Татаринов тщательно обдумывал, как начать осаду крепости. Он посовещался по этому поводу со своими старшинами и полковниками. На совещании все единодушно приняли план Татаринова.

На удобных подступах к крепости атаман расставил полки. Один некрупный отряд конницы он выслал в сторону Крыма, для того чтобы казаки могли своевременно отразить внезапный налет крымчаков в тыл штурмующих войск. Второй же такой отряд послал на Кубань для задержки кубанских татар, если б вдруг они вздумали прийти на помощь азовскому гарнизону.

Все это было проделано предусмотрительно и умно. Такая опасность действительно существовала.

Среди запорожцев был какой-то немец Иоганн. Он стал хвастаться тем, что он-де отлично знает подрывное дело и если б ему поручили, то он в два счета сумел бы прорыть подкоп под крепость и взорвать стену.

— А тогда пожалюста, — размахивал он руками. — Входи в цитадель.

Слух о немце дошел до походного атамана.

— А ну, позвать мне того немца, — распорядился Татаринов.

Немца привел сам куренной атаман Любомир Щетина.

— Здорово бул, атаман, — кивнул Татаринову Любомир.

— Здорово, Щетина.

— Вот цей немец, — с такой силой хлопнул Любомир рукой по плечу полнотелого, рыхлого, веснушчатого детину лет тридцати, что тот чуть не свалился с ног.

— Отоман! — скорчился от боли немец. — Зачем так больно делать?

— Ничего, Иоганн, до свадьбы все заживе, — засмеялся Любомир.

Татаринов внимательно оглядел немца и усмехнулся. Больно уж причудливо был тот одет: плисовые, какого-то неопределенного цвета панталоны, зеленая куртка с медными пуговицами. На голове тирольская шляпа с пером. Из-за широкого красного казачьего кушака торчит рукоять пистоля, на боку висит персидская сабля.

— Ну, як вин? — кивая на немца, спросил у Татаринова Любомир. — Добрый хлопец, а?

— Видать, добрый, — добродушно рассмеялся Татаринов. — Лыцарь хоть куда. Где вы подцепили такого красавца, Любомир?

— В Речи Посполитой к нам пристал. А шо? Вин казак гарный. Тилько чужих жинок любе дуже… Помирае по них.

— Ну, это не беда, — усмехнулся Татаринов.

Моргая светло-голубыми глазами, немец поглядывал то на Любомира, то на Татаринова, беспричинно, казалось ему, смеявшихся над чем-то. Плохо зная русский язык, он никак не мог уловить смысл их разговора.

Погасив усмешку, Татаринов сурово взглянул на него:

— Слыхал я, Иоганн, будто ты похваляешься, что учен подрывной премудрости, а?

Немец некоторое время молчал, сосредоточенно обдумывая смысл сказанной фразы, и вдруг, поняв, просиял, заулыбался.

— О, да-да! — закивал он. — Я умель подкоп делаль… Отшень карош подкоп.

— Под азовску крепость смогешь подвести подкоп?

— Азов? Азов? Бух!.. Фа-а!.. Да? — пытливо всматривался в Татаринова немец.

— Вот-вот, — утвердительно кивнул атаман. — Это нам и нужно… Ежели, Иоганн, взорвешь крепостную стену, то награда тебе будет за это большая. Понял?

— Подкоп умель делаль я, — бил себя в грудь немец, не совсем понимая, что ему сказал атаман. — Карош подкоп. Мне надо казак. Один, два, три… — начал он считать по пальцам.

— Подожди, Иоганн, — прервал его Татаринов. — Дадим тебе казаков сколько угодно. Лопаты дадим. Начинай подкоп, мил человек, начинай, — ласково похлопал он его по плечу.

От Черкасска-городка до Азова рукой подать, каких-нибудь семьдесят — восемьдесят верст. Перебравшись на левый берег Дона, Гурейка взял на конном базу доброго коня и к вечеру уже был под Азовом.

Сердце его затрепетало от восторга, когда он увидел бивачные костры казаков вокруг грозной крепости, зубцы которой четко выделялись на фоне закатного неба.

У костров хлопотливо маячили фигуры кухарей. Они готовили ужин. В ожидании горячей похлебки казаки сидели группами, рассказывали друг дружке разные были и небылицы. То там, то тут, как гром, взрывались веселые крики и хохот. Звенели домры и цимбалы, как выстрелы, стучали бубны. Пыль дымилась клубами от каблуков вспотевших плясунов.

Проезжая по биваку, разыскивая отца, Гурьяшка немало дивился невиданному бесшабашному веселью:

«Что они, прибыли сюда пировать, что ли? — думал он. — Вот так война».

По лагерю шныряли неведомо откуда взявшиеся цыганки в грязных, но красочных одеяниях, увешанные звенящими ожерельями из натертых до блеска песком монет. Они гадали казакам по руке, предсказывая им судьбу. Суеверные воины верили им, гадали, с сердечным замиранием ожидая ответа. Но цыганки не желали никому плохого и говорили каждому самые утешительные предсказания, чем и приводили наивных казаков в веселое настроение.

Правда, одна цыганка обидевшему ее казаку предсказала смертный исход. Но, на удивление предсказательнице, обреченный ею на смерть так развеселился от этого, что пошел в пляс.

— Ох ты, мати, мати, — барабанил он ладонями по коленям, — мне цыганка нагадала, что скоро мне уми-ра-ати… Так да-авайте же спляшем на помин моей души.

Вдруг Гурейка натянул поводья:

— Тпру!

Конь остановился. Гурейка взволнованно прислушался. Где-то в вечерних сумерках высокой нотой юношеский голос запел:

Ка-ак у на-ас на Дону, во Черка-асском го-ороду,Ста-арики пьют-гуляют, по бе-еседу-ушкам сидят…

И взвился в поднебесье хор грубых мужских голосов: