Первый нехороший человек - Джулай Миранда

Меня так будоражило повидаться с Рут-Энн, что я приехала на пятнадцать минут раньше. Убралась в машине, а затем побродила по магазину сувениров в холле первого этажа ее здания. Там пахло витаминами и было чересчур тепло. Очень беременная индийская женщина осматривала фигурки эльфов. Я вертела вращающуюся стойку с очками для чтения, пока не убедилась окончательно, после чего тихонько встала позади индианки, взявшей в руки эльфа на лыжах. Живот у женщины выпирал так далеко, что ее пупок размещался ближе ко мне, чем к ней.

Кубелко?

Да. Я в тебе?

Нет. Ты в другом человеке.

Последовало печальное неловкое молчание. Я поозиралась по сторонам, выискивая как выразить свою скорбь, какую ощущала всякий раз, когда мы встречались. У меня в кармане завибрировала эс-эм-эс.

Извини.

ОНА ДЛЯ МЕНЯ РАЗДЕЛАСЬ: ВИДЕЛ ЕЕ КИСУ И БУФЕРА. УХХХХ. РУКИ ДЕРЖАЛ ПРИ СЕБЕ. Мое благословение все еще не утратило власти. Ну разумеется. Нужно верить в него. Мы были вместе доисторически, средневеково, король и королева – а теперь мы вот это. Такова часть ответа на его вопрос – что заставляет нас возвращаться? Он со мной еще не развязался, а я не развязалась с ним. А частности – эс-эм-эсы – лишь ребусы мироздания. Подсказки. Когда я вернулась к Кубелко, беременная женщина уже ушла.

Диван Рут-Энн был еще теплый от ее предыдущего пациента, а сама она рдела и светилась.

– Хороший прием? – спросила я.

– Простите?

– Вы выглядите счастливой.

– О, – сказала она, слегка тускнея. – Это у меня обед был – подремала немножко. Как вы?

Так, значит, тепло дивана – ее. Я прижала к коже пальцы и попыталась подумать, с чего начать.

– То, что вы делаете с доктором Бройярдом, это… как вы это называете?

– Ролевка? Взрослая игра?

– Точно. Как по-вашему, это необычно?

– Определите «необычно».

– Ну, насколько это распространено, как вы думаете?

– Я бы сказала, куда распространеннее, чем может показаться.

Я изложила ей, что произошло – начиная со сказанного Мишель и заканчивая на полу в кухне.

– И глобус прошел – его нет до сих пор! Не знаю, удастся ли вам прощупать… – Я склонилась вперед и сглотнула. – …но сейчас сглатывать гораздо легче. Я вам обязана за все это, Рут-Энн. – Полезла в сумочку и извлекла коробку.

Иногда люди говорят «спасибо» еще до того, как распаковали подарок, – спасибо, что думал обо мне. Рут-Энн этого не сказала; она глянула на часы, стремительно стаскивая упаковочную бумагу. Там была соевая свечка. Не маленькая, а столбик, в стеклянной банке с деревянной крышкой.

– Гранат-смородина, – сказала я.

Она вернула мне свечку, не понюхав.

– Вряд ли это мне.

– Вам! Я ее только что купила. – Я показала вниз, имея в виду магазин на первом этаже.

Она кивнула, подождала.

– Для кого она, по-вашему? – спросила я наконец.

– А по-вашему?

– Кроме вас?

Она кивнула, медленно закрыв глаза и вновь их открыв. Я нервно держалась за свечку, как за горячую картофелину.

– Для моих родителей?

– Почему ваших родителей?

– Не знаю. Просто подумала, что, раз психотерапия, это может оказаться правильным ответом.

– Кому вы могли бы пожелать свечу в подарок? Свеча, огонь, свет… озарение…

– …фитиль… воск… соя…

– Кому? Думайте.

– Кли?

– А вот это уже интересно. Почему Кли?

– Я угадала? Кли?

Оберточная бумага еще годилась, и я ее просто склеила обратно. Когда Кли была в ванной, я положила свечку ей на подушку, но она с грохотом скатилась; Кли вошла как раз когда я полезла рукой под журнальный столик. Вручать ей лично я не хотела.

– Вот. – Я вложила увесистый цилиндр ей в ладонь. Запах был изобилен и не имел ничего общего ни с гранатом, ни со смородиной – ни то, ни другое ароматами не славились. Подарок был совершенно очевидно свечкой, глупее не придумаешь. Кли отклеила скотч и осторожно принюхалась. Прочла этикетку. Наконец сказала «спасибо». Я ответила «пожалуйста». Вышло ужасно и никак не удалось бы переделать.

Я заперлась в гладильном чулане и написала давно откладываемое электронное письмо о переработке вторсырья, перенаселенности и нефти всему персоналу, затем слегка сбавила тон, а потом совсем удалила письмо. Включился душ. Она принимала душ. Я позвонила Джиму, и мы поговорили о складском персонале.

– Кристоф проталкивает установку баскетбольного кольца, – сказал он.

– Мы один раз попробовали, и работа встала. – Я надеялась, что он заспорит про кольцо, и я смогу проявить пыл, но он тему оставил. Его ждала жена, ему пора идти.

– А как там Джина?

Но ему правда пора.

Когда я вышла из чулана, были сумерки. Она сидела на краю дивана, колени широко разведены. Сырые волосы зачесаны назад, полотенце висит на шее; как боксер – вот как она смотрелась. Пальцы сплетены, она смотрела поверх них, нахмурив лоб. Телевизор выключен. Она ждала меня.

Я толком ни разу не сидела у себя в кресле. Оно неудобное.

Она вильнула головой, отмечая мое прибытие на переговоры, и издала горлом звук, словно втягивала мокроту.

– Я, может, произвела неправильное… – она поискала подходящее слово, – …впечатление. – Глянула на меня – убедиться, что мне это слово знакомо. Я кивнула. – Подарок ценю, но я не… ну понимаете. Я больше по части хера. – Она хрипло кашлянула и сплюнула в одну из пустых бутылок от «Пепси» на журнальном столике.

– Мы по этой части в одной лодке, – сказала я. Вообразила нас вместе в маленькой шлюпке, мы по части хера в большом темном море.

– На мой вкус, это чуток помощнее. – Она бессознательно дрыгала коленом. – Кажись, я «мизогинист» или чё-та.

Я никогда в таком употреблении это слово не слышала – как половую ориентацию.

– Я перестану, если хотите, – сказала она, отвлеченно глядя в пространство. Поначалу я решила, что она имеет в виду замолчать, что она перестанет говорить. Она имела в виду не это.

– Ты хочешь? – спросила я.

– Что?

– Перестать?

Она пожала плечами, совершенно безразлично. Возможно, это была самая жестокая ее проделка из всех. Затем она вновь пожала плечами, в точности так же, но дальше добавила «нет», будто как раз это она сразу и сказала. Нет, она не хотела переставать на меня нападать.

Я почувствовала себя немножко на взводе, немножко головокружительно. Мы достигали соглашения; по-настоящему. Я бросила на нее робкий взгляд и осознала, что она пялится на отвратительный паукообразный узел вен у меня на голой голени. Меня пробило дрожью – она пристрастилась к уникальному чувству гнева, которое я ей сообщала.

– Хочешь, заключим договор? – пробормотала я, совершенно неслышно.

– Заключим что?

– Договор, где будет сказано, что́ мы хотим делать и чего не хотим. Можем загрузить из интернета. – Я сказала это слишком громко, будто она была глухая.

Она несколько раз сморгнула.

– Я не очень понимаю, про что вы говорите, но мне такое неинтересно. – Она прижала костяшки ко лбу и тут внезапно уронила руку – в неожиданном отчаянии. – Вы это раньше делали? С договором и всем прочим?

– Нет, – быстро ответила я. – Мне один друг рассказал.

– Вы про такое с другими разговариваете? – Колено у нее лихорадочно заскакало.

– Не друг. Психотерапевт. Это совершенно конфиденциально.

Тревога у нее, кажется, поулеглась. Она смотрела издали на пульт от телевизора. Я подала его, и она пару раз провела пальцами по резиновым кнопкам.

– Нам еще что-то надо…

– Похоже, мы, в общем, все обсудили, – сказала я, пытаясь вспомнить, что же мы постановили. Она угрюмо кивнула и включила телевизор.

Глава пятая

Теперь, когда мы официально об этом договорились, было неочевидно, как и почему драться. Пару раз она, казалось, того и гляди устроит что-то, но потом передумывала. И, очевидно, сама я не могла нарываться – это уже извращение. Дни шли, и во всей этой штуке – если она ею была – смысла оставалось все меньше и меньше, и делалась она все более и более неловкой. Я принялась навещать контору как можно чаще, вопя с порога «Неформальное посещение!», чтобы не нарушать мой статус надомного работника. Карл передал через меня для Кли какой-то острый тайский соус.