Все равно будет май - Иван Свистунов

— Я благодарю вас за советы и, главное, за вашу откровенность и прямоту. — Полуяров старался не смотреть в черные Ноннины глаза, холодные, недоброжелательные.

— Вот и хорошо! — заученно улыбнулась хозяйка. (Полуяров не знал, что в свое время Ядвига Аполлинариевна занималась в драматической студии). — Я была уверена, что мы найдем общий язык.

— Разрешите только задать вам один вопрос, на который надеюсь получить такой же откровенный ответ.

— Охотно! Я вам отвечу только правду. — На него снова смотрели правдивые Ноннины глаза.

— Нонна знает о нашем разговоре?

— Да, конечно. Она знает, что я пригласила вас.

— И она знает все, что вы говорили сейчас мне?

На долю секунды Сергею показалось, что в глазах Ядвиги Аполлинариевны промелькнуло смущение.

— Да, знает! — И почему-то пугливо оглянулась на плотно закрытую дверь в соседнюю комнату.

Полуяров встал:

— Благодарю вас!

Хозяйка шла сзади, что-то говорила о благоразумии и здравомыслии. Но Сергей уже ничего не слышал. Из головы не шла та дверь из гостиной. Сбежал по мраморной с кое-где уже выщербленными ступеньками лестнице. Тут же в подъезде будка телефона-автомата. Нашел в кармане пятнадцатикопеечную монету. Звонкий Ноннин голос:

— У аппарата.

Ее голос он не мог спутать ни с каким другим. Стоял, прижав трубку к уху.

— У аппарата. Вас слушают!

Проговорил спокойно:

— Здравствуй, Нонна!

— Здравствуйте! Кто это? — И поперхнулась.

Частые торопливые гудки: бросила трубку.

Нонна стояла у телефона, и мучительная краска стыда проступала на щеках.

— Кто звонил, Нонночка? Яков Макарович? — подошла Ядвига Аполлинариевна. Взглянув на дочь, забеспокоилась: — Что случилось, доченька?

Медленно лицо Нонны становилось по-обычному матовым.

— Воображаю, что ты ему наговорила!

— Ничего особенного. Мы очень мило побеседовали. Он рассудительный молодой человек и, по-моему, уже…

Нонна не слушала. Стояла задумавшись.

— Какие мы с тобой, мама, дряни!

…Сергей Полуяров шел по Гоголевскому бульвару. Шумели, играли, бегали малыши. Молодые матери с торжественной осторожностью катили перед собой нарядные коляски. На скамейках судачили старухи.

Сергей шел с ощущением пустоты, безрадостной и все же желанной освобожденности.

— Вот и хорошо! Теперь все ясно!

Сообщив Сергею Полуярову, что за Нонной ухаживает человек, безумно в нее влюбленный, Ядвига Аполлинариевна не погрешила против истины. Пожалуй, только слово «безумно» содержало некоторую долю преувеличения. Но человек такой действительно был и действительно ухаживал за Нонной — Яков Макарович Душенков.

По прихоти судьбы новый поклонник Нонны тоже оказался военным, но не красноармейцем и даже не курсантом, как Сергей Полуяров, а настоящим кадровым командиром, комбригом. И хотя Ядвига Аполлинариевна не очень хорошо разбиралась в воинских званиях и знаках различия, все же знала: комбриг — это почти генерал или около того.

Если жизнь человека изобразить графически, как, скажем, рост выпуска промышленной продукции, то линия жизни Якова Макаровича Душенкова выглядела бы безупречно прямой, устремленной пусть и не вертикально, но все же неуклонно вверх. Ни резких скачков, ни зигзагов, ни спадов. Ровная, прямая линия подъема.

Благополучие, как верный пес, неизменно сопутствовало Якову Макаровичу на жизненной стезе. В анкетах, автобиографиях, в листках по учету кадров и характеристиках, в представлениях и аттестациях всегда у него все было в полном порядке. В тех пунктах и параграфах, где положено стоять «да», стояло «да», а где «нет» — «нет».

При всем том Яков Душенков отнюдь не был презренным карьеристом, беспринципным пролазой или просто пронырой. Никто ему не протежировал, ни перед кем он не лебезил, ни перед кем не заискивал. Потомственный пролетарий, сын тульского оружейного мастера, семнадцатилетним парнишкой добровольцем ушел Яков в Красную Армию, сражался на многих фронтах гражданской войны. После разгрома беляков и интервентов Яков Душенков остался служить в армии. Военное дело стало его профессией.

Служебная лестница Душенкова типична для многих военачальников нашей армии. Командир взвода — курсы; командир роты — школа; командир батальона — академия… Осенью тридцать шестого года командир стрелкового полка Яков Макарович Душенков уехал в спецкомандировку. Только спустя полтора года он снова появился в Москве. В новом, с иголочки, обмундировании, в новом скрипящем снаряжении, с боевым орденом Красного Знамени на груди. О характере своей командировки Душенков не распространялся, но все знавшие его товарищи называли Якова «испанцем».

Так жил, учился, воевал командир Красной Армии Яков Душенков. Служил добросовестно и честно, свою профессию любил, упорно овладевал военными знаниями. Человеком он был твердых правил и убеждений. Друзья и сослуживцы любили его за прямой, открытый, компанейский характер, начальники ценили его за расторопность и исполнительность, подчиненные — за справедливость и душевность.

Спокойно и уверенно — со ступеньки на ступеньку — поднимался Душенков по служебной лестнице. В тридцать пять лет стал комбригом, или, как справедливо считала Ядвига Аполлинариевна Никольская, почти генералом.

Поначалу благополучно складывалась и личная жизнь Якова Макаровича. Женился он еще будучи командиром батальона, когда служил на Дальнем Востоке, у самого озера Ханка, на китайской границе. Служил в отдаленном гарнизоне уже третий год. И вконец осточертела ему холостяцкая житуха с ее неустроенностью быта, мелочными заботами — подворотнички, носки, носовые платки, завтраки, ужины… Один выход — жениться. Но на ком? В гарнизоне все женщины наперечет, а незамужних почти и совсем нет. А тут в военторговской столовой появилась новая официантка. Светловолосая от перекиси водорода, кареглазая, пышнотелая и розовощекая, о каких обычно говорят: кровь с молоком. Веселая, разбитная, сговорчивая. Выбирать особенно не приходилось, и официантка военторговской столовой Марина стала женой Якова Душенкова. Впрочем, так поступали и его сослуживцы, командиры рот и батальонов. Женились на официантках, поварихах, медсестрах, телефонистках. Особ женского пола в тех краях было маловато. Валентина Хетагурова еще не кинула тогда свой знаменитый клич:

— Девушки, на Дальний Восток!

Душенковы зажили хорошо, даже счастливо. Правда, не было детей, но ни муж, ни жена особенно не тужили: переезды, командировки, санатории… Так свободней.

После возвращения из заграничной спецкомандировки полковник Яков Макарович Душенков получил назначение в одно из управлений центрального аппарата Наркомата обороны, обосновался на постоянное житье в Москве. Вышел, как сам смеялся в кругу друзей, на финишную прямую, хотя, понятно, в тридцать шесть лет до финиша еще далеко. Получили Душенковы отличную трехкомнатную квартиру в новом доме на Ленинградском шоссе, обзавелись небольшой, но симпатичной дачкой в Серебряном бору. Живи — не тужи!

Но жизнь даже такого удачливого, везучего человека, как Душенков, — не гаревая дорожка стадиона. Как часто бывает, судьба нанесла ему удар неожиданный, что называется, в спину: ушла Марина. Ушла без предупреждения и объяснений. Просто собрала свои вещи и ушла. Ушла к другому. Другим, как потом выяснилось, оказался старшина-сверхсрочник, служивший на Дальнем Востоке в том же полку, что и Душенков. Демобилизовавшись из армии, старшина запаса явился в Москву и быстро уговорил Марину. Видно, на крепкий крючок подцепил он ее еще на берегах пограничного озера Ханка!

Уход жены, неожиданный и непонятный, противоречивший всем правилам логики и обыкновенной житейской целесообразности, ввергнул Якова Макаровича в горестное недоумение, уязвил, обидел. Страстной, пламенной любви между супругами и раньше не было, но он привык к Марине, как привык к квартире, к даче, к служебной машине. Почему она ушла? Жили хорошо, как все. Он не пил, не волочился за другими женщинами, ни в чем жену не стеснял. Обеспеченная, беззаботная жизнь, о которой только могли мечтать тысячи других женщин. И вот — на́ тебе!

Уход жены, как казалось Душенкову, бросал пусть и незначительную, но все же тень на его репутацию. Словно обнаружился в нем доселе скрытый изъян. Не бросают же жены своих мужей просто так, за здоро́во живешь. Видно, что-то есть. Было еще одно немаловажное обстоятельство: не гоже человеку в его возрасте и его положении ходить холостяком. На приемах, банкетах, встречах и торжественных вечерах, когда все сослуживцы появлялись со своими половинами, он чувствовал себя в некотором роде неполноценным.

Первое время, когда Яков Макарович еще надеялся, что Марина одумается и вернется, он покорно терпел свою холостую долю. Но открытка с траурным штампом, в котором от руки небрежно были вписаны казенные слова о расторжении его брака с гражданкой М. И. Чечевичниковой, окончательно поставила крест на прошлой семейной жизни. Надо решать сложную и щекотливую в его возрасте и положении задачу: жениться. Друзья, сослуживцы, знакомые Якова Макаровича — все люди солидные, давно обзаведшиеся женами и детьми. В том привычном кругу, где он вращался, подходящих невест не было. Правда, в длиннющих коридорах большого дома Наркомата обороны, где он работал, в столовых и на собраниях он встречал немало машинисток, стенографисток, секретарш. Чего греха таить, некоторые из них весьма благосклонно поглядывали на молодого, бравого и к тому же разведенного полковника. Но к ним Яков Макарович относился с предубеждением. При виде секретарши или стенографистки всегда приходила на ум железная формулировка: «использование служебного положения». Нет, лучше подальше от них! А кто же кроме? Театры и концерты посещал он редко, на улицах знакомиться не умел, да и не хотел.