Измена командармов - Андрей Владиславович Ганин

в нашей камере наступила зловещая тишина и воцарилась страшная скука. Мы избегали смотреть друг на друга и вспоминать о наших «сеансах». Каждый боялся за свое будущее, и все чувствовали себя неуверенно. Настроение было подавленное.

Великие князья в тюрьме предварительного заключения

Если до приезда Урицкого в нас теплилась хотя бы и смутная надежда на фантастическое освобождение, то теперь у нас никакой надежды не было. Мы безмолвно бродили из угла в угол, считая, что все было потеряно. Потянулись томительные серые дни в ожидании следственного допроса.

Стоял конец августа с чудными осенними, немного прохладными днями. Голубое небо, сверкавшее через железную решетку, прельщало и манило нас. Душа рвалась на волю. Хотелось увидеть дорогие и близкие лица.

Мы обсуждали малейшие возможности и напрягали все наши силы и помыслы, стараясь найти какую-либо лазейку, чтобы вырваться из этой тюрьмы, но ничего не могли придумать. Туманно и беспросветно было грядущее.

Вскоре нас стали выпускать во внутренний двор на прогулку. Выпускали заключенных сразу из двух камер. Прогулка продолжалась пятнадцать-двадцать минут. Мы гуляли на небольшой площадке во дворе, радиусом около трех саженей[1353], огороженной высоким решетчатым забором. Посередине площадки была устроена вышка для часового. На вышку вела железная винтовая лестница. С этой вышки часовой мог наблюдать за всеми прогуливающимися как из общих, так и [из] одиночных камер. Посередине двора было разбросано много разного хлама, мусора, досок, обгорелых бревен и кирпича, оставшихся после пожара Окружного суда, который горел уже во время революции. Сокращенно это место было названо арестованными: «Крутилка». И действительно, здесь гулять было негде, можно было только крутиться на одном месте.

Благодаря тому что время прогулки заключенных из разных камер постоянно менялось, нам в течение всей недели приходилось встречаться почти со всеми арестованными из других камер и даже одиночных галерей.

Из высокопоставленных лиц здесь находились великие князья: Павел Александрович, Георгий Константинович, Михаил Николаевич[1354] и Димитрий Константинович. Все они сидели в одиночных галереях.

Здесь находились также: граф Гейден[1355], князь Трубецкой, миллионеры Мухин[1356] и Жданов[1357], князь Шаховской и масса других генералов и штаб-офицеров, большею частью гвардейских полков.

Были и другого сорта люди: евреи-коммерсанты, старшие дворники и просто мелкие воришки.

Здесь все было перемешано. В распределении арестованных у большевиков царил полный хаос: арестованного вталкивали куда попало, лишь бы было место.

Великие князья Павел Александрович и Георгий Константинович были в военной форме, а Михаил Николаевич — в штатском: черный костюм, пальто и военная фуражка; Димитрий Константинович имел смешанную одежду.

Павел Александрович и Георгий Константинович были всегда мрачны, угрюмы, задумчивы и печальны; держали себя обособленно. Михаил Николаевич и Димитрий Константинович, наоборот, были всегда веселы и в хорошем настроении духа; оба были настроены оптимистически.

Однажды, возвращаясь с прогулки, генерал хан Нахичеванский сообщил мне:

— С вами желает познакомиться великий князь Михаил Николаевич.

Завтра на прогулке я вас ему представлю.

На следующий день я был представлен великому князю. Подробно расспросив о моей службе, он весьма заинтересовался моей работой во вторую половину войны. Выслушав меня внимательно, великий князь сказал:

— Все, что вы мне рассказали, чрезвычайно интересно. С сегодняшнего дня мы будем видеться с вами каждый день. Я скажу комиссару тюрьмы, чтобы вам разрешили во время прогулки свободно подходить ко мне. Вы знаете, — продолжал он, — я пишу мемуары, даже больше — настоящую правдивую историю. Вы со своим богатейшим материалом будете мне чрезвычайно полезны.

На следующий день я снова увиделся с великим князем. Он был немного выпившим и в разговорчивом настроении. Он очень резко отзывался о государе:

— Да, государь глубоко виновен в постигшей Россию катастрофе, — сказал он. — Я его предупреждал лично о грядущих грозных событиях и притом — не один раз. Но он остался глух к моим предупреждениям. Он не хотел меня ни слушать, ни понять. Он упорно не хотел согласиться с моими взглядами, согласованными с другими членами Царской фамилии, изложенными в письменной форме. В первую очередь я слезно просил государя порвать решительно с бесовскими силами, которые его окружали. Эти силы гибельным образом влияли на общий ход войны и особенно на государственные дела. Я настаивал на необходимости сделать министров ответственными не только перед монархом, но и перед законом. Все, что произошло в дни Февральской революции, все это было предсказано мною задолго до этих событий. Ко всему, о чем я говорил, государь остался глух, и вскоре, по желанию императора, я вынужден был покинуть Петроград.

— Завтра я вам расскажу, — после короткого раздумья сказал великий князь, — нечто весьма интересное о событиях того времени и ознакомлю вас с планом, по которому пишу свои мемуары, основанные на точных документах. Вы увидите потрясающую картину того, что происходило в Царской семье и при дворе…

Но на следующий день я был вызван в следственную комиссию «Чека» и назад в тюрьму предварительного заключения не вернулся.

С великим князем Димитрием Константиновичем я встречался каждый день в амбулаторной комнате тюремного лазарета, где, чтобы как-нибудь развлечься и скоротать время, я придумал делать инъекцию мышьяка. Двадцать инъекций, это значило двадцать раз выйти из душной, сырой и полутемной камеры на свет Божий. Эта кажущаяся, призрачная свобода все же давала некоторое удовлетворение.

Великий князь тоже делал уколы и, видимо, с той же целью, что и я. Здесь, в амбулаторной комнате, мы разговаривали в течение получаса.

— Надеетесь ли вы, Ваше Высочество, выйти когда-либо из тюрьмы? — спросил я однажды.

— Я в этом нисколько не сомневаюсь, — ответил великий князь. — По диагнозу врачей, я болен туберкулезом и для большевиков не представляю никакой ценности. Я имею сведения, что в самом ближайшем будущем буду освобожден, вернее, — буду переведен в санаторию и уже оттуда выпущен на свободу, — добавил он.

Великий князь был очень далек от мысли о насильственной смерти. Бедный князь! Уже через четыре месяца после нашего разговора он и все остальные великие князья были приговорены к смертной казни и расстреляны, хотя не были в чем-либо виновны перед Родиной.

Арестованные — в тюрьме предварительного заключения

Среди других арестованных обращал на себя внимание сосед по камере, миллионер Мухин. Он был арестован по обвинению в контрреволюции, а именно — в посылке крупной суммы денег белым организациям. Его следователем был палач Урицкий. С утонченным коварством он мучил шестидесятилетнего старика и забрасывал его казуистическими вопросами, стараясь вырвать из его уст вынужденное сознание. Измученный многочисленными допросами, загнанный в тупик Мухин потерял всякое самообладание и в тяжелые минуты, не будучи