Перебирая наши даты - Давид Самойлов

Лет десять я исследую практику умирания. Поэтому моя поэзия не для молодых. Почему у меня все же есть молодые читатели?

Чтение правдолюбцев не возбуждает, не подвигает и когда процеживается, остается мутный осадок неудовлетворенного честолюбия.

В 7–м «Континенте» прекрасней всего Флоренский, замечательный ум и писатель, с которым роднит понимание культуры как самого главного, понимание культуры как явления вселенского и единственной заручки против варварства и гибели. И еще — мечтательный, чистый и отрешенный Сахаров, которого нельзя не любить….

27.6. Третий день у меня прострел.

Читаю «Записки туриста» Стендаля.

Удивительный ум.

В мире гораздо больше людей с идеями, чем с мыслями. Идей и у дурака с избытком. Мысли же бывают только у избранных умов, вроде Пушкина, Герцена, Ларошфуко, Стендаля.

Когда читаешь изложение идей, все время размышляешь о согласии или несогласии, о значении идей и пр.

Изложение мыслей, как у Стендаля, — ни с чем не сравнимое удовольствие от личной беседы с необычайно умным человеком.

Истинный писатель, особливо в прозе, должен чаще иметь дело с мыслями, чем с идеями.

Все утро писал письма, небывало для меня много. Стихи катастрофически не идут. Да и не могут, видимо, быть. Их единственный источник — память, может быть, иногда внешнее чувство, а не главное, что может быть источником лирики — любовь, увлечение, бесшабашное ощущение, что все возможно или что все пропало. А на одном описании, повествовании поэт продержаться не может.

Истинное чувство есть в «Старом Дон — Жуане», и это чувство смерти. Дальше ничего нет.

Да! И конечно, в Стендале есть бескорыстие мысли — вместо наружной целенаправленности идей.

Мысль дает представление о том, что происходит. Идеи требуют от действительности того, что она не может дать. И ради себя готовы изломать действительность.

28.6. Читаю «Доктора Живаго», роман мной недооцененный и недопонятый в ту пору внешних страстей.

Приходил Лева Копелев. Часа три трепались….

Не у Бабеля и Олеши, как полагали мы до войны, надо учиться писать прозу, а у Булгакова, Платонова, Пастернака.

Достоевский, Горький — у них люди с червоточиной. Достоевский других людей не понимает, то только и понимает в человеке. А Горький упорно и с удовольствием ищет — где же это в человеке.

У Пастернака нет отрицательных персонажей. Он ищет и понимает в человеке только благородное. Он интеллигент, способный любить, понимать и возвышать человека, не ища для него оправданий.

Слушал передачу по радио об Антокольском.

Целое поколение поэтов думало, что они ученики Маяковского или Пастернака. На самом деле они ученики Антокольского.

30.6. …Медленно читаю «Живаго».

Поразительно. Как надо любить и уважать героя, чтобы отдать ему лучшие свои стихи.

4.7. …Очень милы, утрясены и дружны дети. Наблюдать их — большое счастье.

«Дружба народов» передвинула моих «Цыгановых» с 8–го на 9–й номер из‑за некоторых недоумений. В маленьком предисловии пытался их разъяснить. Посмотрим….

20.11. Полгода мы в Пярну.

После неимоверного расхлябанного лета, где выяснилось множество несовместимостей, после многих утрясений, наконец‑то все более или менее угряслось; и как будто настал покой и любование покоем и городом, если бы не болезнь Ляли, не жалобы мамы, не неустройство Саши.

Меня, кажется, лишают квартиры за общение с А. Д. Сахаровым в публичном месте (ЦДЛ).

Это не огорчает, не трогает.

Хуже, если лишат работы, книг. Но и это можно перетерпеть….

21.3. С большими трудами приехали в Москву.

Получил ордер на новую квартиру.

Хочется в Пярну.

23.3. Вечер памяти Пастернака в ВТО. Председательствует Озеров. Хорошо выступал Кома.

Рита Райт, Журавлев, Миша Козаков и я.

Много говорят о моем вечере на телевидении. Кажется, большая удача.

1.4. Мой вечер в Политехническом. Успех.

Много говорят о телевидении.

6.4. Переезд на новую квартиру в Астраханском. Много людей.

8.4. …Были Симисы и Даниэли.

Костя — образец сытого диссидента. Его идеал: комфорт плюс диссидентство.

9.4. Читал Л. К. прозу. Как всегда, содержательно и близко.

Трагическое письмо А. И. к ней. Фотография.

Л. К. подарила книгу об Ахматовой….

15.4. 10–го «Женитьба» Гоголя. Отличная режиссура, слабая постановка….

5.5. Формировался я долго. В 38 лет («Ближние страны») я еще — ранний Самойлов. Во «Втором перевале» — (43 года) я — «средний».

Только с «Дней» что‑то начинается. А я все удивлялся, что нет признания (где‑то видел в себе больше, чем было, и думал, что оно уже наличествует в стихе). Но публика — она не дура. С «Дней» и начала меня замечать.

Дни дивные, солнечные, с ноткой ожидания, что все это скоро кончится.

9.5. …День победы. Духовые оркестры в формах с аксельбантами — дальние отзвуки немецких цеховых празднеств.

На эстраде на валу девочка лет трех с удивительным артистизмом и для себя вышагивает и пританцовывает под оркестр.

Стало холодно. Грустно.

28.5. 23–го был в Таллине. Вечер в СП, трансляция по телевидению. Не умеют эстонцы устраивать такие вечера.

После с Леонидом в русской компании — Семененко, Штейн, Миша Сафонов.

Заболели мальчики воспалением легких.

Настроение смутного ожидания и тревоги, м. б. оттого, что работа (переводы) не ладится, а деньги нужны.

Чтение книги Л. К. и воспоминаний Ильиной об Ахматовой. Много хороших разговоров с Галей….

Весна. Холодная. Солнечные дни сменяются дождями. Очень красиво.

Кажется неправдоподобным, что мы здесь живем….

2.7. 29–го дописал «Сон о Ганнибале». Поэма для других получившаяся, для меня неудовлетворительная, ибо благородство в ней насильственное и против моей натуры.

Вчера приехали Баевские. Читал поэму им. B. C., как всегда, уловил истоки стиха — двустишия XVIII в. (как в «Д. Жуане» — романсеро).

Хвалил.

Спокойная тоска.

15.7. 7–8–го был в Таллине на Днях литературы и искусства. Безнадежно казенное мероприятие. Казенщина. Хамство. Еда и питье….

25.7. Мое выступление в Курзале при большом съезде публики. Читал плохо.

Принимали хорошо. Крайнее утомление от людей.

Изменились мы за год.

24.08 — 9.09. В Москве.

После суматошного, утомительного лета, о котором следует еще поразмыслить, — Москва. То же ощущение безумия, возбуждения и уста- лости, к которой все привыкли….

И вдруг — тишина, осень в Пярну, счастливые часы.

Были у Копелевых. Профферы. Подаренные книги.

12.9. Неожиданно заявился Лева Адлер, ифлийский товарищ, умный, хороший, думающий человек.