Пролегомены российской катастрофы. Трилогия. Ч. I–II - Рудольф Георгиевич Бармин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, одного субъективного фактора недостаточно без наличия факторов объективных.
Есть точка зрения, согласно которой крах Союза был обусловлен тем, что наследники Сталина демонтировали «сталинскую экономику», суть которой:
— общенародная собственность на средства производства;
— решающая роль государства в экономике;
— директивное планирование;
— мобилизационный характер;
— ограниченный характер товарно-денежных отношений;
— недопустимость нетрудовых доходов и сосредоточение избыточных материальных благ в руках отдельных граждан;
— обеспечение жизненно необходимых потребностей всех членов общества и неуклонное повышение жизненного уровня, общественный характер присвоения (В. Ю. Катасонов. Сталинская экономика. «Советская Россия». 30.01.2014).
Излагая подобную суть «сталинской экономики», автор демонстрирует пробелы в области политэкономии. Он, как и все советские политэкономы, допускает отождествление государственной формы собственности с общественной, что недопустимо в силу нетождественности категорий «государственная» и «общественная». Уже в силу этого капитального изъяна на всей его статье можно ставить крест. Но для убедительности этого тезиса рассмотрим еще некоторые авторские ляпы.
Как известно, еще на заре советской власти Ленин утверждал, что основой Советского государства должен быть государственный капитализм, и убедительно призывал своих адептов учиться ему (ПСС. Т. 36. С. 301). Почему Ленин, совершивший государственный переворот в конце 1917 года под флагом социализма, в начале 1918 года вдруг заговорил о необходимости учиться госкапитализму? Да потому что в начале 1918 года в России для введения социализма не было условий (ПСС. Т. 36. С. 66, 295, 303). Я думаю, Ленин об этом прекрасно знал и до переворота, но ведь не будешь же звать трудящихся на штурм капиталистической твердыни под лозунгом торжества госкапитализма! Какой дурак пойдет за тобой под таким знаменем?! Поэтому Ленин, верный своей лживой, демагогической натуре, трещал о социализме, рабочем контроле, власти трудящихся и прочих пустяках, которые, как он прекрасно знал, отменит на следующий день после захвата власти. Что и произошло. Но захватив власть, необходимо было на каких-то основах развивать экономику. При неограниченной власти и государственной собственности на все средства производства локомотивом экономики автоматически становился госкапитализм. Максимальная концентрация власти и собственности в руках одной партии и, фактически, в руках ее вождя допускала свободу экономического и политического маневра. Отсюда сверхмобилизация, сверхмилитаризация времен Гражданской бойни, плавно переходящие в сталинскую сверхиндустриализацию с конца двадцатых годов. Отсюда же директивное планирование и все прочие элементы командно-административной экономики, зародившейся с первых дней переворота и просуществовавшей до конца большевистского эксперимента.
Катасонов повторяет догму кремлевских пропагандистов об ограниченности товарно-денежных отношений в СССР в силу ориентации экономики на натуральные показатели. Оно и понятно. После Ленина о госкапитализме как основе вновь возникшего общественного строя не заикались. Признать подобное было разоблачением себя (то есть правящей партии) как новых эксплуататоров трудящихся, а где капитализм — простой или госмонополистический (госкапиталистический), там и господство наемного труда, а где наемный труд, там и эксплуатация. Все это — марксистские азы, которые убедительно поведал еще Энгельс в 1880 году: «Чем больше производительных сил возьмет оно (государство. — Б.) в свою собственность, тем полнее будет его превращение в совокупного капиталиста и тем большее число граждан будет оно эксплуатировать. Рабочие окажутся наемными рабочими, пролетариями. Капиталистические отношения не уничтожаются, а… доводятся до высшей точки…» (Маркс К., Энгельс Ф. О социалистической революции. М., 1974. С. 407).
Маркс и Энгельс в свое время неоднократно упоминали о социализме как обществе без товарного производства. Повторял это и Ленин. В годы военного коммунизма товарное производство и деньги почти отменили. К 1921 году Ленин понял, что это — утопия и надо возвращаться на круги своя, то есть к капитализму, без которого все рухнет. Начался нэп.
После Ленина кремлевские идеологи в целях сокрытия от народа сущности нового строя говорили о нем только как о социалистическом с общественной собственностью на средства производства, плановой экономикой с натуральными показателями и т. п. Но натуральные показатели почему-то измеряли в стоимостных величинах — рублях. На словах долдонили о социализме, господстве планового начала и т. п., а в реалиях господствовали товарно-денежные отношения, наемный труд и жесточайшая эксплуатация. Стыдливое игнорирование законов товарного производства оборачивалось ростом себестоимости продукции, диспропорциями, затовариванием складов и элементарной всеобщей бесхозяйственностью. Примеров ее может привести каждый сколько угодно.
Суть «сталинской экономики» Катасонов видит в общественном характере присвоения. Очередная политэкономическая неграмотность. При государственной форме собственности на все средства производства весь прибавочный продукт присваивается государством (при оставлении некоторой части, например, в колхозах для воспроизводства). Сутью «сталинской экономики» было не общественное присвоение, а «лагерная экономика», с принудительным трудом, подсудностью за опоздание на работу, прогул, увольнениями с разрешения администрации предприятия, лишением колхозников паспортов — чтобы не разбежались, расстрелами за невыполнение нормы в лагерях и т. п. Вся страна была концлагерем, по меткому замечанию Солоневича. И Катасонов глубоко сожалеет, что наследники Сталина отказались от сталинской модели экономики, то есть всеобщего принудительного труда, судебного произвола, бессудных расстрелов, когда, со слов Молотова, «все держалось на терроре» (то есть на страхе. Б.) (Сто сорок бесед с Молотовым. М.: Терра, 1991. С. 356) и прочих атрибутах лагерного режима. Думаю, страна с тюремным режимом распалась бы еще раньше. История не знает длительного существования стран-тюрем.
Р. Косолапов крах Союза связывает с «угасанием просвещенческой динамики партии» («Советская Россия». 15.12.2011).
Партийная пропаганда промывала мозги трудящимся 24 часа в сутки. Куда больше? Дело было не в болтовне о «преимуществах социализма» и тому подобной чепухе, а в проведении своевременных экономических реформ, как, например, в Китае, расширении внутрипартийной демократии и своевременной ротации высшего руководства КПСС.
Существует и такая точка зрения на крах Советского Союза: «Держава рухнула. Не из-за экономики… не из-за политики, а из-за изменения духа народа» (В. Бондаренко. «Завтра». № 8. 2014).
Из-за одного духа еще ни одна империя не пала. Для ее гибели необходимо было или всеобщее вооруженное восстание народа, чего в Союзе не было, или нашествие «гуннов», чего тоже не было.
Да, ко второй половине восьмидесятых годов из-за постоянных экономических трудностей, выражавшихся в течение десятилетий в постоянном дефиците товаров ширпотреба, афганской авантюре, отсутствии демократии, широкие народные массы разочаровались в способности существующих экономической и политической систем удовлетворить их потребности. Массовое знакомство в течение десятилетий с жизнью стран «загнивающего» капитализма делало выбор не в пользу «процветающего социализма». Народ в определенной степени «заболел рынком». Но от этой «болезни» Держава не рухнула. Она рухнула благодаря предательству партийных верхов и всей партии, проявившей потрясающее равнодушие к собственной судьбе и судьбе Родины. Выдрессированная своими вождями и генсеками, от Ленина
