Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Дильдина Светлана

Повезло им с этими развалинами, но все-таки возвести настоящее добротное жилье он не может. Рад бы дарить своей избраннице золото — серьги со множеством мелких подвесок, украшенные камнями, которые так любят северяне, обручи и ожерелья… Нет, на Севере золото это не просто украшение. Ну, пусть будет серебро… Усмехнулся — и серебра не будет. Вот она, Соль, в рубашке-безрукавке из оленьей кожи. Красивая…

Из-за спины огромного Утэнны показался Къяли, по сравнению с южанином выглядящий подростком. Как всегда молча бросил возле костра охапку веток черноголовки, отгонять мошкару.

— Я видел следы энихи, — проговорил Къяли, подходя к Тахи. — Большой; на кусте шерсть осталась — бурая.

— Хорошо.

— Скажи мальчишке, пусть далеко от лагеря не отходит. Не могу я с ним строго! А то у него кузнечики в голове, согласится и тут же забудет.

Горький дым черноголовки окутал поляну. Не слишком приятный запах, зато не досаждает мошкара. А траву хола, из которой южане настой-защиту готовят, искать пытались, только не растет она здесь.

Къяли вытер начавшие слезиться глаза, поднял их, провожая взглядом серого гуся, тяжело махавшего крыльями. На север летит. Къяли следил за гусем, а Тахи — за молодым товарищем.

— Скучаешь. — Не спросил, подтвердил невысказанное.

— Пустое! — Къяли наклонился, принялся подбирать лежащие возле костра веточки.

— И Киуте скучает.

Къяли долго ничего не говорил, но, когда Тахи собрался отойти за водой, не выдержал:

— Нас ведь не будут искать вечно. И других селений много. А дети не смогут расти в лесу…

— Искать в Астале умеют. Но ты прав, мир велик. И всегда остаются земли Тейит; наверное, скоро во мне уже не так будет виден южанин. Но сейчас идти никуда нельзя, Киуте здесь безопасней.

Къяли молча кивнут, скрылся в хижине. Больше не заводил подобного разговора.

Не знал, что так здесь и приживутся — и пять весен пролетят быстро.

А ночи стояли звездные. Дожди начнутся — неба не разглядишь за тучами. А пока — огромное, остро блестящее. Может, кто забавлялся, иглы в небо кидал — и пробил черный полог во многих местах? Но почему тогда срываются росчерки звездные? Может, и вправду слетают в горы. Солнце в горах играет, словно дитя, а уж звезды и подавно — плещутся в озере Тиу.

В эту ночь Тевари под боком ворочался, никак не мог уснуть. Словно на шишки лег или на ежа, хотя постель его на деле была — из сухой травы, покрытая одеялом из беличьих шкурок, и мошкара в хижину не проникала.

— Ты что? Сколько можно? — шепотом спросила Соль, сердясь немного, и беспокоясь — не заболел бы.

— Мне страшно. Там большой зверь ходит!

— Зверь? — Тахи мгновенно сел, прислушался. Потом откинул полог, пытаясь почувствовать, уловить запах — глазам не доверял, мало ли что скажут тени.

— Он голодный, — сообщил мальчик шепотом, и сам облизываясь невольно. Смешно это выглядело, только старшим не до того было. Тевари — дитя леса. Раз сказал, значит, что-то и впрямь есть.

Зверь, подумала Соль. Не в первый раз такие гости наведывались, но сейчас стало очень тревожно. Прижала сына к себе, наклонила голову, словно пытаясь спрятать его под рассыпавшимися волосами.

— Спи… Он не нападет на лагерь. “Кольцо” Къяли удержит его, испугает, — сказал проснувшийся Тахи.

— Оно такое слабое…

— И Утэнна глаз не сомкнет, сторожит. Завтра пойдем, посмотрим следы — что за зверь, — севший было Тахи откинулся назад, на мягкое ложе.

— Тахи… — шепнула Соль.

— Мм?

— Спи.

Утро влажное туманом укрывалось, словно нарочно, чтобы не дать людям разглядеть следы среди густой травы, или иные отметины. Но Къяли заметил несколько шерстинок, которые жадно сцапал репей: бурая шерсть энихи. Совсем рядом от лагеря, ближе, чем вчера Къяли шерсть обнаружил. Тахи отобрал у репья добычу, повертел шерстинки в пальцах, задумался. Энихи — опасный зверь. Большой, бесшумный и ловкий. И очень сильный. Одно хорошо — коварства в нем меньше, чем в медведе, к примеру. Слишком на свою силу надеется.

Къяли взял короткое копье — с ним управлялся лучше всего. Со смущенной улыбкой взглянул на Тахи — все еще чувствовал себя мальчишкой, хотя давно уже стал умелым охотником. Утэнну оставили охранять женщин — он силен был, неутомим, да и чуток изрядно, потому и хорош на страже. А на охоте он разве что глыбообразным телом зверя напугает, больше толку не выйдет. Так и не научился жизни в лесу. Немолод уже, что поделать.

Тахи и Къяли кружили вдоль границ лагеря, постепенно расширяя круги. То тут, то там находили следы пребывания зверя-то отпечаток лапы, то шерсть, то остаток кроличьего пуха — сожрал в момент, кролик ему на один зуб.

— Он с нами играет, — одними губами проговорил Къяли. Напарник только брови свел, и качнул головой: нечего голову забивать. Умный зверь, вот и все.

Даже старый энихи, даже больной умел быстрым быть и бесшумным. Къяли ждал его слева, а бурое тело бросилось из кустов справа. Къяли едва успел уклониться. Тахи метнулся к нему из-за ствола, бросил дротик. Не промахнулся, но зверь развернулся, едва коснувшись земли, и кинулся к нему с дротиком в шее.

Къяли ударил копьем, но зверь вырвал копье из его рук, так оно и осталось в боку торчать. Оскалился — зубы желтые, полустертые. Но и такие кость раздробить могут.

Молния слетела с ладони Тахи, невидимая. Кожа ощущала, и деревья притихли испуганно — черная…

— Уфф… — выдохнул Къяли, глядя, как стихают конвульсии зверя. Волосы парня, перед началом охоты собранные в аккуратный узел, наполовину рассыпались.

— Это вот точно нихалли, — Тахи вытер лоб, сложил вместе ладони.

— Плохо, — вздохнул Къяли, осматривая мертвого хищника. — Может снова прийти…

Он знал, кто такие нихалли. Оборотни разные бывают. Кана — те, что открыто принимают облик зверей. Не рождались они среди эсса. Вот среди южан — появлялись, хотя и редко. Что-то такое было в крови некоторых Родов, что всплывало порой, иногда не в главной, а давней, полузабытой ветви…

А северяне считали — не кровь тому причиной, просто рассудок, который Сильные Тейит пытались возвести в абсолют, противился такой перемене.

А еще реже появлялись на свет нихалли, скрытые оборотни. Про них знали и север, и юг. Вроде спит такой человек, а душа его из тела выскальзывает и отправляется искать себе пропитание или просто бродить по окрестностям в обличье зверя или же птицы. А умер — и осталась его душа навсегда в зверином теле, пока и того век не закончится. Оттого и злы большинство из них.

Къяли тронул кончиками пальцев веки энихи, потом его жесткие торчащие усы.

— Я всегда думал, можно ли узнать нихалли, когда он вроде как человек, — проговорил молодой северянин, внимательно прислушиваясь к ощущениям внутри себя. — Пытался… Да я и сейчас ничего не чувствую. Он ушел? Или умер? Или все-таки зверь?

— Энихи, — прошептала Соль, увидев бурую тяжелую шкуру. — Это мой сон… — И крепче прижала к себе сына. — Нихалли он или кто иной, я не позволю причинить тебе вред!

Мальчик удивленно вскинул глаза на нее:

— Какой сон, мама? — молодая женщина опомнилась. Не рассказывать же ребенку, что видела во сне, будто на него кинулось огромное тело, выпуская на лету когти из мощных лап? Или не на него? Тот мальчик был заметно старше, хоть и не взрослый еще…

— Мне тоже снился энихи, — рассеянно сказал Тахи. — Но он почему-то бежал через горящий лес, и казался довольным. А пожар был… немаленьким.

— И что было дальше? — тут же спросил мальчик, не сводя глаз с матери. Соль стояла, прислонившись к валуну, руки ее были опущены, подбородок чуть поднят. Она смотрела не на сына, а в небо.

— А дальше пока ничего, — ответил сыну отец. — Может, скоро приснится продолжение.

— А этот огонь… что он сделает?