Тайна Богоматери. Истоки и история почитания Приснодевы Марии в первом тысячелетии - Митрополит Иларион

от несчастий, если вы — за твердое раскаяние; я — за уход врагов, если вы — за отход от страстей»[1322].

Патриарх, таким образом, предлагает своим слушателям своего рода сделку: они отказываются от греховного образа жизни, а он ручается за их спасение. Это очень смелый ход, на который отважится не всякий проповедник. Но экстраординарная ситуация побуждает к необычным гомилетическим решениям.

Фотий завершает свою проповедь призывом обратиться с горячей молитвой к Той, Кто может помочь в беде:

Итак, настало время, возлюбленные, обратиться к Матери Слова, единственной нашей надежде и прибежищу. Возопим к Ней, взывая о помощи: Спаси град Свой, как Ты умеешь, Владычица! Поставим Ее посредницей к Сыну Ее и Богу нашему и сделаем свидетельницей и ручательницей нами уговоренного Ту, Кто передает просьбы наши, и источает человеколюбие от Рожденного Ею, и рассеивает тучу вражескую, и возжигает нам луч спасения. Ее ходатайством будем избавлены от нынешнего гнева, избавлены и от грядущего и неотвратимого осуждения…[1323]

Константинополь — град Богородицы. В нем содержатся богородичные святыни — риза и пояс. Не однажды в прошлом Богородица избавляла город от нашествия иноплеменников. Патриарх призывает своих слушателей верить, что это произойдет и сейчас.

О том, что произошло далее, мы знаем из нескольких источников. В «Повести временных лет» рассказывается:

В год 6374 (866). Пошли Аскольд и Дир войной на греков и пришли к ним в 14-й год царствования Михаила. Царь же был в это время в походе на агарян, дошел уже до Чёрной реки, когда епарх прислал ему весть, что русь идет походом на Царьград, и возвратился царь. Эти же вошли внутрь Суда, множество христиан убили и осадили Царьград двумястами кораблей. Царь же с трудом вошел в город и всю ночь молился с Патриархом Фотием в церкви Святой Богородицы во Влахерне, и вынесли они с песнями Божественную ризу Святой Богородицы, и смочили в море ее полу. Была в это время тишина и море было спокойно, но тут внезапно поднялась буря с ветром, и снова встали огромные волны, разметало корабли безбожных русских, и прибило их к берегу, и переломало, так что немногим из них удалось избегнуть этой беды и вернуться домой[1324].

Рюрик отправляет Аскольда и Дира в Царьград. Миниатюра. XV в. Радзивилловская летопись

Русский летописец основывается на византийских источниках, таких как продолжатель хроники Георгия Амартола, Лев Грамматик и Феодосий Мелитенский. Эти авторы сообщают, что император Михаил III быстро вернулся в столицу, с трудом добравшись до нее, вместе с Патриархом вознес молитвы к Богу, погрузил ризу Богородицы в море, после чего внезапно поднялась буря и разметала суда росов[1325].

Однако Патриарх Фотий, очевидец и участник событий, рисует несколько иную картину. Его вторая проповедь не содержит ни указаний на то, что риза Богородицы была опущена в море, ни рассказа о буре. Корабли варваров просто неожиданно разворачиваются и уходят после того, как торжественная процессия с ризой Богородицы обошла городские стены.

Историки до сих пор спорят о том, почему росы отступили. Некоторые полагают, что, оценив свои силы, они решили не брать город штурмом, дабы не понести больших потерь. По другому мнению, росы изначально не планировали брать город, а ограничились тем, что разграбили его окрестности. У Патриарха Фотия есть свой ответ: город был спасен потому, что за него вступилась Богородица.

О том, как варвары грабили окрестности Константинополя, Фотий рассказывает с присущим ему красноречием. При этом он выражает уверенность в том, что их изначальным намерением было захватить город, и сетует на беспомощность византийских полководцев:

Ибо те, кому некогда казался невыносимым один лишь слух о ромеях[1326], подняли оружие на саму державу их и потрясали руками, разъяренные, в надежде захватить царственный град… Ведь они разграбили его окрестности, разорили предместья, свирепо перебили схваченных и безнаказанно окружили весь город — настолько превознесенные и возвеличенные нашей беспомощностью, что жители не смели смотреть на них прямым и бесстрашным взором, но из-за чего приличествовало им тем мужественнее вступить с врагом в схватку, от этого они раскисали и падали духом. Ибо кровавые варварские убийства соотечественников должны возбуждать праведный гнев и требовать, положась на благие надежды, поспешить со справедливым возмездием; но спасшиеся, которые должны были отомстить за попавших в беду, струсив и испугавшись, обмякли, воображая в страданиях пленников собственное пленение. Ведь как только внезапный ужас проник в глубины сердца и болезнь воспалилась в язву, поток робости словно от какого-то источника и очага сердечной опухоли стал разливаться по всему телу и сделал парализованными члены тех, на кого возложены военные решения. Так сделались мы игрушкою варварского племени: угрозу их посчитали неодолимой, замысел — непосрамляемым и натиск — неотразимым[1327].

Константинопольский Патриарх не жалеет красок, чтобы изобразить жестокость подступивших к городу варваров:

Народ незаметный, народ, не бравшийся в расчет, народ, причисляемый к рабам, безвестный — но получивший имя от похода на нас, неприметный — но ставший значительным, низменный и беспомощный — но взошедший на вершину блеска и богатства; народ, поселившийся где-то далеко от нас, варварский, кочующий, имеющий дерзость [в качестве] оружия, беспечный, неуправляемый, без военачальника, такою толпой, столь стремительно нахлынул будто морская волна на наши пределы и будто полевой зверь объел (Пс. 79:14) как солому или ниву населяющих эту землю… не щадя ни человека, ни скота, не стесняясь немощи женского пола, не смущаясь нежностью младенцев, не стыдясь седин стариков, не смягчаясь ничем из того, что обычно смущает людей, даже дошедших до озверения, но дерзая пронзать мечом всякий возраст и всякую природу. Можно было видеть младенцев, отторгаемых ими от сосцов и молока, а заодно и от жизни, и их бесхитростный гроб — о горе! — скалы, о которые они разбивались; матерей, рыдающих от горя и закалываемых рядом с новорожденными, судорожно испускающими последний вздох… Все наполнилось мертвыми телами: в реках течение превратилось в кровь; фонтаны и водоемы — одни нельзя было различить, так как скважины их были выровнены трупами, другие являли лишь смутные следы прежнего устройства, а находившееся вокруг них заполняло оставшееся; трупы разлагались на полях, завалили дороги, рощи сделались от них более одичавшими и заброшенными, чем чащобы и пустыри, пещеры были завалены ими, а горы и холмы, ущелья и пропасти ничуть не отличались от переполненных городских кладбищ. Так навалилось сокрушение страдания, и чума войны, носясь повсюду на