Степные рыцари - Дмитрий Петров-Бирюк

Вытащив из ножен саблю, он храбро двинулся к углу, где копошилось и так жалобно плакало это непонятное, загадочное существо.

— Кто ты? — по-русски спросил Гурейка, на всякий случай подняв саблю.

В ответ существо зарыдало еще громче, еще жалобнее.

— Говори ж, кто ты? — грозно повторил он по-турецки. — А то так вот саблей и полосну.

— Я Фатима, — ответил сквозь слезы тоненький, нежный голосок.

— Что это за Фатима? Откуда ты?

— Я дочь паши… Не убивай меня, казак. Не убивай!

Гурейка сорвал с ее головы кисейный шарф. Девочка закрыла лицо руками:

— Коран запрещает открывать лицо женщинам.

— Нас никто не видит тут, — сказал Гурейка. — Опусти руки.

Маленькая, хрупкая девочка, как показалось вначале Гурейке, упала перед ним на колени и умоляюще протянула руку.

— Аллахом заклинаю тебя, не убивай!.. Я никому зла не сделала…

Она была очень красивая девочка. Особенно хороши у нее большие голубые выразительные глаза, обрамленные густыми длинными черными ресницами.

— Ты совсем маленькая, — сказал Гурейка, — Не бойся меня, я тебя не трону. Встань, — потянул он ее за руку. — Садись вот на стул.

Она перестала плакать и села.

— Расскажи, что ты тут делаешь?

Девочка снова заплакала и рассказала Гурейке свою печальную историю. Она дочь паши. Жила в этом замке. Когда казаки ворвались в крепость, паша с солдатами заперся а замке и оборонялся. А потом… Фатима при воспоминании от ужаса закрыла глаза маленькими руками.

— Потом казаки ворвались в наш дворец, — продолжала рассказ девочка дрожащим голосом. — Они саблями порубили всех янычар… Убили и отца, а мать, сестра и брат не знаю, куда девались.

— А ты как уцелела?

— Я убежала на чердак… Там я спряталась в хламе… Туда приходили казаки, искали, но не нашли меня.

— Бедная Фатима… — вырвалось у Гурейки. — А чего ж ты ела?

— Я иногда спускалась вниз, — призналась девочка, — когда во дворце никого не было. Я воровала хлеб и мясо…

— А сейчас хочешь есть?

— Очень.

— Я тебе сейчас принесу.

— О, я боюсь!

— Не бойся меня, Фатима, — сказал Гурейка. — Я тебе зла не сделаю. Ты мне покажешь, где ты запряталась, я тебе буду туда приносить еду и воду… А постель у тебя есть?

— Есть. Я себе принесла.

Гурейка задумался.

— Вот что я тебе скажу, Фатима, пока я с тобой, ты никого не бойся. Я тебя буду защищать. А потом я придумаю, как тебя вызволить отсюда. Может, я тебя ночью выведу из крепости в степь, и ты пойдешь куда хочешь. Может, к кубанским иль крымским татарам попадешь, а они тебя в Турцию отправят.

— Спасет тебя великий аллах, добрый человек, — снова заплакала девочка.

— Вот маленькая ты еще очень, — сокрушенно сказал Гурейка, глядя на нее, — не доберешься одна.

Девочка смущенно порозовела.

— Я не маленькая, — сказала она тихо. — Мне четырнадцать лет.

— Четырнадцать? — удивился Гурейка. — А я думал, тебе лет десять — двенадцать.

Фатима промолчала.

— Меня зовут Гурьяном, — сказал Гурьян. — Гурейка.

— Гурэйка? — переспросила она и первый раз за все время улыбнулась сквозь слезы. — Красивое имя.

— Так, значит, ты подожди меня, я сейчас принесу еду.

На ее лице отразился испуг. Он заметил это.

— Что ты, глупая, испугалась? — ласково потрепал он ее по щеке. — Ты думаешь, я кого-нибудь приведу? Эх ты, — огорченно проговорил Гурейка. — Значит, ты мне не веришь.

— Верю, — прошептала Фатима. — Верю. Ты хороший человек.

Гурейка принес девочке еды и воды, а потом она повела его на чердак к себе.

Там, в темном уголке чердака, Фатима устроила себе гнездышко.

Вот с той-то минуты Гурьян и нажил себе заботу, заботу большую, тревожную. Но он не сожалел об этом. Наоборот, это его радовало. У него была теперь тайна, она наполняла все его существо каким-то новым, непонятным для него чувством теплоты и нежности к несчастной молоденькой турчанке. Где бы он теперь ни бывал, что бы ни делал, он всегда думал о ней. Он был горд от сознания, что это хрупкое, нежное создание прониклось к нему доверием и живет теперь на белом свете только благодаря его стараниям и заботам.

Каждый день Гурейка навещал юную турчанку, а иногда и по нескольку раз в день, если бывал свободен. Он приносил ей пищу, воду, а иной раз, если удавалось добыть, и какие-нибудь лакомства.

Фатима каждый раз радостно встречала его. Она так привыкла к этому ласковому казацкому пареньку, что казалось, ее жизнь без него невозможна.

Гурейка рассказывал ей новости или разные смешные истории из богатой приключениями рыцарской жизни донских казаков. Он умел рассказывать, и девушка, прислушиваясь к его ровному, неторопливому голосу, искренне, от души смеялась над злоключениями какого-нибудь неудачливого героя. Иногда он напевал ей донские казачьи песни. А однажды ему пришло желание научить Фатиму русскому языку. И он принялся за это с рвением. И первые же уроки показали, что турчанка оказалась весьма способной, понятливой ученицей.

Так продолжалось с месяц.

Как-то атаман Татаринов послал Гурейку со срочным поручением в Черкасск к войсковому дьяку Персианову. Поездка настолько была неожиданная, что паренек даже не успел предупредить Фатиму.

Все время, пока Гурейка отсутствовал, он был неспокоен. А вдруг что-нибудь случится с девушкой? Ведь могут ее и обнаружить. Да и пищи у нее недостаточно было…

Пробыл он в Черкасске всего два дня, но пережил за это время много.

О Фатиме же и говорить нечего. Не зная, чем объяснить исчезновение своего покровителя, она пролила немало слез.

И какова же была ее радость, когда Гурейка пришел к ней. Она смеялась и плакала от восторга, гладила его руку и все порывалась ее поцеловать.

— Ну-ну, Фатима, — смущенно отдергивал он руку, — Что ты, глупая… Я ж не поп…

— Как хорошо, Гурейка, что ты пришел… Я думала, что умру.

Тут-то парень и пришел к выводу, что в тайну свою нужно кого-то посвятить. Обязательно нужно. А вдруг придется опять отлучиться? Вот тогда-то этот третий, кому бы он доверил свою тайну, и мог бы позаботиться о юной турчанке.

«Но кому можно довериться? — размышлял Гурейка. — Макарке? Слов нет, Макарка славный парень, хороший, но болтун. Сам-то он, может, и ничего плохого не сделает Фатиме, но кому-нибудь сболтнет, и тогда все пропало… Заберут казаки бедную Фатиму. И брату Матюхе тоже нельзя о ней сказать. Надсмеется над девушкой. Подходящее всего будет дядь Ивашка. Он, как кремень, никому не скажет… Когда ежели отлучусь, так позаботится о турчанке…»

Гурейка разыскал старика Чекунова и поведал ему свою тайну.

Выслушав парня, старик гневно закричал:

— Да ты что, зальян, очумел, чи что?.. Да разве ж можно нехристь поганую укрывать? Зараз же пойдем к отцу скажем.

— А ты сам-то, старый хрен, не сошел с ума? — возмутился Гурейка. — Я тебе поведал о том потайно, как друзьяку своему доброму, а ты… Эх ты!.. Тож мне друзьяк.

— Погоди, погоди, серчать-то, — смягчился старик. — На дьявол она тебе понадобилась, эта туркеня?

— Дядь Ивашка, — горячо стал убеждать парень. — Ты ж не видал, какая она добрая да хорошая… Сам увидишь. Она, бедная, ни в чем не виновата… Надобно, дед, ей помочь. А ежели ей не помочь, так она пропадет… Умрет.

— Ну ладно, — совсем размяк старик. — Пойдем ужо взглянем на твою принчессу иноземную….

Улучив момент, когда в огромном доме никого не было, Гурейка со стариком пробрались на чердак. При виде бородатого казака Фатима пришла в ужас.

— Не бойся, Фатима, — успокоил ее Гурейка. — Это мой друг, дядь Ивашка. Он добрый, зла не причинит.

Девушка не сразу успокоилась. Она боязливо поглядывала на седого старика, который сначала не особенно уж приветливо оглядывал ее. Убедившись, что юная турчанка действительно очень милая, хорошая девушка, старик заулыбался, потрепал ее даже шершавой рукой по щеке.

— Ну ничего, гулюшка, не бойся меня. Я в обиду тебя не дам. Даст бог, все будет хорошо.

Гурейка перевел слова старика девушке. Она заулыбалась.

Итак, эту тайну они знали теперь втроем.

ВЫЛАЗКА

В октябре из Москвы в Азов вернулась легкая станица во главе с атаманом Потапом Петровым. Она привезла Войску Донскому царскую грамоту и жалованье.

— Ну, как царь, Потап? — упавшим голосом спросил атаман у Петрова. — Гневен, а?

— Ой и гневен же! — сокрушенно помотал широкой, как помело, сивой бородой Петров. — Дюже гневен. Да вот сам почитай его грамоту.

— Что-то глаза болят, — сказал Татаринов, не желая показать, что он не в состоянии осилить грамоту царскую. — Гурьяшка! Позовите мне Гурьяна.

Прибежал запыхавшийся Гурейка.

— Читай царску грамоту, — приказал отец. — Да шапку-то сыми, балбес, небось ведь грамоту царскую держишь в руках.