Происхождение партократии - Абдурахман Авторханов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В результате мы стали на путь создания полицейского режима. Это еще не "кукушка прокуковала", но может решить судьбу революции. С такой теорией любое дело можно загубить… Ленинградцы в основном с нами, но они пугаются, когда речь заходит о возможности снятия Сталина…
Наши потенциальные силы огромны, но 1) средние члены ЦК до сих пор не понимают глубины разногласий, 2) велик страх раскола. Поэтому, когда Сталин уступает нам в отношении "чрезвычайных мер", то он затрудняет наши атаки против него. Мы не хотим быть раскольниками, в этом случае они быстро расправились бы с нами. Но Томский в своей последней речи ясно доказал, что раскольником является именно Сталин» („А Documentary History of Communism", ed. by R. V. Daniels, p. 308-309, из архива Троцкого, сокращенный обратный перевод).
Узнал ли Сталин тогда же о беседе Бухарина с Каменевым? Похоже на то, что узнал. В противном случае было бы непонятно, почему Сталин принял меры, в силу которых он заставил Бухарина дезавуировать самого себя. Через каких-нибудь двадцать дней после беседы с Каменевым не только Бухарин, но и Рыков с Томским должны были подписать следующее заявление, составленное Сталиным на имя Коминтерна: «нижеподписавшиеся члены Политбюро ЦК ВКП(б) заявляют…, что они самым решительным образом протестуют против распространения каких бы то ни было слухов о разногласиях среди членов Политбюро ЦК ВКП(б)» («КПСС в рез.», 1953, ч. II, стр. 438-439).
Бухарин и его единомышленники, боясь обвинения в подготовке раскола, подписали явную неправду, тем самым помогли Сталину и ухудшили собственную позицию. Более того, они совершенно дезориентировали партию и актив, которые симпатизировали Бухарину как непоколебимому стороннику ленинского нэпа. Кроме того, данным заявлением бухаринцы брали на себя моральную и политическую ответственность за текущую, все еще продолжающуюся сталинскую практику репрессий, насильственное насаждение колхозов, ограничение нэпа.
Сталин, тем временем, начал обработку членов ЦК и Политбюро против бухаринцев. Что стоит, например, такая записка, которую Сталин пишет одному члену Политбюро против другого члена Политбюро: «Здравствуй, т. Куйбышев!… Слышал, что Томский собирается обидеть тебя. Злой он человек и не всегда чистоплотный… Читал твой доклад о рационализации. Доклад подходящий. Чего еще требует от тебя Томский?» (Сталин, Соч., т. 11, стр. 220). Так натравливает «чистоплотный» Сталин все еще колеблющегося Куйбышева на Томского.
В сентябре 1928 года Бухарин открыто выступил против обозначавшегося нового курса в статье
«Заметки экономиста» в «Правде» (30 сент. 1928 года). Это было, однако, выступление без адреса того, против кого оно направлено. Поскольку Бухарин вместе со своими единомышленниками заявил, что у него нет никаких разногласий со Сталиным, то статья не была понята не только партией, но даже и ее активом. Только в Политбюро знали, в чем дело. Между тем, в статье содержалась острая и аргументированная критика сталинского волюнтаризма в экономической политике, хотя автор свою критику выдавал за критику троцкизма. Главное содержание статьи сводилось к следующему:
Экономическое планирование допускает ошибки, некоторые из которых являются в нынешних условиях неизбежными, но «даже неизбежные ошибки тоже являются ошибками»; допускается грубое нарушение «фундаментальных пропорций» в развитии экономики, а вытекающие отюда провалы вовсе не являются «неизбежными ошибками»; если даже хороший план не является всемогущим средством, то плохой план и плохое экономическое маневрирование тем более могут загубить хорошее дело; главные ошибки в руководстве экономикой сводятся к нарушению правильных пропорций между разными отраслями народного хозяйства, результатом чего могут быть неприятные изменения в отношениях между классами, ибо нарушение экономических пропорций может привести к расстройству политического равновесия в стране. Бухарин предлагает и свою альтернативу к политике «товарного голода» и кризисных нарушений экономических пропорций: чтобы достичь наивысшего уровня социального воспроизводства (свободного от кризисов), а также систематического роста социализма, следовательно, чтобы создать наиболее благоприятное положение для пролетариата в его отношениях с другими классами страны, – необходимо добиться координации основных элементов народного хозяйства, «сбалансировать» их, улаживать их взаимосвязь и взаимодействие таким образом, чтобы они могли наилучшим образом выполнять свои перспективные функции, активно влияя на течение экономической жизни и классовой борьбы. Так можно добиться благоприятного баланса и равновесия в народном хозяйстве. Троцкисты, чтобы обеспечить высокие темпы развития индустрии, требовали максимального выкачивания средств из крестьянской экономики. Рост не временных, а постоянных темпов индустрии, наоборот, должен опираться на быстрый рост сельского хозяйства. За бурным ростом индустрии, за значительным ростом населения и за ростом спроса населения не поспевает рост зернового хозяйства. Разве не ясно, что в этих условиях пренебрежительное отношение к зерновой проблеме – преступление. Разве не ясно, что троцкистское «решение» вопроса (насильственное выкачивание сельскохозяйственной продукции из деревни за счет зажиточных крестьян) поведет нас не к воображаемой, а к реальной катастрофе?
Сталинское «решение» и было в глазах Бухарина троцкистским решением, вернее, решением или рецептом Преображенского. Тот, кто верит, продолжал Бухарин, что рост плановой экономии дает нам возможность – как результат отмирания закона стоимости – делать все, что нам нравится, просто не понял азбуки экономической науки… В центре всех наших плановых расчетов, говорил Бухарин, должно стоять постоянное развитие индустриализации, но оно не должно происходить за счет грабежей крестьянства. Тут должна быть экономическая гармония, когда индустрия не только растет на базе выгод от роста сельского хозяйства, но и одновременно помогает индустриализировать само сельское хозяйство, что и подготовит ликвидацию противоречий между городом и деревней.
Поскольку у Сталина не было никаких разумных доводов против этой программы Бухарина, он перевел спор в другую плоскость и даже в другое место. Сталин спустился с уровня Политбюро к уровню области. Как Бухарин и предвидел, Сталин взялся за разгром московской базы бухаринцев.
Еще с февраля 1928 года в закрытом письме ЦК к партийным организациям заострялось внимание партии на том, что в партии нарастает «правая опасность» и приводились примеры исключения из партии местных деревенских коммунистов «за смычку с кулаком».
Но против нового курса Сталина выступали не только в деревнях. Сталин говорил, что «если подняться выше, к уездным, губернским парторганизациям,… то вы без труда могли бы найти здесь носителей правой опасности» (Сталин, Соч., т. 11, стр. 235).
Но не так страшны были провинции, где партаппарат без шума и без каких-либо законных выборов снимал мало-мальски подозрительных партийных чиновников, но страшной стала столица, где во главе Московского комитета стоял бухаринец, секретарь ЦК и кандидат Политбюро Угланов, а во главе Моссовета – другой бухаринец, член ЦК Уханов. Прежде, чем взяться за Бухарина и его сторонников в Политбюро, надо было осадить и взять московскую крепость бухаринцев. Сталин приступил к этой задаче не сверху, по линии ЦК, а снизу, по линии московских районных партийных организаций. Минуя Московский Комитет (МК), ЦК начал созывать «активы» районов, снимать их секретарей РК (Краснопресненский, Рогожско-Симоновский, Хамовнический и др. райкомы). Одновременно эти же «активы» обращались «в порядке критики и самокритики» снизу к ЦК, требуя снять своих секретарей РК и ликвидировать ошибки МК (3. И. Ключева, «Идейное и организационное укрепление компартии», Москва, 1970, стр. 260).
Когда возмущенные руководители МК обращаются к ЦК с жалобами на его явно незаконные по уставу апелляции к районам через голову МК, то невозмутимый Сталин ответил на созванном им пленуме МК в октябре 1928 г.: «Я не знаю, чем можно оправдать такое недовольство. Что может быть плохого в том, что районные активы московской организации подняли свой голос, потребовав ликвидации ошибок и колебаний» у руководителей МК? (там же, стр. 236-237).
В чем же заключались эти ошибки и колебания? В длинной речи Сталина нет ни слова, в чем заключались эти «ошибки и колебания» у МК. Только осведомленные знали, что у руководителей МК была лишь одна ошибка: они поддержали точку зрения Бухарина против Сталина на июльском пленуме. Разумеется, начиная борьбу с Бухариным, Сталин не мог терпеть в своем тылу эту крепость бухаринцев. Сталин предложил Бюро МК созвать объединенный пленум МК и МКК вместе с районным «активом» для обсуждения создавшегося положения. Сталин на пленум явился со всем секретариатом ЦК и собственными единомышленниками из Политбюро. Он держал здесь большую речь, в которой он первый раз после расправы с «левым уклоном» открыто заявляет, что в партии образовался теперь новый уклон – «правый уклон» и что «победа правого уклона в нашей партии означала бы нарастание условий, необходимых для восстановления капитализма в нашей стране» (там же, стр. 226). Сталин считает, что если партия не откроет широкой идеологической кампании против правого уклона, если она его не разгромит так же, как она разгромила «левый уклон», то революции грозит гибель. Он цитирует Ленина: «Пока мы живем в мелкокрестьянской стране, для капитализма в России есть более прочная экономическая база, чем для коммунизма» (там же, стр. 227). Поэтому Сталин предлагает: кто не хочет реставрации капитализма в СССР, тот должен бороться не только за ликвидацию правого уклона, но и за выкорчевку корней капитализма в стране, другими словами, надо ликвидировать ленинский нэп и провести сталинскую коллективизацию.