Становой хребет - Юрий Сергеев

— Всё не угомонится, сволочь, — огладил Бертин усы, — мало мы его трепали. Удрал, гад, за кордон…

— Гришка написал Гитлеру в 1933 году личное письмо, в котором он приветствует и благословляет захват власти фашистами.

После оккупации Манчжурии японцами, Семёнова вызвал полковник Исимура, начальник второго отдела штаба Квантунской армии, и предложил ему формировать белогвардейские части для совместного нападения на СССР.

— Опять смерти нам готовят.

— Эти полки уже формируются. Но, не это главное. Семёнов состоит на службе у японской контрразведки, его подручные организовывают у нас шпионаж, диверсии, террор.

Создана секретная разведывательная школа, а этой весной, по нашим оперативным данным, две группы появятся на Алдане и Джугджуре, с целью выяснения валютного потенциала и срыва золотодобычи любыми средствами.

На пороге новой войны против России, наше богатство им, как нож вострый под брюхо.

— Какой войны, что ты мелешь?

— Опасаться — значит предвидеть, сказал один мудрец. В тайге уже давно бродят старатели-семёновцы из Харбина, созданы потайные артели, а золото идёт в казну белоэмигрантов для борьбы с нами же.

— Удивил ты меня, Игнатий. Вроде простой мужик, а такими делами и словами ворочаешь при случае, даже не верится. Эко они размахнулись! Надо ухо держать востро. Да разве в одиночку ты это сделаешь?

— Я не один, есть тут наши люди и ещё прибудут, но о письме не забывай, помогай, чем можешь.

— Обязательно. Через три дня избушку тебе срубим. Впрочем, для такого дела могу освободить свою квартиру, а сам, на время, переберусь в контору. Дело безотлагательное!

— Не стоит суетиться, люди поудивятся. Сам управляющий какому-то деду жильё отдал. Домик мне неказистый нужон, неприметный. Егор Быков поможет, ещё пару человек сыщем подсобить, а топор я ещё не разучился в руках держать. Ну, а лесу подбрось.

Ишшо об одном попрошу, вскорости съедутся сюда мои дружки-тунгусы, не забижай их и не отгоняй. На них у меня главная надежда — сыскать в тайге дымки костров, следы чужаков, а потом и взять их врасплох тёпленькими.

— Ясно. Ну, что же… спасибо за откровенность. Пойдём ко мне чай пить, матушка пельменей настряпала. Там договорим.

Вскоре стали захаживать в избёнку нового конюха незнакомые люди: возчики, тунгусы, уполномоченные госзайма и прочие командированные-пришлые.

Парфёнов часто выезжал невесть куда, а, по возвращении, тащил кучу гостинцев в дом Быковых, играл с ребятишками, балагурил, но с болью примечал, что не срастаются душами их отец и мать, даже спали они раздельно.

Парфёнов посвятил Егора в свои планы, и они начали готовиться к весне. Игнатий отобрал лучших коней, подогнал к ним сбрую и сёдла, особенно тщательно проверил оружие.

Его было много, на добрый партизанский отряд, даже новенький ручной пулемёт таился до времени в замкнутом прирубе-кладовой.

Только стаяли снега, как примчался на прииск, запалив оленей, молодой тунгус. Игнатий бегом кинулся к Бертину, а, через пару часов, полтора десятка всадников, по одному, чтобы не привлечь внимания, покинули прииск.

В назначенном месте собрались и тронулись караваном в сторону Юдомы. Впереди ехал эвенк, за ним — Игнатий, Егор и молодые горняки с выправкой кадровых военных. Руководил ими опытный оперативник.

Дней через десять пути, в глухом таёжном распадке, окружили стан неизвестной артели старателей. По ключу бугрились отвалы шурфов, два крепких зимовья глядели на все стороны щелями бойниц.

Командир распределил своих бойцов вокруг лагеря и велел ждать обеда, когда приискатели вылезут из шурфов и соберутся у длинного стола, что стоял между избушками. Лагерь охраняли трое часовых с японскими карабинами.

Наконец, настало время обеда. Китаец-повар разлил по котелкам варево, и, когда склонилось над столом десятка два голов, над ними низко просвистели пули, выпущенные из пулемёта.

А затем из леса со всех сторон выскочили люди с винтовками наперевес. Егор стремглав кинулся к пирамиде оружия у костра и, видя, что туда уже бросились враги, метнул две гранаты, а сам упал и откатился за ствол лиственницы.

— Сдавайтесь! — хрипло гаркнул Игнатий и медведем вышагнул из-за избы.

Оставшиеся в живых подняли руки и скучились. У костра стонали раненые. Оружие разметало взрывом, в огне жарко горела ложа арисаки.

Егор услышал стук двери за спиной Игнатия и не успел среагировать — из тьмы избушки грохнул выстрел. Игнатий покачнулся, медленно повернул голову назад и осел боком на растоптанный мох. Ещё стеганул выстрел, и упал командир, не успевший отступить за дерево.

Быков прыгнул за пень, а потом зигзагами бросился к зимовью и кувыркнулся в тёмный проём двери. Это и спасло Егора. Оглушительно бабахнул карабин, но Быков уже пригляделся, сгруппировался и свалил ударом ноги стрелявшего.

Затем выволок обмякшего человека за шиворот, машинально глянул в лицо и отпрянул. Перед ним, в беспамятстве, лежал отец… Постаревший, тяжелый и обрюзгший Михей Быков.

Судорожно вздохнув, Егор медленно пошёл к Игнатию. Тот силился подняться, но руки подламывались. На груди Парфёнова расплывалось кровавое пятно.

— Всё, Егорша… угораздило насмерть, — Игнатий хрипло закашлялся и сплюнул на мох алый сгусток. — в лёгкое угодила пулька. Не жилец…

Егор торопливо полоснул ножом на нём рубаху и стал туго его бинтовать, а сам, с дрожью в голосе, успокаивал:

— Ничё-ё, Игнатий, оклемаешься… тебе ведь, не впервой быть стреляным, сам сказывал… вылечим…

— Хто эт меня саданул?

— Не поверишь, батяня мой, вот где встретились.

— Живой он?

— Живой, в беспамятстве.

— Об одному прошу, не зверствуй, он твой родитель. Суд решит, как быть. Не подымай руку на отца.

— Если отдышится, не трону. Приголубил я его крепко, по науке Кацумато. Вот беда, Игнатий, — Егору было жалко до слёз приискателя, а вот, к отцу Быков не испытывал никаких чувств. Враг…

Отряд возвращался к Юдоме. Понурые пленники волокли своих раненых. Меж двух лошадей покачивались носилки с Игнатием. Руки Михея Быкова были привязаны к задней луке седла на Егоровом коне.

Всю дорогу он не проронил ни слова, злобно и испытывающе поглядывал на сына и ухмылялся в бороду. У переправы через реку Парфёнов велел снять себя и слабым голосом подозвал Егора. Скулы у раненого выжелтились, заострился нос и впали щёки. С хрипом, отрывисто заговорил:

— Ясно дело… не жилец я, Егорша. Богом молю тебя! Угадал я голец поблизости, с которого мы с тобой оглядывали Джугджур при экспедиции Зайцева. Тут вовсе недалече. Отнесите меня туда. Хочу напоследок все края оглядеть и помру легко… Отнесите-е… Чую близкий конец…