Год порно - Мамаев-Найлз Илья

А я думала, вы наркоман.

Пожилая женщина высунула из-за двери голову и уставилась на Марка. Тот неловко пожал плечами.

Нет, зачем-то сказал он.

Просто вы такой молодой.

Да.

А молодые ведь наркоманы.

Точно?

Теперь уже женщина пожала плечами.

Говорят так.

А вы пол моете, когда ваше дежурство?

Я все делаю.

Пол тоже моете?

Когда как.

Я вот решил помыть на всякий случай. Не знаю, как тут все устроено.

Это хорошо, да. Хорошо. Но я обычно не мою. Слишком уж грязно.

Понятно.

Они постояли молча.

Храни вас бог, сказала она. ПерекрестилаМарка и закрыла дверь.

Коля к тому времени встал и приготовил завтрак. Они поели, и Марк отправился на работу. Открыл смену, разогрел кофемашину, сделал себе кофе и вышел на улицу. Пока он курил, к кофейне подъехал Игорь. С ним в машине сидела девушка, раза в два младше, и Игорь что-то втирал, глядя на нее. Девушка казалась напуганной и плакала. А справа от них, на бульваре, чайка ела голубя, придерживая лапой, чтобы не бултыхался, пока она выдирала клювом его внутренности. Марк растерялся и вернулся в кофейню.

Уже внутри Марк прижался к окну проверить, не вышел ли Игорь из машины, чтобы понять, начинать делать кофе или подождать. Лобовое стекло отражало зимнее солнце и серую пелену облаков. В этой нескончаемой грусти сидели Игорь и девушка. Оба уставились в противоположные стороны и ничего не говорили. Марк вдруг догадался, что девушка — дочка Игоря, и ему стало неловко, что сначала он подумал другое.

Она собиралась переводиться в Москву, потому что тут ничему не учат. Игорь пытался спародировать девичий голос на этой фразе, закатил глаза и возмущенно приподнял руки.

Тут правда образование хуже, сказал Марк.

Да понятно, что хуже. Но там я никого не знаю.

С того дня они стали иногда говорить о Лизе, его дочке, и об их отношениях. Игорь называл Марка своим лазутчиком и выведывал у него тайные шифры молодежи, под которыми он подразумевал слова типа кринж, лол, зашквар, хэзэ. Марк научил его не ставить точку в конце сообщений и попытался убедить не слать всратые открытки на государственные и православные праздники. Игорь в ответ научил Марка немного ботать по фене, но после одного инцидента, когда Марк при полной посадке сказал Игорю, что пощекочет его перышком, если тот разбавит американо водой из кулера, перестал. А Марк и сам не сильно хотел продолжать, потому что не знал, где применять полученные знания.

Жесть, сказал Игорь, зайдя на следующий день после инцидента. Ты вчера рили попутал.

Ага, кринж.

Время от времени Игорь вспоминал о надвигающемся отъезде дочери и начинал быстро говорить либо, наоборот, замолкал. Сначала Марку казалось, что это такая вот отцовская любовь, переживание за дочь, но потом понял, что к чему. Игорь никогда не был женат, Лиза появилась по неосторожности — ее мамы в первую очередь, которая уже тогда не могла не заметить застрявшую в теле Игоря войну. Война торчала из него и тут, и там, но никто будто не видел. Может, это Лизиной маме и понравилось. Она ведь и мамой тогда не была, просто девушкой, которая жила с Игорем и войной в одном дворе. А став мамой, взглянула на ситуацию иначе.

Сбежала от меня, сказал Игорь.

Девочку ему как-то удалось оставить при себе. Он одаривал ее игрушечными лошадьми, детскими платьями, колпаками фей и пластмассовыми автоматами. Купил ей дворец, игрушечный розовый домик в несколько этажей, стена которого открывалась, как дверь, и можно было наблюдать за жизнью его обитателей. В то время Игорь носил во внутреннем кармане пару чекушек. К концу дня их уже не хватало, и он оказывался в какой-нибудь наливайке или в гостях. Он подходил к людям и задавал вопросы, которые их смущали и злили. Улицы, здания, небо — все расплывалось, вертелось и громыхало. Возвращаясь домой, он заходил проверить Лизу. Ее комната казалась Игорю каким-то другим миром, наивным и невозможным. Все на своих местах, даже если бардак. Он подолгу там сидел и, если дочка спала, плакал.

Игорь перепробовал кучу разных способов завязать с алкоголем, от кодирования до заговора моркинской знахарки. Что ему в итоге помогло — непонятно, но вот уже десять лет он не пил, значит, ни капельки. Они с Лизой стали раз в год ездить на море. Садились в машину, включали радио и ехали по убитым трассам, представляя, что будут делать, когда окажутся на берегу.

Море часто мерещилось дочке на горизонте. Она кричала, что вот оно, она его видит, осталось совсем чуть-чуть, хотя они проезжали еще только Воронеж или Ростов. Когда же море действительно показывалось впереди, Игоря обволакивало теплом. Шея, спина, ноги — все, что затекло за тысячу километров пути и мучило Игоря, сразу же расслаблялось и оставалось далеко позади. Они останавливались на первом же съезде к морю, и дочка выбегала его потрогать, а потом отправлялась на поиски ракушек и других интересных вещиц, вымываемых волнами. Игорь же садился на берег, жмурясь от солнца, и просто отдыхал под шум волн и крики чаек.

Там же они устраивали рыцарские бои — находили обглоданные морем ветки и сражались ими, пока у дочки сохранялся интерес, а у Игоря силы. Во время одного из таких боев она и заехала ему по пальцу, который пришлось отрезать в местной больнице. Намекая на заслуженный презент, хирург научил Игоря относиться к жизни реалистичнее и в то же время позитивнее.

Видеть, значит, стакан наполовину пустым, но помнить, что могло быть и меньше.

А я ведь мог просто кисть отрезать, продолжал намекать хирург. Так было бы проще.

Лизе нравилось подглядывать в окна чужих домов, и она искренне не понимала, почему папа так злится, когда она так делает.

Это не твой дом, говорил он ей.

Но я ведь приньсеса.

Ее взгляд был полон доверия и любви. Игорю становилось от него тепло. Никто никогда так на него не смотрел. Он был готов на что угодно, лишь бы Лиза всегда видела то, что видит сейчас. Тогда и сам Игорь видел мир как комнату. Подносил оставшиеся пальцы к небу на горизонте и проверял, не отходит ли уголок обоев.

Со временем дочка начала закрываться у себя, не выходила встречать и провожать. Дворец переехал на балкон в его спальне. Лиза перестала понимать отца. Или он разучился говорить. В любом случае теперь их общение заключалось в том, что Игорь объяснял ей, как устроен настоящий мир, и срывался, кричал, потому что она отказывалась слушать. Лиза уходила к себе и ревела. Бывало, не вставала с кровати целыми днями. Если Игорь пробивался к ней в комнату, дочь отворачивалась к стенке и укутывалась с головой в одеяло. Оно либо замирало, либо дергалось от ее всхлипываний. Игорь водил по нему рукой, и оно шуршало, как спокойное ночное море.

Вот такой сарказм, говорил Игорь, и Марк его поправлял.

В моменты просветления Игорь извинялся и плакал прямо при дочери, отчего ей, казалось, становилось только хуже. Однажды, сидя под ее дверью, Игорь подслушал, как она говорит по телефону с мамой.

Я боюсь его, мам. Он монстр.

Монстр, повторила она, когда мама, видимо, попыталась ее переубедить.

Я что, монстр, Марк?

Откуда мне знать.

Я ей ни разу ничего плохого не сделал. Все ради нее. Всю жизнь.

Марк не ответил, и Игорь накричал на него. Это и правда было страшно. В нем исчезало что-то, что делает человека человеком.

Он как Люпин, писал Марк Коле. Как Люпин в полнолуние.

Игорь пришел на следующий день и извинился. Потом это повторилось. И снова. Марк почитал об этом в интернете и поставил Игорю диагноз: ПТСР. Когда выпала возможность, он сообщил о нем Игорю. Тот сначала посмеялся, а потом стал гнать на Марка, мол, что он, переводчик порно, вообще знает.

Не только у вас такие проблемы, продолжил Марк. Есть союз ветеранов в ВК. Там могут помочь.

После этого Марк долго его не видел. Из интереса он однажды зашел в ту группу и обнаружил Игоря в числе участников. Марк долго смотрел на этот список, листал записи сообщества, воображая Игоря на всех этих общих созвонах и лекциях. Кто знает, может, Игорь и правда попробовал что-то изменить.