Коромысло Дьявола - Иван Катавасов

«Эх, мне бы так научиться! Легко и непринужденно…»

Оттолкнувшись от этой мысли, проницательный Ваня пришел к выводу, что учитель этак его засек с планшеткой под одеялом.

«Вошел в наш дормиторио, не скрываясь. Но сделал, как говорится по-испански, виста горда, толстое зрение, то есть вид, будто ничего не заметил.

Правильно, Фил Олегыч. Я и так с рассветом встаю. Раньше, чем надутый мажордом дон Хорхе молодых кабальерос будить приходит.

В сиесту, пока Тим с Бобом дрыхнут без задних ног, я тоже без помех могу читать…»

Впервые в жизни Ваня просыпался сам без будильника, понуканий няньки, бонны или матери. Самостоятельно вставал, умывался, чистил зубы и выходил в патио делать зарядку.

Ни одного разика ему не приснилось что-нибудь беспросветно злое и нехорошее. Здесь у него только хорошие и добрые сны. Приятно вспомнить…

Завтрак в него силком никто не заталкивает. Кофе с печеньем на кухне у повара-китайца Чжана «сьемпре пожалуйста, пор фавор, сеньорито, пли-и-з, мистэ…

Поесть хорошо потом, когда ланч, альмуэрсо по-мексикански…»

Одно плохо, рассуждал Ваня, его дальние техасские родственники читать ни фига не умеют. Вернее, тупо читают по-английски от сих до сих, чего им положено по школьной программе. О книгах с ними не поговоришь, не поспоришь…

Зато Тима с Бобом можно послушать, как и чему они учатся в хай скул, в их американской школе.

«Верно говорил Фил Олегыч: жизнь-то у них тут точно в голливудском кино. И в Хьюстоне, и здесь в асьенде. Как будто понарошку идет… Мустанги, ранчо, ковбои… Индейцев, правда, давно перестреляли…

Жалко, Тимми и Бобби в сай-фай фишку не рубят — не догоняет малышня. Бластера от скорчера не отличают…

А кобылка Долли… она ничего… кроме тупоумной фэнтези не признает. И нос задирает, Лолита мексиканская…»

Одноименное произведение Набокова прочел Ваня невозмутимо и принял к размышлениям. О том, чего хочется сеньорите Долорес, теоретически догадывался.

Тогда как практически она ему надменно, цедя сквозь зубы, на днях пояснила: крайне непристойное имя Лолита ее устраивает еще меньше, чем техасская кличка Долли.

Она — Долорес. И точка, сеньорито мио. «Пунто финаль, Хуанито. Энтьендес, омбре?»

Парень Хуанито все понял. Хотя твердо решил: надо обязательно попросить Фил Олегыча возобновить занятия испанским. Можно и обормотов Тима с Бобом привлечь за компанию.

«Не то как станут его, таф энд кул бой, крутого парня фром Бьелораша считать несчастным ботаном и зубрилой недоученным. Каникулы, вэкэйшн у них, понимаете ли… Каникуляры, из рака ноги…»

С просьбой Вани его учитель, что и следовало ожидать, согласился, не обинуясь. «Почему бы и нет? Бог учебно-воспитательные труды любит…»

Не замедлил и выдать очередную порцию мудрых наставлений. Само собой положено, в доступной форме.

— Понимай, Иван, чтобы верить… В идеале… Хотя не всему и не всякой материалистической глупости… Людям свойственно бездумно принимать на веру то, что им мнится материальным, вещественным, но в реальности не доверять идеальному, духовному…

Возьмем, к примеру, твои книжки, сай-фай, какую ты любишь читать на сон грядущий. Фантастика — вещь, конечно, хорошая, ежели с наукой и правдой жизни соотносится. Но так бывает далеко не каждый раз.

Скажи, брат ты мой, сколько раз ты встречал у разных писателей-писарчуков, будто люди в удивлении постоянно задирают вверх именно одну бровь?

Вспомнил? Ага, довольно часто. У некоторых обалдуев чересчур…

Теперь пошли к зеркалу в холле и посмотрим, как у нас с тобой получится приподнять бровь. Давай, так сказать, удивимся литературно, как оно в массовой культурке принято…

Пару минут ученик и учитель старательно, серьезно пытались задействовать лицевые мышцы, пробуя поднять какую-нибудь бровь и не трогая другую. Корчили друг другу и зеркальным отражениям уморительные рожи, закатывали глаза, лоб морщили, брови сводили, разводили, хмурили, супили, чуть ли не шевелили надбровными дугами.

Как ни удивительно, задрать вверх одну-единственную бровь ну никак у них не получалось. Удивляйся, не удивляйся…

В конце концов оба не выдержали глупости таковского клоунского занятия, стали давиться смехом и безудержно, неукротимо расхохотались. В приступе хохота Филипп присел на корточки, вытирал кулаком глаза, а Ваня, обычно хмурый и серьезный, свалился на пол и, держась за живот, дрыгал ногами.

— Во, Иван, не в бровь, а в глаз. В мимику, из рака ноги.

Сногсшибательно…

Хотя у всяких-разных писателей, Вань, герои еще умеют складывать одну бровь домиком, хмурить ее, поводить бровью, вскидывать, воздевать, нервно дергать ею, заламывать, изгибать и выгибать поэтической дугой, — учитель возобновил дидактическое литературоведение. — И никто в анатомиях не знает, для чего та бровь вздернута, заметил один умный русский языковед — автор исторических романов.

Видать, брат ты мой, не получится из нас с тобой по-настоящему сказочных литературных героев. Конституция не позволяет, и мимические мышцы не дают этак уродски гримасничать и делать финт бровями, вернее, одной бровью.

Ваня встал, посерьезнел, отряхнул брюки и принялся допытываться по существу вопроса. Причем не только в опусах массовой культуры и макулатуры ему требовалось педантично разобраться с единой, одиноко гуляющей бровью. «Чтоб маленьких не охмуряли, не обманывали всякие каки-писаки».

— А вы, Фил Олегыч, почему мне фэнтези Булгакова хвалили? — последовал въедливый и каверзный вопросик. Два в одном. — Ведь у него в «Мастере и Маргарите» конферансье поднимает одну бровь, помните?

— Так то ж клоун профессиональный, лицедей… лицемер гипократический, — перешел на английский находчивый наставник, намекая на фантастическую эпопею, какую взахлеб и в запой читал его ученик по утрам, вечерам и во время сиесты.

— Опричь того, брат ты мой, там в варьете мы имеем сплошь сатанинскую магию. Да и тот еще Дьявол, помнится, на сцене сидел в креслице.

— Ну да, если с магией и колдовством, то все понарошку, — подтвердил Ваня.

— Эт-то точно. Хотя нарочитое умение двигать одной отдельной бровью все же встречается. Очень-очень редко. Не чаще, чем способность шевелить ушами.

Когда я учился в седьмом классе, у нас объявился один третьеклассник, чисто конкретно клоун, рот до ушей, хоть завязочки пришей. Вот он умел сгибать верхнюю часть левого уха. Так на этого мелкого урода и его финты вся гимназия ходила смотреть. Даже лбы и быки из старших классов приходили и требовали, чтоб показал шевеление ухом и рассмешил.