Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков

Еще в период Токугава путешествия и паломничества получили широкое распространение. Особенной популярностью пользовались паломничества в Кумано и Исэ, маршруты по 33 станциям региона Сайкай и 88 станциям на острове Сикоку. Каждый год святилище Исэ посещало несколько миллионов паломников! Отец Николай брал себе на заметку, что этой особенностью не следует пренебрегать при организации проповеднической деятельности: «Но замечательна вообще эта повсеместная потребность народа в богомольных хождениях. Ее нельзя не иметь в виду при водворении христианства между народом»[228].

Однако у отца Николая был серьезный конкурент. Задача властей также состояла в том, чтобы использовать эту полезную привычку и перенаправить «туристические» потоки в сторону Токио. Надо признать, что с этой задачей они справились превосходно. Но, к великому сожалению отца Николая, направлялись эти «паломники» вовсе не в его Воскресенский православный собор, а к дворцу «языческого» императора.

На вечернем банкете Мэйдзи появился, как всегда, в военной форме, Харуко – в короне и белом платье с длинным шлейфом, с вышитыми на нем серебряной нитью цветами и птицами. Парного портрета супружеской четы к юбилею выпущено не было, но в банкетный зал они вошли под руку, что воспринималось как огромное новшество. Несколько лет назад Мэйдзи отказывался от этой «странной» манеры, но уговоры церемониймейстеров сделали свое дело. Художники не отваживались на совместное изображение супругов, но жизнь все равно шла вперед. Материалом, из которого были сделаны полученные четой подарки, послужило по преимуществу серебро.

Не только железная дорога вносила свой вклад в формирование нации и фонда общенациональной памяти. К этому времени совокупный годовой тираж газет составлял уже около 100 миллионов экземпляров! Это означает, что каждый день поступало в продажу 300 тысяч экземпляров газет. Для того времени – весьма внушительная цифра. Это привело к решительному удешевлению газет, которые стали элементом повседневной жизни. В начале периода Мэйдзи некоторые люди отказывались покупать свежий номер, утверждая, что у них уже имеется газета с точно таким же названием[229]. Теперь представить себе такое было попросту невозможно. В то же самое время необходимо помнить: среди этого моря печатной продукции было и огромное количество местных газет. Их тираж был весьма ограничен. Местные газеты, естественно, уделяли значительное внимание новостям провинциальной жизни. Японская нация лепилась из провинциальных кусков, густо обмазанных клеящим веществом, сваренным в Токио.

Тот, кто не имел возможности поприветствовать августейшую пару лично, мог прочесть детальный отчет о том, как происходили грандиозные празднества. Газеты создавали эффект соприсутствия, они формировали представление о единой для всех японцев современной истории. Огромными тиражами расходились и гравюры, запечатлевшие в цвете это событие. Выпускались памятные сувениры, производились посадки сосновых рощ – символа долголетия и стойкости. В школах проводилась церемония поклонения портретам Мэйдзи и Харуко.

Школы оставались центром церемониальных действ и для взрослых, поскольку при школах обязательно устраивалась спортивная площадка, что позволяло собираться там многим людям (напомним, что в традиционной Японии площадей не существовало). Вместе с буддийскими храмами и синтоистскими святилищами школы образовывали общенациональную «паутину», с помощью которой государство имело возможность мобилизовывать население в соответствии со своими целями.

Для проведения празднеств были созданы различные общественные организации. Главную роль в них обычно играли местные богачи и землевладельцы – те люди, которые пользовались влиянием еще при Токугава. Таким образом, государство периода Мэйдзи смогло поставить себе на службу как новые, так и старые институты и структуры.

Создавая новые праздники и новые образцы праздничного поведения, государство далеко не всегда умело отменить устоявшиеся формы такого поведения. Поскольку в сознании крестьян основным предназначением брака является производство потомства, то в традиционной брачной обрядности значительное место занимала соответствующая символика. И жители одного города в префектуре Сага приготовили колесницу, на которой они установили гигантскую редьку – фаллический символ. Дело в том, что серебряную свадьбу зачастую именовали «дайкон» – «великая свадьба», что было омонимично «редьке»[230].

В мирный, казалось бы, день своей серебряной свадьбы Мэйдзи устроил смотр войскам не напрасно. В этом году армия получила долгожданную возможность показать, что она не зря обласкана императором и бюджетом. Япония почувствовала себя достаточно сильной, чтобы свести счеты с Китаем. Со времени проваленных в конце XVI века экспедиций Тоётоми Хидэёси на Корейский полуостров японские войска ни разу не отправлялись на континент. Националистическая экзальтация внутри страны подталкивала правительство к решительным действиям.

Корея стала основным внешнеторговым партнером Японии. В то же самое время Корея официально считалась данником Китая и корейский король (ван) Коджон, находясь на положении вассала, не имел возможности проводить самостоятельную политику. Переводя дальневосточные реалии на язык европейского колониализма, можно сказать, что Корея находилась под китайским протекторатом. Не только политическим, но и культурным – понятие «интеллигентный кореец» означало корейца, образованного на китайский лад.

В Корее в это время бушевало крестьянское восстание тонхаков – «восточное учение». Это было уравнительное религиозное течение, направленное против «западного учения» («сахаку»), т. е. прежде всего христианства. К приверженцам «западного учения» тонхаки относили и японцев с их «низкопоклонничеством» перед Западом, и даже китайцев. Фразеология восставших и их ритуалы представляли собой причудливую смесь из даосизма, конфуцианства и буддизма. Ответственность за свою бедность тонхаки возлагали на «продавшихся иностранцам» чиновников. Стены иностранных миссий в Сеуле были испещрены ксенофобскими лозунгами, над жизнями иностранцев нависла угроза. Правительство не имело сил обуздать восставших и призвало на помощь китайские войска. Телеграмма, извещающая о посылке полутора тысяч китайских солдат, была доставлена в китайскую миссию в Сеуле во время официального обеда. На нем присутствовали и японские дипломаты, которые не могли скрыть своей радости – теперь Япония получила превосходный предлог, чтобы направить в Корею свои войска[231]. Прикрываясь лозунгами о «восстановлении мира», в начале июля в Корею вошли японские войска. В отличие от китайских, их никто не звал. Теперь в Корее находилось 2100 китайских и 8000 японских солдат.