Любовь и проклятие камня - Ульяна Подавалова-Петухова

Женщина быстро навела во всем доме порядок. Еще до света переставала как топить крохотный домик, так и готовить, боясь, что на дым могут выйти люди. Правда, людей она не видела, но бояться не переставала.

Она беспрестанно подходила к Соджуну, заглядывала в его бледное, осунувшееся лицо, поправляла одеяло. Он то бредил, то спал, не просыпаясь, и Елень прислушивалась к его дыханию. Порой он звал ее, а когда она подходила, то просто молчал, вглядываясь в любимые черты.

Соджуну казалось, что он спит и просто не может проснуться. Иногда его терзали кошмары. В них мужчина вынимал стрелы из тонкого тела Елень. Вынимал, разрезая плоть, потом прижигал и глох от истошного крика женщины — и сам просыпался с криком. Елень его успокаивала, гладила по лицу, что-то шептала, но капитан почти не понимал слов, произнесенных ею. Лежать на спине он смог только спустя несколько дней. Его терзало чувство вины, потому что был настолько беспомощен, что не мог встать даже по нужде. Несколько раз он порывался встать, но терял сознание от боли. Один раз даже успел дойти до двери, но упал при попытке спуститься с крыльца. Елень по возвращении с рыбалки нашла его во дворе и испугалась не на шутку.

— Я… тебе в тягость…, — кое-как проговорил мужчина после того, как она все-таки заволокла в дом и вынуждена была менять вымокшие повязки. Соджун наваливался на нее и страдал от собственной немощности.

— Самое главное, ты жив и идешь на поправку. Мне большего не надо. Силы вернутся. А то, что ухаживаю за тобой, так считай это мой долг за то, что когда-то ты выходил меня. И больше не говори об этом. Я не могу без тебя, — ответила женщина и улыбнулась.

В полумраке комнаты, куда почти не пробивался солнечный свет, освещенная слабым огоньком лучины, она казалась Соджуну очень бледной и худой. Усталой и изможденной. Но едва их глаза встречались Елень тут же улыбалась. А ночью спала рядом, прижимаясь горячим боком к слабому телу, которое мерзло без ее тепла.

Соджун проснулся от стрекота беличьей семьи, живущей под соломенной крышей дома. Елень рассказала, что белок были две и жили они вполне мирно, но к ним повадилась захаживать в гости еще одна, и вот тогда начинались разборки. А еще рядом крутился зверек, напоминавший куницу. Завидя его, белки поднимали шумиху. Женщина даже однажды гоняла хищника. К людям белки проявили равнодушие, как только поняли, что вред чинить им никто не собирается. Елень даже подкармливала их.

Капитан долго лежал на спине, глядя в потолок. Из-за темных окон казалось, что на улице вечереет, хотя день был в самом разгаре. Соджун сначала приподнял одну руку, затем другую, скривился от боли. под лопатками очень тянуло, однако не так сильно, как пару дней назад. Елень по три раза в день меняла повязки. Говорила, что от ожогов остались страшные раны. Мужчина усмехнулся: что раны? Самое главное, жив остался, хотя был момент, когда он думал, что умирает.

Медленно Соджун сел. Спина заныла сильней, но кругов перед глазами уже не было — это радовало. Капитан оглянулся и посмотрел на тюфяк. Тот был измятым, но чистым, значит, повязки не промокли. Это хорошо. Очень медленно, прислушиваясь к собственным ощущениям, Соджун поднялся с ложа. Немного постояв, он сделал несколько шагов к двери. Взор оставался ясным, а вот ноги едва держали тяжелое тело. Кое-как доковыляв до двери, капитан взялся за опорный столбик и потянул дверь в сторону. По ногам тут же потянуло холодом. Но воздух был таким чистым, свежим, вкусным, что Соджун не обращал внимания на прохладу. Подхватил душегрею, лежащую на сундуке у двери, и вышел, закрыв дверь. Оставалось обуться. Конечно, можно до задка дойти и босиком — не простынет — но как потом ноги вымыть? А никак! Придется Елень мыть, а это совсем не годилось.

Капитан присел на нагретый солнцем пол террасы, потянулся уже было к сапогам, но тут увидел плетёнки[1]. Плетенки однозначно были новыми (ни пыли, ни потёртости на них не было) и точно приходились впору на мужскую ногу. Соджун подхватил их пальцами ног и улыбнулся: пока Елень была рабыней, научилась делать такие плетенки. Вот умение и пригодилось. Мужчина влез в обувь и пошел в отхожее место, радуясь, что уже может идти, что уже не мутит и взор остается ясным.

Возвращаться в дом не хотелось. Стены и потолок за все это время уже опостылели. Соджун обвел двор взглядом. Чисто, но запущено. Даже на крышках горшков, стоящих в тени дома, местами налипла листва. Добрая хозяйка уже смела бы их. Но Соджун прекрасно понимал, почему Елень не наводит лоск во дворе. Если на домик ненароком выедут люди, они даже не подумают, что домик обитаем. Слишком нежилым все казалось. Поэтому и белье госпожа сушила над очагами в кухне, привлекать внимание было ни к чему. Понятно, что с приходом осени охотников до гор стало меньше, но все же. Капитан прошел до сарая, заглянул. В небольшом помещении, где когда-то жили коза и куры, теперь лежал в гордом одиночестве жеребец Соджуна. Ни лошади Елень, ни запасной не было. Жеребец, узнав хозяина, тихонько заржал, поднялся и ткнулся мордой в подставленную ладонь. Соджун погладил коня.

— А хозяйка где? — спросил он.

Жеребец зафыркал. Если бы он даже знал, сказать, куда уехала Елень, не смог бы. Капитану не оставалось ничего другого, как ждать.

Елень вернулась, когда почти стемнело. Соджуну было уже не по себе. Он даже выходил к дороге, опираясь на палку, вглядывался вдаль, потом возвращался к дому. Елень могла появиться с любой стороны. Наконец, послышались ржание, тихий женский голос, и нагруженные сеном лошади выехали между деревьями. Обоих скакунов Елень держала под уздцы и шла пешком. Она была так увлечена своим делом, что даже не смотрела на дом, возле которого стоял Соджун, а потом, как увидела, даже остановилась. Он стоял перед ней. Живой. Стоял на своих двоих и, судя по его виду, давно ждал возвращения женщины. Елень шагнула к нему и остановилась.

— Зачем ты вышел? Холодно, ступай в дом, я скоро подойду, — сказала она и отвела лошадей в сарай.

Капитан проводил ее