Кубанское казачество и его атаманы - Федор Щербина

Однако, ни шаткие экономические условия, бывшие следствием тяжелой военной службы, ни эта последняя не мешали заботиться черноморцам о своих духовных потребностях. Удовлетворение религиозных потребностей было поставлено черноморцами на первом плане; попытки дать детям образование также были проявлены казаками еще на первых порах существования войска. В этом сказались прежде всего традиции Запорожья и национальные особенности населения.

Черноморцы представляли сплошную массу малорусского племени. Старые запорожцы, составившие за Бугом ядро будущего войска, были исключительно малороссы. Последующие затем переселения в войско также производились из малорусских местностей – преимущественно из Полтавской и Черниговской губерний. Примесь посторонних национальностей в войске была поэтому крайне незначительна. Сохранились прямые документальные указания на то, что были единичные случаи поступления в казаки поляков, татар, греков, молдаван и даже евреев; впоследствии при переселениях вместе с малороссами зашло в Черноморию небольшое количество белоруссов. Но – и только. Главную подавляющую массу казачества составили малороссы, придавшие всему складу жизни чисто малорусский характер. Язык, нравы, обычаи, песни и устная народная поэзия, костюм – в особенности женский, способы ведения хозяйства и т. п. – все это было малорусским. По той же причине казаки, как малороссы, были ревностные последователи православия. До начала восьмидесятых годов между черноморцами не было ни одного сектанта. Одной из первых забот по занятии черноморцами края было желание образовать свое духовное сословие, устроить храмы и монастыри. С этой целью, по словам г. Короленко, еще Антон Головатый послал семь избранных казаков к Феодосийскому епископу Иову, прося его посвятить шестерых во священники и одного во дьякона; Иов, не имея на это разрешения от синода, посвятил только двух казаков во священники. Скоро затем было выхлопотано войском разрешение строить церкви и назначать духовенство. Благодаря этому казаки из своей же среды образовали собственное духовное сословие, известное и до настоящего времени под именем «свого чорноморьского» в отличие от пришлого – «московского». По примеру Запорожской Сечи, содержавшей на свой счет Киевский Межигорский монастырь, черноморцы устроили Екатерино-Лебяженскую Николаевскую пустынь, а еще позже был основан Мариинский женский монастырь.

В обыденной своей жизни черноморцы отличались крайней простотой и патриархальностъю отношений. Ни старшина, ни духовенство на первых порах существования войска не выделялись резко по образу жизни, языку и обстановке из рядового казачества. Простота отношений между старшиной и рядовыми казаками послужила даже предметом укора черноморцев со стороны известного кавказского генерала Ермолова, смешавшего эту простоту с отсутствием дисциплины и уважения к начальству. Ермолов забыл, что черноморцы были частью запорожцы и частью их наследники, а в Запорожье, при большей еще простоте отношений, военная дисциплина и качества легко уживались с незатейливым бытом казака. Отсутствие резких различий в образе жизни и обстановке черноморского казачества было так велико, что казачество не только долго не могло выделить из среды себя торгового сословия, но даже дать единичных его представителей. Тем не менее все это не мешало казакам видеть в образовании детей одну из насущных жизненных задач. Так, несмотря на крайне неблагоприятные экономические и военные обстоятельства, первая школа была основана в 1803 году и через три года затем была преобразована в уездное училище; чрез шесть лет потом было открыто еще четыре школы, а в 1819 году вновь шесть училищ. Правда, были случаи и закрытия школ, но, во-первых, помимо училищ казаки учили детей у частных лиц, а во-вторых, даже такое количество школ по тому времени было довольно значительным. Так, между тем как в Черномории в 1820 году было 10 приходских школ с 300 учащихся, – в то же время в Донском войске, более старом, многочисленном и богатом, сравнительно с только что сложившимся Черноморским войском, было всего три приходские школы. К тому же учреждение школ пользовалось полным сочувствием со стороны черноморских казаков. Когда в 1806 году войсковое начальство, преобразовывая обыкновенную школу в приходскую, ассигновало для этой цели 1500 рублей из войсковых сумм, сами черноморцы пожертвовали на тот же предмет 4000 рублей из своих частных средств. Учителями первой в войске школы были приглашены казаками из Москвы студент университета и воспитанник гимназии. В 1820 году в Екатеринодаре была уже основана войсковая гимназия, первым директором которой был назначен войсковой протоиерей Кирилл Россинский; энергии и неустанным заботам этого, по своему времени весьма просвещенного лица, черноморцы были во многом обязаны в деле постановки народного образования. Таким образом, народное образование очень рано пустило первые ростки в Черноморском войске, несмотря на крайне неблагоприятные условия существования казаков, несших тяжелую военную службу. Хотя и впоследствии, благодаря все тем же неблагоприятным условиям, народное образование шло не особенно торным путем, было подвержено колебаниям и сокращениям; но с введением положения 1842 года, положения, обусловившего существование нескольких училищ и назначение войсковых стипендий по разным учебным заведениям вне войска, и в особенности после просвещенной деятельности исправлявшего должность наказного атамана генерал-майора Рашпиля, казачье образование вошло в более широкую колею и стало затем постепенно крепнуть и развиваться.

IX. Линейная служба и черноморские пластуны

Черноморцы были призваны сторожить часть той линии, которая тянулась по Кубани и Тереку от Черного до Каспийского моря, о сплошной защите которой казаками хлопотал Потемкин Таврический и предварительное укрепление которой было произведено еще Суворовым. Из этой линии на долю черноморцев приходилось около 260 верст вдоль р. Кубани, с ее бесчисленными излучинами и поворотами, от Изрядного источника, близ нынешней Васюринской станицы, и до берегов Черного моря. Так как весь северный склон Кавказского хребта и закубанской равнины были заселены вдоль пограничной линии горскими племенами, всегда враждебными казаку и всегда готовыми сделать набег на его жилища, то на плечах черноморцев лежала тяжелая ноша охраны пограничной линии на каждом ее пункте, повороте, извилине, всюду, одним словом, где была хоть малейшая возможность перебраться горцу на казачьи владения. Будь горцы в несколько раз сильнее и многочисленнее, чем они были в действительности, имей они хорошо вооруженные войска и прекрасные укрепления на своих землях, действуй они в то же время сплошными, дающими открыто знать о своих враждебных действиях, массами, как подобает это при правильно ведущейся войне, – и при всех этих условиях, пограничная служба носила бы для казака иной характер, была бы, может быть, тяжелой, но очень определенной, заключенной в заранее намеченные рамки: казаки сидели бы в известных местах и ждали бы открытия военных действий, подвергаясь случайностям войны только во время ведения ее. Но черкесы были не столько искусно дисциплинированные воины, сколько отчаянные головорезы и наездники; они не знали и не признавали никаких правил ведения войны; любя и защищая свою свободу, они в то же время ни во что ставили свободу и жизнь врагов; самая война нередко отодвигалась для горца на задний план пред более прозаической задачей грабежа; набег как месть, разорение, как удаль, и грабеж как трофей этой удали безразлично смешивались в одном в том же понятии борьбы с неприятелем; часто черкес сам шел на смерть и другим нес ее, как разбойник, поэтизируя в то же время этот разбой; без всякого внешнего повода, без малейшего проявления враждебности со стороны казачьего населения, черкес в темную ночь или в туманный день пробирался, как волк, на русскую границу, и здесь, под покровом ночи или туманной пелены, резал, уничтожал и жег всех и все, что только подвертывалось ему под руку, что было ему по силам и чего или кого нельзя было утащить с собой – и это считалось молодечеством, подвигом, геройством, это воспевалось в песнях, служило предметом славы и человеческого величия. Ни серьезный мир, ни договорные мирные условия, которыми можно было бы обеспечить спокойное течение жизни, поэтому, немыслимы были с черкесами. Ни на какие клятвы и обещания черкесов казаки не могли положиться. Если вынужденные к миру черкесы не нападали массами, отрядами на казачьи жилища, то действовавшие на свой страх удальцы пробирались в одиночку, тайком за Кубань и все-таки продолжали грабить, резать, уводить в плен и беспокоить казачье население. Так называемые «хаджиреты», бездомовая фанатизированная голь, «психадзе», та же голь, лишенная к тому же лошадей, и вообще необузданная молодежь и много изведавшие беспокойные головы всегда давали достаточный запас таких хищников-удальцов. Все это осложняло и запутывало трудные задачи казачьей пограничной службы. Чтобы удержать горцев от набегов, казакам нужно было возвести одну сплошную крепость на всем двухсотшестидесятиверстном протяжении сторожевой линии, но ведь это была невозможная задача. В таком случае казакам оставалось создать ту «живую изгородь», с незатейливыми пристанищами в виде постов и пикетов, которая в сущности представляла собой нечто вроде длиннейшей цепи из человеческих существ. Посты служили для казаков главными укреплениями, пикеты играли роль мелких связующих звеньев, а всюду, на пространстве от поста к посту и от пикета к пикету, казак сторожил горца уже прямо грудью, защищал родину кровью, высылая под черкесские пули, шашки и кинжалы так называемые «залоги» и «разъезды». Таким образом, на характере пограничных казачьих укреплений или, вернее, пограничной казачьей службы всецело отразились те донельзя утомительные и неблагоприятные условия беспрерывной военной борьбы, которую суждено было вести черноморцам с черкесами в течении семидесяти лет.