Пять столетий тайной войны, Из истории секретной дипломатии и разведки - Ефим Черняк

По мнению Луиго, переговоры между Робеспьером и Гарденбергом имели шансы на успех только в том случае, если ни Лондон, ни Вена, ни их разведки не подозревали, что они ведутся. Переговоры эти, начавшиеся на новой стадии в апреле 1794 г., были с этой целью и перенесены в Невшатель, где находился Гарденберг. Одновременно для дезинформации (не только иностранных держав, но и врагов Робеспьера в Комитете общественного спасения, особенно Бийо-Варенна) он поручил Монгайяру (о нем будет говориться в другой связи) миссию тайного агента-двойника, который через ряд посредников связался со шпионской сетью лорда Элджина, руководившего из Брюсселя разведками всех армий коалиции. Из письма Монгайяра к Робеспьеру, попавшего в руки врагов Неподкупного, те предположили, что он ведет переговоры с "чистыми" роялистами, тогда как на деле это было лишь прикрытием контактов с Гарденбергом. На случай неудачи этих переговоров дофина предполагали отправить в Швейцарию к известному доктору Бартелеми Химели, бывшему придворному врачу Фридриха II. Сестра Робеспьера Шарлотта поддерживала переписку с дочерью Химели Сюзанной Екатериной Лешот, которая до 10 августа 1792 г. жила в Версале. Лешот была замужем за женевским часовщиком. Ее кузина Анна Мария Лешот оставалась в Париже и была связана с обслуживанием Тампля. По мнению Луиго, к термидору Робеспьер закончил переговоры с Пруссией, предусматривавшие выдачу дофина, который к этому времени уже был увезен из Тампля, и мог в случае победы возложить ответственность за подмену "заложника" на своих противников в обоих комитетах, Именно этого обвинения боялись Бийо-Варенн и его сообщники, которое мог выдвинуть Робеспьер, если бы после поражения его доставили в Революционный трибунал. Поэтому требовалось не дать ему возможности говорить. Ранение Робеспьера в ночь на 10 термидора обрекло его на молчание. Но оно вместе с тем поставило Бийо-Варенна и Карно в сложное положение: они знали, что дофин увезен, но не знали, кем и куда, в то же время им было невыгодно признать факт бегства это ведь значило бы обвинить самих себя. После гибели Неподкупного тайной местонахождения беглеца владела лишь группа прусских политиков (Гарденберг, Лючезини, Гаугвиц и др.), которых Луиго называет "потсдамским сфинксом". Баррас же, посетивший Тампль 10 термидора, заподозрил неладное. Он стал расспрашивать Бийо и Карно. Вскоре было решено вновь учредить должность, причем не одного, а двух воспитателей дофина. Это произошло через шесть месяцев после того, как Симон покинул этот пост, как раз в день его казни как робеспьериста. Несколько позднее функции воспитателя передали Лорану, доверенному лицу Барраса. В марте 1795 г., покидая свой пост, Лоран повторил "сценарий 23 мая 1794 г.", тайно удалив из Тампля первого псевдодофина и заменив его новым - на этот раз немым мальчиком. Еще одну подмену осуществили Гомен и Лан, преемники Лорана, 5 июня 1795 г. с целью одурачить неприятельскую агентуру.

Остается добавить, что концепция Луиго в ее главных линиях базируется просто на предположениях, а вмонтированные в нее реальные факты никак не способны подтвердить ее в целом.

Часть из сторонников теории "подмены" дофина, пытаясь объяснить, почему его сестра герцогиня Ангулем екая отказывалась встретиться с претендентами, особенно Наундорфом (о нем - ниже), и тем самым выяснить, был ли кто-либо из них не обманщиком, а ее братом, повторяет слух, восходящий к прошлому веку. Они разъясняют, что герцогиня попросту боялась такой встречи, поскольку была сама не королевской дочерью Марией-Терезой, а какой-то подменившей ее женщиной.

В 1980 г. появилась книга довольно известного автора ряда исторических исследований и романов Р. Амбелена "Тайны и государственные секреты 1785-1830 гг.", весьма спорная во многих своих разделах (особенно это касается оценки Амбеленом, являвшимся видным деятелем масонства, роли этого ордена в политические событиях революционного и послереволюционного времени). Однако она содержит и немало новых материалов, в том числе архивных, и достаточно убедительных соображений относительно того, какое политическое значение имел вопрос о судьбе дофина в первой половине XIX в. и, в частности, насколько было озабочено им правительство Реставрации.

До революции репутация Марии-Антуанетты была весьма и весьма невысокой. В первые несколько лет ее муж (до того как он подвергся операции по удалению фимозы) был неспособен к выполнению своих супружеских обязанностей. У королевы, ходили слухи, было несколько любовников, в их числе даже младший брат Людовика XVI, граф д'Артуа (будущий Карл X). У другого брата короля графа Прованского (будущего Людовика XVIII) были основания считать, что фактическим отцом ее дочери был, вероятно, Анри Франкето - маркиз, потом герцог Куаньи, а дофина - граф Ферзен (это шведский аристократ, в действительности очень мало напоминавший того верного рыцаря королевы, каким его рисует позднейшая легенда). Версия о том, что дофин незаконнорожденный, могла утверждаться только с появлением все новых вероятных и безусловных любовников королевы. Жана-Луи де Риго виконта де Водрейля, барона Пьера-Виктора де Бесенваля, герцогов Армана Луи де Гонто, де Лозена, де Бирона. Уже во время революции этот список был дополнен известным политическим теоретиком лидером фейянов Пьером Жозефом Барнавом (и это не говоря уж о более чем нежной дружбе Марии-Антуанетты с княгиней де Ламбаль и мадам де Полиньяк - эта связь была столь общеизвестна, что послужила сюжетом гравюры и театрального представления в 1789 г., и, главное, вполне подтверждается письмами самой Марии-Антуанетты к мадам Ламбаль). Были подобные же обвинения, правда, не подтвержденные документально, в "дружбе" с графиней Диллон и мадам Роган-Гемене. При этом королева проявляла веселую беззаботность и нисколько не была шокирована ходившими о ней слухами. Сам обманутый муж Людовик XVI в последние часы своей жизни произнес: "Что касается королевы, то я уже давно ее простил".

Как писал известный современный историк А. Кастело в книге "Мария-Антуанетта", до революции она вызывала почти всеобщую и откровенную ненависть. Эта вражда проявилась с первых месяцев после 14 июля 1789 г., когда "австриячку" именовали не иначе как "Мессалиной", "мадам Дефицит" (за ее безмерную расточительность), "мадам Вето" (за то, что она, по общему мнению, побуждала короля отвергать законы, одобренные народными избранниками). Несомненно, такая репутация королевы и побудила Эбера выдвинуть против нее во время судебного процесса Марии-Антуанетты в октябре 1793 г. обвинения в кровосмесительной связи с собственным сыном. Не стоило бы ворошить эти альковные секреты, тем более что они касались людей, многих из которых ожидал скорый трагический конец в годы революции, если бы эти тайны не соприкасались с тайнами государственными и не влияли на поведение лиц, находившихся у власти.

Ферзен, возможно, являлся отцом "первого" дофина - старшего брата Людовика XVII. Граф в записях, предназначенных только для себя самого, так и именует его - "мой сын". Правда, через три года после смерти "первого", в 1792 г., он так же начинает называть и "второго" дофина, то есть Людовика XVII. В связи с официальным сообщением о смерти дофина в Тампле Ферзен записал в своем дневнике: "Это последний и единственный интерес, который еще оставался у меня во Франции. Ныне того нет. Что мне дорого, больше не существует, поскольку я придаю мало значения мадам (т. е. Марии-Терезе. -Е. Ч.)". Как упоминалось, граф Прованский не сомневался, что именно "второй" дофин - сын Ферзена. И это весьма важно. Однажды Людовик XVIII даже сделал ироническую надпись на повествовании Марии-Терезы о бегстве королевской семьи в Варенн в 1791 г.. "Можно надеяться, что рассказчица так и не узнает о причине привязанности, выказывавшейся Ферзеном королеве". Вопрос о том, был ли дофин сыном Людовика XVI, оказывается тесно связанным с вопросом о том, был ли Наундорф Людовиком XVII. У Наундорфа и его потомства эвазионисты находят ярко выраженные семейные черты Бурбонов. Но если Наундорф был дофин, такие черты могли проявиться независимо от того, кто был его отцом - Людовик XVI или Ферзен, так как в числе предков Марии-Антуанетты была герцогиня Елизавета Шарлотта Орлеанская (жена герцога Лотарингского) представительница младшей ветви Бурбонов.

Ненависть Марии-Антуанетты к кардиналу Рогану, ставшая прологом к пресловутому "делу об ожерелье", была вызвана тем, что он, будучи в 1772 г. (за два года до ее отъезда во Францию) послом в Вене, распространял слухи о ее распутстве, в частности что она была любовницей графа д'Артуа, и снимал копии с ее писем, компрометирующих молодую австрийскую принцессу.

Вспомним "дело об ожерелье". В чем причина явного благоволения властей к содержавшейся в тюрьме Ла Мотт? Возможно, что причиной были угрозы ее мужа Марка-Антуана Николя Ла Мотта из Лондона, если не освободят жену, "обнародовать документы, публикации которых опасаются". Это объясняет посещение Жанны в тюрьме близкой подругой королевы княгиней Ламбаль, пенсию, которую неожиданно стали выплачивать семье преступницы, обещание перевести Жанну из тюрьмы в монастырь и, наконец, легкость, с которой она бежала из заключения, наводящая на мысль, что при этом опять-таки не обошлось без потворства со стороны власть имущих, в их числе мог быть и ее бывший любовник граф д'Артуа.