Первопонятия. Ключи к культурному коду - Михаил Наумович Эпштейн

– значит отделить от себя все «не-свое», выявить свой внутренний образ, эйдос, стать вполне собой.

Следующий фильтр – этика. Самое чистое, гигиенически здоровое и эстетически прекрасное тело не обеспечивает чистоты души, которая требует освобождения как раз от низших влечений и побуждений, даже тех, которые направлены на чистоту самого тела. Нужно отделить от себя уже не вещественную грязь, а грязь вещественности как таковой. Отсюда императив скромности, умеренности, воздержания, с которого начинается культура, выделяющая человека из состояния дикости. Древнейший памятник афористики – египетское «Поучение Кагемни» (2980–2900 до н. э.), начало которого гласит: «Счастливым останется скромный». Благородная сдержанность противопоставляется природной необузданности.

Интеллект, или логика, – это следующий фильтр: способность очиститься от единичности, посмотреть на себя со стороны, с точки зрения всеобщности. На этой стадии важен сам момент разделения, посредством которого мыслящее существо отстраняется не только от извне пристающей грязи, не только от эманаций собственного тела, но и от эмоционально-экспрессивного «я», восходит над собственной субъективностью. По Декарту, ясность, отчетливость, самоочевидность – главный критерий рационального суждения: идея должна быть очищена от всего смутного, сомнительного. Правила логики – квинтэссенция чистоты, извлеченной из случайных, хаотических, произвольных отношений между предметами. Это интеллектуальное самоочищение, по-своему еще более радикальное, чем этическое.

Чистота в гигиеническом смысле принадлежит природе; в экономическом, социальном, эстетическом, этическом и логическом – культуре, состоящей из этих пяти основных компонентов. Наконец, есть еще чистота в сверхприродном и сверхкультурном, религиозном смысле. Она коренным образом отличается от предыдущих видов чистоты тем, что источник грязи обнаруживается здесь не вовне, а в себе, в самой глубине личности – как первородный грех, отпадение от божества, подверженность страстям, рабская привязанность к объектам природы и идолам общества.

В основе религиозной чистоты лежит табу – запрет на прикосновение, который поначалу имел, возможно, элементарно гигиенический смысл. Запрещалось прикасаться ко всему грязному, низкому, заразному, что грозило физическому существованию рода. Но в какой-то момент смысл табу преобразился: человек почувствовал, что прикосновение к чему-то может пачкать не только его самого, – он сам может кого-то испачкать. Не только окружающее грязнее его – он сам грязнее чего-то высшего, более чистого, чем он сам. То, к чему нельзя прикасаться не из опасения загрязниться, а из опасения загрязнить, и есть священное. Если культура оберегает человека от чего-то внешнего, то в культе человек оберегает нечто высшее и внутреннее от самого себя. Такой переход от культурного к религиозному мог свершиться лишь через высшую точку культуры – интеллектуальное самоотстранение, в ходе которого человек перестал смотреть из себя и посмотрел на себя. Теперь, в беспристрастном и надличном состоянии ума, он смог рассмотреть свое «я» как то опасное, от чего исходит нечистота и что требует системы воздержания и запретов. Так возникло священное – высшая степень чистоты, по отношению к которой человек осознает себя нечистым, первородно греховным.

Таким образом, инстинкт самоочищения, возникая в животной особи, ведет ее за пределы природы, через все сферы культурного самоутверждения человека, – к тайне священного, к неприкосновенной чистоте божества.

Чистое и нечистое

Человек достиг наибольшего в искусстве самоочищения, даже, можно сказать, создан, как культурное существо, инстинктом чистоты. Но именно поэтому он постоянно ощущает не только окружающий мир, но и, главным образом, самого себя источником нечистоты. Инстинкт чистоты может вести к перфекционизму, к мучительной и порой самоубийственной мании совершенства. При этом даже животные порой воспринимаются как более чистые существа – именно потому, что они не противопоставлены окружающей среде и сами критерии различия между чистым и грязным для них снижены.

Андрей Синявский выразительно передает эту манию чистоты, приводящую человека даже к желанию смерти – как последнего очищения от самого себя, от неустранимой грязи своего физического существования:

Почему-то грязь и мусор сосредоточены вокруг человека. В природе этого нет. Животные не пачкают, если они не в хлеву, не в клетке, то есть опять-таки – дела и воля людей. А если и пачкают, то не противно, и сама природа, без их стараний, очень быстро смывает. Человек же всю жизнь, с утра до вечера, должен за собой подчищать. Иногда этот процесс до того надоедает, что думаешь: поскорее бы умереть, чтобы больше не пачкать и не пачкаться. Последний сор – мертвое тело, которое тоже требует, чтобы его поскорее вынесли[433].

И через несколько страниц: «Хорошо, уезжая (или умирая), оставлять после себя чистое место». И следующая мысль: «Господи, убей меня!»[434]

Путь от грязного к чистому далеко не прямой, на нем возникают попятные и круговые движения, когда чистота, возникая на одном уровне человеческого бытия, допускает и даже требует загрязнения на другом. Религиозные и этические понятия чистоты часто вступают в противоречие с гигиеническим и эстетическим. Так, св. Катерина Сиенская, преодолевая свое отвращение к язвам больных, за которыми ухаживала, заставила себя выпить чашу гноя. Религиозное очищение может не только пренебрегать правилами гигиены, но и закономерно приводить к ритуальной нечистоте, так что соединение плоти с грязью должно свидетельствовать о нечистоте самой плоти, которую превозмогает аскет или святой, намеренно «запускающий» свое тело.

В других случаях ритуальная нечистота, например посыпание головы пеплом в знак скорби, может служить знаком самоотождествления с прахом умерших – или орудием предотвращения смерти, как бы добровольной прививкой против нее. Мэри Дуглас описывает похоронный обряд африканского племени ньякюса, обитающего к северу от озера Ньяса: «…в обряде оплакивания активно поощряется грязь. Скорбящих забрасывают мусором… Добровольное приятие символов смерти – нечто вроде профилактики против действия смерти»[435].

Иными словами, грязь может активно использоваться и в культовом, и в культурном обиходе человечества, восстанавливаясь на одних уровнях, чтобы преодолеваться на других, так что процесс самоочищения постоянно создает помехи самому себе. Это подтверждается постоянно растущим количеством мусора и отходов, создаваемых культурой и подтачивающих ее собственное гигиеническое основание. Культура имеет свойство загрязнять себя тем самым, от чего она очищается, – подобно ребенку, размазывающему по лицу собственные выделения.

Именно благодаря интенсивности самоочищения человек из всех природных существ оказывается и самым чистым, и самым грязным. Можно даже сказать, что человека отличает от других существ не столько достигнутая чистота, сколько степень различенности чистого и нечистого.

✓ Дом, Оболочка, Совесть, Сознание, Тело

Чтение

Чтение – восприятие и понимание письменного текста; в более широком смысле – интеллектуальное и эмоциональное вхождение в тот мир, который знаково представлен в тексте, особенно художественном, создающем образ иного бытия.

Чтение – умножение миров

Сколько книг мы