Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд

власть: те, кто исполняет законы, и те, кто ими управляет, являются такими же слугами, а значит, и друзьями народа, как и те, кто их принимает».

Конечно, лишь меньшинство пока рассматривало судей как ещё один вид слуг народа; но те, кто так считал, всегда были готовы использовать этот подтекст. Некоторые даже пришли к выводу, что если судьи действительно являются представителями народа, то они должны избираться так же, как и другие представители. Хотя на практике эта логика стала применяться лишь в середине девятнадцатого века, радикал-республиканец Джон Лиланд прямо заявил об этом ещё в 1805 году. «Избрание всех должностных лиц для заполнения всех частей правительства, — сказал он, — является естественным гением, который управляет Соединёнными Штатами. Если люди некомпетентны избирать своих судей, они в равной степени некомпетентны назначать других, чтобы те делали это за них». Судьи не должны быть неуязвимы для власти народа. «Судебный монарх — персонаж столь же отвратительный, как и монарх исполнительный или законодательный».

В последующие десятилетия многие штаты, особенно новые штаты Запада, стали избирать своих судей. И сегодня по меньшей мере тридцать девять штатов так или иначе избирают своих судей. Безусловно, превращение судебной власти в равноправную часть современного трёхстороннего представительного правительства в начале Республики помогло укрепить судебную власть и обосновать независимость судей. Это, пожалуй, самое большое наследие федералистов.

Несмотря на то что в 1790-х годах многие американцы приняли большинство принципов, на которых основывалось понимание судебного контроля, это понимание оставалось в значительной степени партийным, его разделяли большинство федералистов, но не большинство республиканцев и, вероятно, не большинство американского народа. Для того чтобы судебный контроль стал чем-то большим, чем просто инструментом федералистов, требовалось нечто иное — радикальное изменение характера судебного разбирательства, отделение права от политики.

Если высший закон Конституции должен быть низведён до уровня низменного статута и если отмена статутов как неконституционных должна быть просто частью рутинной работы по толкованию законов, а не политическим упражнением, вызывающим сотрясение воздуха, то из этого следует, что весь процесс вынесения судебных решений должен быть отстранён от страстей и интересов политики и от вмешательства законодателей. Так или иначе судьи должны были выделить для себя эксклюзивную сферу незаинтересованной профессиональной юридической деятельности.

После 1800 года именно это и произошло. Судьи отказались от своих традиционных широких и неопределённых политических и магистерских ролей, которые ранее отождествляли их с исполнительной властью или высшей магистратурой, и перешли к роли, которая была гораздо более исключительно юридической. Была прекращена практика политических выступлений судей перед присяжными со скамьи подсудимых и дипломатических миссий, выполняемых судьями во время заседаний суда. Судьи всё больше воспринимали себя как профессиональных юристов, способных лишь рассматривать дела и толковать закон.

Ещё в деле Хейберна в 1792 году федеральный окружной суд округа Пенсильвания опротестовал принятый Конгрессом закон о недействительных пенсиях за нарушение принципа разделения властей. В соответствии с этим законом судьям окружных судов Соединённых Штатов была поручена административная задача по рассмотрению пенсионных исков ветеранов, получивших ранения во время Революционной войны. Однако их решения могли быть пересмотрены и отменены военным министром и Конгрессом. Окружной суд, состоящий из двух судей Верховного суда и окружного судьи, отказался рассматривать прошение Уильяма Хейберна о назначении пенсии и объявил Закон о пенсиях неконституционным на том основании, что участие в несудебной деятельности, подлежащей пересмотру другими ветвями власти, нарушает независимость судебной власти. Хотя судьи извинились за своё решение, они, тем не менее, выразили чёткое понимание своего особого судейского статуса. Они больше не хотели, чтобы их считали политическими магистратами с административными обязанностями.

С распространением такого мышления судьи всё больше ограничивали свою деятельность обычными судами, которые становились более профессиональными и менее обременёнными популярными присяжными. Уже в самом начале своего существования Верховный суд избегал выносить заключения, которые не вытекали из реальных судебных разбирательств между сторонами. В 1790 году председатель Верховного суда Джон Джей отклонил просьбу министра финансов Гамильтона о том, чтобы суд занял позицию против оппозиции Вирджинии в отношении принятия федеральным правительством долгов штатов. В 1793 году суд отклонил просьбу президента Вашингтона о предоставлении внесудебных заключений по вопросам, касающимся международного права, нейтралитета, а также британских и французских договоров. Хотя некоторые штаты и по сей день продолжают давать консультативные заключения, эти ранние отказы от консультативных заключений помогли утвердить Верховный суд и другие федеральные суды в качестве чисто судебных органов, рассматривающих конкретные судебные дела.

Однако даже после 1800 года уход судей из политики не был быстрым. Например, из десяти судей, работавших с 1802 по 1823 год в верховном суде Нью-Йорка, четверо пытались стать губернаторами, а трое преуспели. Тот факт, что судьи верховного суда Нью-Йорка заседали вместе с канцлером и губернатором в своеобразном ревизионном совете штата (упразднённом в 1821 году), несомненно, способствовал их большей политической активности.

Несмотря на эти пережитки прежней эпохи, все больше судей стремились избегать партийной политики и гордились своим судейским опытом и беспристрастностью. Они поддерживали публикацию судебных заключений и составление юридических отчётов. В 1798 году Александр Дж. Даллас опубликовал первый том дел, решённых Верховным судом США, а в 1804 году Уильям Кранч начал публикацию своих «Отчётов Верховного суда». К началу XIX века штаты сами стали публиковать отчёты о решениях своих судов. К 1821 году судья Стори подсчитал, что уже существует более 150 томов американских отчётов, «содержащих, — сказал он, — массу решений, которые свидетельствуют о необыкновенном стремлении приобрести высочайший профессиональный характер».

Повсюду юристы публиковали трактаты и способствовали становлению права как науки, которую лучше всего знают подготовленные беспристрастные эксперты. Штаты пытались соответствовать этому мнению, устанавливая новые требования для поступления в адвокатуру. В Нью-Гэмпшире для приёма в адвокатуру требовалось не менее двух лет практики в суде общей юрисдикции. В Делавэре и Мэриленде требовалось три года изучения права с последующей сдачей экзаменов. Университеты пополнили свои факультеты профессорами права, а некоторые юристы призвали к созданию отдельных юридических школ для преподавания новой науки права. Наиболее заметной была школа, основанная Таппингом Ривом в Личфилде, штат Коннектикут, в 1784 году. В 1817 году была основана Гарвардская школа права. Юридическая школа Йельского университета выросла из офиса нью-хейвенского адвоката Сета Стейплза в 1810-х годах.

По мере того как юристы и адвокаты становились все более профессиональными, а право все больше рассматривалось как специальная наука, суды старались избегать самых взрывоопасных и партийных политических вопросов. Безусловно, именно в этом заключался секрет успеха Суда Маршалла в эти годы. Суд не только отступил от передовых и открытых политических позиций, которые