Вариант единорога - Роджер Желязны

– О да!

– Люблю тебя.

– И я тебя люблю.

– А как прекрасен Руби-Стоун! Как он нежен!

– О да! И грациозен!..

– Как я была горда, когда в Жилище мы его несли!

– Я тоже! А помнишь танец в небесах? О, как он был великолепен… И выбранный тобою камень был лучше всех. Он в свете солнечном так пламенел!

– А вечером рубина блеск нежнее стал и мягче…

– Да, ты во всем права. И все будет прекрасно.

– Да, я уверена.

Мы допили свой напиток и уже собирались уходить, когда Землянин вновь наполнил наши чаши.

– За счет заведения. Свадебный подарок. Я поглядела на Квиб. Квиб на Торговца Хокинса, потом на меня. И мы снова сели и прильнули к сладостным чашам.

– Спасибо, – сказала я.

– Да-да, спасибо, – сказала Квиб. Наконец мы снова встали, твердо намереваясь уйти. Я, правда, двигалась несколько неуверенно.

– Давайте, я еще налью.

– Нет, это будет слишком. Нам уже пора.

– Может, хотите переночевать у меня? Это можно.

– Нет. Нам нельзя спать, пока все не завершится. И мы направились к двери. Мне казалось, что пол плывет и качается подо мною, но я все-таки добралась до порога и выползла на веранду. Прохладный ночной воздух отлично освежал после духоты помещения. Я поскользнулась на ступеньках. Квиб бросилась было, чтоб поддержать меня, но тут же отступила назад.

– Прости, Возлюбленная, мой порыв.

– Конечно, Дорогая, все в порядке.

– Спокойной ночи вам обоим. И желаю удачи, – крикнул Торговец Хокинс.

– Спасибо.

– Спокойной ночи.

И мы пошли дальше, через холмы, а затем снова куда-то вниз. Через некоторое время я почувствовала запах сырости, и мы вышли через Лес к ручью. Луны уже сходили с небосклона, на котором мерцали мириады звезд. Меньшая луна, Когда я поглядела на нее, вдруг раздвоилась, и я поняла, что это, вероятно, следствие выпитого в таком количестве согревающего напитка. Когда я опустила глаза, то заметила, что Квиб стоит совсем рядом и пристально меня разглядывает.

– Давай-ка здесь немного отдохнем, – сказала я. – Мне это место нравится. – Я указала на полянку под небольшим деревцем.

– А я тогда вон там присяду, – сказала Квиб, отходя на противоположный конец полянки, к огромному валуну.

– Меня тоска по Руби-Стоуну снедает, – сказала я.

– Я тоже по нему грущу, Любовь моя.

– Как я мечтаю выносить то семя, которым он меня одарит!

– И я хочу того же, моя Радость!

– Но что это за шум?

– Какой? Я ничего не слышу. Я -прислушалась, но странные звуки больше не повторились.

– Я слышала, что те, кто покрупнее – как я, пожалуй, – способны больше выпить того напитка, и он им не во вред, – задумчиво проговорила Квиб, кивая головой и глядя во тьму.

– Мне тоже довелось об этом слышать. Тебе подходит это место, Дорогая? Квиб встала.

– Как было б глупо. Дорогая, сказать, что нет. Пусть наши души вечно пребывают в мире. Я продолжала сидеть, как сидела.

– А разве может быть иначе, о моя Квиб? Я нащупала свои палки с когтями, напоминающие пряжку на поясе.

– Поистине ты сама доброта и нежность… – начала Квиб…

…И бросилась на меня, широко раскрыв жвала, стремясь нанести смертельный укус.

Я ударила ее в грудь палкой с когтями и откатилась в сторону. Тут же вскочив, я распорола второй палкой ее огромный фасетчатый глаз, в котором отражались, сверкая, луны и звезды. Квиб засвистела от боли и отпрянула назад. Я снова подняла обе палки и со всей силой нанесла новый удар, глубоко вонзив когти над спинной пластиной ее хитинового панциря, чуть ниже ее милой, такой дорогой мне головки. Она засвистела еще громче и упала на спину, увлекая мое оружие за собой. Я почуяла запах соков ее тела и запах ее страха…

И всей своей тяжестью обрушилась на нее, широко разинув жвала и вцепившись ей в голову. Квиб еще не сколько мгновений сопротивлялась, потом застыла без движения.

– Нежна будь с Руби-Стоуном, – прошептала она мне. – Ведь он так мил, так хрупок, наш супруг…

– Спокойна будь, Любимая моя, – отвечала я, нанося ей последний укус…

Я лежала поверх ее тела, затвердевшего и безжизненного, укрывая его своими теплыми подкрылками.

– Прощай, Лесная жница! Прощай, Любовь моя… – шептала я.

Потом поднялась и разгрызла своими жвалами ее хитиновый панцирь. Она была такая нежная внутри! Мне нужно было всю ее поглотить и отнести назад, в наше Жилище, к нашему Руби-Стоуну. И я начала Пиршество Любви.

Давно уже наступил полдень, когда я до блеска вычистила панцирь Квиб и вновь собрала его воедино, скрепив тончайшими травяными волокнами. Когда я повесила Квиб на дерево, ее панцирь начал тоненько позвякивать при налетающем ветерке.

Откуда-то доносился еще какой-то странный звук, тяжелое, низкое, совершенно неестественное гудение. Нет! Не может быть! Не может быть, чтобы этот Землянин осмелился преследовать нас со своим ящиком для картинок!..

Я огляделась. Не его ли гигантская тень скрылась за холмом? Я еле двигалась. Нет, преследовать его я была не в состоянии. Да и не была ни в чем уверена, понимала, что никогда не смогу обрести такую уверенность… Сейчас, немедленно, мне нужен был лишь отдых, сон…

С огромным трудом, тяжело переваливаясь, я дотащилась до валуна и устроилась возле него. Из пустого панциря моей возлюбленной ветерок доносил до меня голос ее души…

…Усни, шептала она, усни. Я с тобой, навсегда с тобой. Ты заслужила это счастье и эту честь, Любовь моя. Да пребудут вечно в мире наши души…

Да, мне нужно, мне совершенно необходимо было уснуть, поспать, прежде чем пускаться в обратный путь. Руби, Руби-Стоун ждал меня, и камень огненного цвета сиял на его челе, восхитительный, ярко пылающий в солнечном свете, мягкий и нежный в сумерках… Твое ожидание, Руби-Стоун, почти подошло к концу. Еще совсем немного, и мы вернемся к тебе. Наш поединок любви завершен… Я уже вижу наше Жилище, наш Дом, ясно вижу его, ведь там мы оставили тебя… И скоро твой огненный камень засверкает рядом с нами. И мы отложим для тебя яички. Мы будем кормить тебя. Скоро, уже скоро… Кажется, опять там мелькнула эта тень, но мне не разглядеть… Впрочем, это тебя не касается. Я спрячу свой позор в себе – если это действительно такой уж позор – и никогда не расскажу о нем никому… Наша возлюбленная Квиб все еще поет там, на дереве, и во мне. Поет о мире; о мире, о нашем брачном слове, данном друг другу, об извечном возвращении Яйца. Что же еще может иметь значение, мой Дорогой? Разве что-то другое может сдержать полет или украсить чело одиночества, кроме сияющего рубина, символа нашей любви, Руби-Стоун?

Спи, усни, поет Квиб. Подожди еще немного, поет Квиб. Скоро, скоро, поет Квиб. И мы сыграем свои роли на всеобщем празднестве жизни, Любовь моя.