В гору - Анна Оттовна Саксе

— Я думаю, вы меня поддержите, особенно те, кому сегодня не хватило мест, — она хотела закончить шуткой, но вдруг горячая волна ударила ей в голову: показалось, будто в дверях стоит человек со шрамом на щеке. Да, он действительно стоял среди тех, кому не хватило мест, и смотрел на нее. Встретившись с нею взглядом, он подбадривающе кивнул.

Со сцены она прошла в зал и хотела сесть на свое место рядом с Зентой, но ее влекло к дверям, словно надо было убедиться, не ошиблась ли.

Упмалис стоял, прислонившись к дверному косяку. Заглядевшись на сцену, он не заметил, как подошла Мирдза. Она положила ему на плечо руку. Он повернулся к ней щекой с розоватым шрамом и, вместо того чтобы поздороваться, молча улыбнулся. Мирдза взяла его за руку и повела в зал. Им пришлось пройти мимо Эрика. Он посмотрел на нее, но лицо его осталось безразличным. Мирдза усадила Упмалиса рядом со своим отцом, сама же осталась без места и хотела уйти, но Упмалис потеснил Озола, Зента подвинулась ближе к Петеру, так на краях двух стульев для Мирдзы освободилось узкое местечко.

— Я сейчас дам тебе слово, — шепнул Озол гостю.

— Не надо. Я уже наговорился досыта, — шутил Упмалис, — читал доклад в соседней волости.

После русского народного танца, исполненного Никой и Асей, на сцену вышел Стасик, чтобы объявить следующий номер программы — выступление ученического хора, но его перебил вставший с места Озол.

— Товарищи, все вы, наверное, помните нашего прошлогоднего гостя в День победы, секретаря уездного комитета комсомола Упмалиса. Попросим его и сегодня сказать нам несколько слов. Слово имеет товарищ Упмалис.

Упмалис поднялся, незаметно погрозив Озолу кулаком. Он не стал подниматься на сцену — у него была привычка говорить с места. Девушки и юноши помнили его и, аплодируя, повскакали со скамеек.

— Я не знал, товарищи, что у вас есть свои поэты, — начал Упмалис с улыбкой. — И такие, которые пишут стихи на бумаге — кровью сердца, разумеется, и такие, которые призывают сочинить целый Народный дом.

Его слова проникали в сердца слушателей. Даже старики улыбались, подняв кверху бородатые лица.

— Я, к сожалению, прозаический человек и поэтому хочу предупредить поэтов, что не следует забывать и о буднях. Если в Народном доме на доске почета будут записаны, — надо полагать, золотыми буквами — имена его строителей, то я приеду и вычеркну тех, чьи имена не будут и на другой доске — доске мастеров высоких урожаев. Согласны?

— Да! Да! — раздалось изо всех углов зала.

Он напомнил об обязанностях комсомольцев и молодежи во время сева, подчеркнул, что недостаточно только засеять — за посевами надо ухаживать, надо бороться с сорняками, и закончил:

— Предлагаю предупредить, что в день открытия Народного дома у входа контролеры будут проверять руки и белоручек туда не впустят.

Начались танцы. Упмалис пригласил Зенту, а Мирдза танцевала с Петером Ванагом. Она увидела, что Эрик танцует с заигрывавшей; с ним хозяйской дочкой Ильзой Рауде. Ильза строила ему глазки и пыталась вовлечь в разговор. «Нет, этого нельзя допустить! — мелькнула у Мирдзы мысль. — Эрик все-таки слишком хорош для такой гусыни». Она извинилась перед Петером и, разыскав Лайму Гаужен, шепнула ей, чтобы та освободила Эрика от Ильзы, как только объявят дамский танец. Лайма так и сделала. Протанцевав с ним, она усадила его рядом с Яниной и познакомила их. После этого Эрик пригласил Янину и танцевал с ней весь вечер.

«Значит, забыл меня, даже не смотрит», — думала Мирдза без той обиды, какую испытывают девушки, когда отвергнутые поклонники не замечают их. Но когда она танцевала с Упмалисом, сама чувствуя, что вся сияет, то заметила брошенный Эриком мимолетный, но многозначительный взгляд и поняла — Эрик ее не забыл, только научился владеть собой. «Показал бы хоть характер!» — вспомнила Мирдза, как она сказала, когда Эрик приезжал свататься, не веря, однако, что он способен показать характер. Но и сознание, что Эрик ее помнит, не очень польстило Мирдзе. Самообладание Эрика вызвало в ней удивление — раньше она в нем этой черты не примечала. Видимо, она появилась недавно.

Когда Мирдза вышла с Упмалисом из зала, где увлекшаяся молодежь уже в третий раз выпрашивала у Ивана «последнюю польку», рассвет над озером оповестил о наступлении рабочего дня.

— Не знаю, как быть, — сказал Упмалис Мирдзе, — хотел переговорить с твоим отцом, но он как-то незаметно ускользнул.

— Должно быть, вспомнил прошлогоднее празднование Дня победы и… Карлена. Поэтому и мать не пришла сегодня на вечер. Пойдем к нам. Отец, наверное, уже встал.

— Мы ведь можем поехать, — Упмалис принял приглашение, — мой старый «виллис» тоже хочет потанцевать.

По пути они видели, как в сером рассвете по полям уже ходили пахари. Старикашка, кричавший, что сеять «слишком рано», с лукошком вышел из дома.

— Даже неудобно, что так долго прогуляли, — призналась Мирдза.

— Да, куда ни посмотришь — всюду борьба за пятилетку. Но для того чтобы строить, сеять и добиваться урожаев, нужно и веселье, нужно сознание общности, — ответил Упмалис, глядя вперед.

26

БОРЬБА ЗА ХЛЕБ

Направляясь в город, Озол заехал на заготовительный пункт, чтобы воочию убедиться, как заведующий приготовился к приемке осеннего урожая. Крестьяне еще летом рассказывали: там что-то строят и теперь не повторится прошлогодняя история, когда зерно чуть не пришлось ссыпать на землю. Еще издали сверкал на солнце белый дощатый сарай, на крыше хлопотали люди. У постройки Озол встретил и самого заведующего, с которым поругался в прошлом году.

— Все-таки не доверяете? — улыбаясь, крикнул он Озолу. — Решили проверить?

— Вы ведь знаете, у крестьянина такая натура — верит только тому, что пощупал, — шутливо ответил Озол.

— Второй раз получить взбучку не хочется, — признался заведующий. — Досталось мне тогда от товарища Рендниека. Я еще зимой заготовил материалы и вон сколько уже успел.

— Значит, нечего горевать, осталось только крышу покрыть, — радовался Озол. — Очень облегчили вы мою работу этой осенью. Не придется, как в прошлом году, выслушивать насмешки врагов и возмущение друзей.

— Будут новые трудности, — вздохнул заведующий. — Наверное, слышали — в хлебородных областях Союза неурожай. Все выгорело от засухи.