Кубанское казачество и его атаманы - Федор Щербина

Согласно обоим казачьим положениям – и черноморскому, и донскому, каждая станица, в лице полноправных общинников, представляла собой отдельное станичное общество, на котором лежали хозяйственные распорядки, касавшиеся всей станицы. Вместе с тем станичному обществу была оставлена часть прав старинного казачьего круга или рады. Так, общество на полном сборе могло судить и наказывать своих членов «за маловажные проступки», «за бродяжество» и пр. В частности, автономные функции станичной общины были разделены между двумя органами – станичным сбором и станичным правлением.

Как гласит параграф 115 упомянутых «Отдельных правил к наказу гражданского управления», станичный сбор должен был руководиться «в суждении и решении общественных дел» тем общим основанием, «чтобы общественная собственность со стороны всякого незаконного притязания оставалась совершенно неприкосновенною; чтобы польза общая всегда была предпочитаема частной; чтобы все обыватели довольствовались выгодами уравнительно и никто из них не присвоял непринадлежащего ему; чтобы не был упущен из виду ни один источник, могущий приносить станице доход, а по расходам была соблюдена строгая хозяйственность и отчетность; чтобы меры взыскательности служили к неослабному сохранению и утверждению древних обычаев, доброй нравственности по общежитию и в семействах, благочестия, чинопочитания и уважения к старшим, и всегдашней готовности к исполнению обязанностей службы; чтобы телесное наказание определялось по одним ясным и никакому сомнению не подверженным доводам; чтобы престарелые, дряхлые и больные, не имеющие покрова, обретали пристанище и успокоение, а сироты обеспечивались в своем достоянии; чтобы искоренялось пристанодержательство подозрительных людей (т. е. предоставление крова в станице подозрительным личностям. – Прим. ред.), бродяжество нищих и прочее». Самые же подлежавшие обсуждению станичного сбора предметы подразделялись на две категории: по одним из них, каковы распоряжения по земельному довольствию, назначение опекунов, определения меры телесного наказания и т. п., постановления могли производиться не менее как 2/3 голосов всех домохозяев; по другим, какими были разбор ссор и драк, дела о буйстве и непослушании в нетрезвом виде и пр., постановления могли производиться и неполным сбором.

Собственно станичное правление представляло собой «местную исполнительную власть, действовавшую на пространстве юрта каждой станицы». В состав станичного правления входили станичный атаман и двое судей, которые выбирались обществом на полном сборе и утверждались в своей должности войсковым атаманом на три года. Кроме того, при каждом станичном правлении полагалось по два писаря, но, по своему положению, они не принадлежали к составу станичной администрации, хотя в действительности и играли именно такую роль. Как исполнительному органу, станичному правлению должно было подчиняться «все народонаселение станицы».

С другой стороны, станичному правлению была присвоена в известных пределах и судебная власть. Ему предоставлено было право «неукоснительно производить словесные изыскания, рассматривать оные и полагать мнение свое об исправительных средствах: за неповиновение детей родителям и оскорбление их, за сварливость в семействе и с соседями, за леность, пьянство, буйство, распутство, обман всякого рода и кражу ниже (менее. – Прим. ред.) двадцати рублей, потраву чужого хлеба или сена, повреждение сада и прочие подобные проступки, не заключающиеся в себе важного преступления». Но в таких случаях, разобрав известное дело и записав кратко сущность его в журнале, станичное правление передавало его на суд станичного общества. В свою очередь станичное «общество, проверив обстоятельства дела, или соглашалось с мнением атамана и судей, или полагало свое решение». Таким образом, функции станичного суда распределялись между станичным сбором и станичным правлением, причем последнее играло роль предварительной следственной власти, а первый имел значение высшей судебной инстанции.

К тому времени, когда было издано положение 1842 года о Черноморском войске, войско это уже окончательно сложилось в сословном отношении. То, что было только в зародыше при заселении края, в это время стало вполне законченным фактом. Прежняя старшина превратилась в панов, в дворянское сословие. Рядом с этим сословием вышло из той же среды рядового казачества и казачье духовенство. Заняв определенное место в войске, оба сословия стали, разумеется, в известные отношения к серой массе. Принадлежность их к войску давала им права рядового казачества, а чиновное положение представляло преимущества привилегированных. В положение 1842 года в первый раз занесено одно из таких преимуществ дворянства. Помимо обычных казачьих прав на землю в количестве 30 дес., дворянскому сословию было предоставлено в пожизненное пользование 1500 дес. на генерала, по 400 дес. на штабс-офицера и по 200 дес. на обер-офицера. Это, понятно, должно было еще резче выделить офицеров и чиновников из массы рядового казачества.

Таким образом, куренная или станичная община была в сущности общиной всесословной. В состав ее входили вместе с рядовыми казаками и казачьи офицеры или чиновники, а местами даже духовенство. Лица из дворянского сословия нередко выбирались станичными атаманами, хотя, по весьма понятной причине, станичники и предпочитали им своего брата-казака. На сходах, в делах всей общины одинаково участвовали и казаки, и офицеры, и духовные лица казачьего происхождения. Последние играли нередко в станичном самоуправлении довольно почтенную роль. Казак-священник всегда был уважаемым лицом в станице. За немногими исключениями, масса сохранила об этих священниках добрые воспоминания, выделяя их из рядов остального, пришлого духовенства. Это было свое, «козаче», по выражению черноморцев, духовенство, ставшее таковым большею частью «по собственному призванию», по желанию общин и по ходатайствам их пред епархиальным начальством путем представления так называемых «одобрительных приговоров». Неудивительно, что такого рода духовные лица имели авторитетный голос по многим вопросам на станичных сходах, которые этими лицами обыкновенно обязательно посещались.

VII. Землевладение черноморских казаков

Рука об руку с развитием общинного самоуправления шла выработка тех хозяйственных порядков, которыми обусловливалось экономическое благосостояние казака, влиявшее в свою очередь на исправное отправление казаками военных обязанностей. Так как военную службу несет обыкновенно все поголовно казачье население, за исключением физически неспособных к тому лиц, и так как при этом казаку приходится делать известные расходы по «снаряжению на службу», то обеспечение казачьего населения достаточным количеством земли всегда было первым и необходимым условием существования казачьего войска. Вот почему черноморские казаки с такой энергией и стараниями заботились о том, чтобы пожалованные им в Черномории земли были утверждены за ними Высочайше грамотой, таким документом, при наличности которого казаки всегда могли выдержать борьбу при всяких посягательствах на их земли. По той же причине черноморец всегда крайне ревниво охранял свои права на землю и обычные порядки пользования ею от нарушений своими же собратами-казаками. История Черноморского войска представляет в этом отношении много поучительного и оригинального.

С самого возникновения войска основные понятия о земельной собственности определялись и регулировались у черноморских казаков частью писанными законами, а частью обычаями, и последние на практике всегда имели преимущество пред первыми. Простой, рядовой казак никогда не знал юридических тонкостей писанного закона, но хорошо понимал, что такое казачья земля, которой он пользовался, и свои понятия об этом предмете основывал на праве коллективного владения и пользования землей. Основное понятие о коллективной общеказачьей собственности поэтому въелось в плоть и кровь казака и проходит красной нитью чрез всю историю его земельных порядков. Каждый раз, когда чиновный казак, льнувший больше к писанным, чем к обычным, правилам и законам, старался придать характер сословного, исключительного пользования земельной собственностью, рядовой казак опирался на обычай и противопоставлял понятию о частной земельной собственности понятие о земле общеказачьей или войсковой. Так дело шло до тех пор, пока положительным законом не была окончательно разрешена в известном смысле эта борьба двух противоположных по существу течений и пока из общего понятия о войсковой земельной собственности не выделилось более частное понятие о собственности юртовой или общинно-земельной (т. е. земельной собственности станичных обществ в пределах территории Войска. – Прим. ред.).