Ночная смена - Dok

Вот никто новую уборщицу и не предупредил, чтоб она у клетки-то не шарилась.

Она еще наоборот конфеткой зверей захотела угостить. Миши с голодухи ее лапами к прутьям клетки подтянули — и объели докуда морды хватило. Косолапых, конечно, после этого в расход, главврача по шапке, а тут еще и шведы с англами про этот случай провещали — дескать, не зря мы рассказываем своим читателям, что в России медведи по улицам с балалайками ходят и людей жрут — вот извольте видеть, что в культурной столице происходит, можете представить, что в других городах деется…

От себя замечу, что более тощих медведей никто из бывших там не видел — и во всей пищеварительной системе у мишек только и было, что злополучная конфетка, да куски несчастной уборщицы.

— Это что, действительно, правда?

— Абсолютная.

— Ни за что бы не поверил!

— Э, у нас еще и не такое бывает. Братец, помнишь зебру?

— Которая девочке пальцы откусила?

— Ага.

— Помню, как же. Редкий был случай — микрохирурги в Педиатрическом как ни корячились, а пальчики не прижились. Кусаные раны — вообще плохие — размозженные и инфицированные.

— Что девочка хотела зебру погладить?

— Нет, чем-то хотела угостить. А лошадка была не в духе. Так пальчики в варежке и привезли. Дикие зверюшки — они таки дикие все же…

В дверь стучат. Оказывается — приехали наши омыватели БТР. Тоже как опер — злые. Только еще и зачуханные сильно — причем наряжены в какое-то грязнейшее морское шматье очень сильно с чужого плеча.

Злые клоуны из военно-морской самодеятельности…

В помещение не входят, говорят, что связывались с Надеждой и та пообещала устроить помыв личного состава — благо уже поздно. К слову — ей тоже предложили остаться при больнице…

Ну, просто на куски кумпанию рвут…

Однако помыв — он и в Африке — помыв. Меня удивляет, что братец, хоть и принявший уже сегодня душ, собирается вместе со всеми.

Он замечает мое недоумение.

— Приходится наверстывать план по помыву в конце месяца. — и ухмыляется.

Ну да, отоспаться-то он уже отоспался.

Хоть уже и глубокая ночь, но моемся не торопясь. Надежда ухитрилась еще по бутылке пива на нос раздобыть. Решаем так — две трети команды пиво примут сразу после помыва, треть — после того, как до кроватей доберемся. Что особенно трогает — бельишко какое-никакое нам тоже приготовили. Рабочее шматье Вовке с Серегой выкинуть не дают, увязывают в отдельный узел — время такое, что еще и пригодится может.

Сидим распаренные, дожидаемся последних — Сашу с Димой.

Вовка тем временем высасывает бойко свою бутылку, невзначай половинит долю зазевавшегося Сереги, а потом начинает рассказывать эпопею о промывании внутренности БТР. Жалко, среди нас нет Гомера — со слов Вовки получается настолько эпический подвиг, что куда там авгиевым конюшням!

Приданные салабоны конечно ни на что не оказались годны. Это и понятно — пахать на чужого дядю отправляют не самых лучших. Конечно по уму там еще мыть и мыть, но во всяком случае уже можно в БТР ехать, не особо боясь перемазаться в жиже из крови и сала со всякими включениями еще более неаппетитного характера.

Машина не новая, но и не сильно потрепана. Боекомплект практически полный — и для КПВТ и для ПКТ. В мешке для гильз — пара десятков пустяшек от крупнокалиберного было, да на полу в жиже попадались гильзы от АК. Тряпки и огрызки обуви Вовка не смотрел — это Серега разбирался.

Серега, грустно оценивший понесенные потери в бутылке заметил, что по его мнению в машине было четыре человека и водитель. Водитель успел удрать — вполне возможно, что и укушенным, а вот остальные — по рваным шмоткам Сережа решил, что там был рослый мужик — ботинок 44 размера — женщина средних лет — подметки от сапожков 38 размера и две девушки или девочки — тряпки насколько разобрал молодежные и остатки кроссовок. С размерами кроссовок разобраться не вышло, но не детские, это точно. Крупных костей не попалось, так, мелкие осколки…

— Получается так, что с трех человек морфуша разожралась.

— Сидячий образ жизни. Нарушение обмена веществ. Да может и была толстой.

— Сережа, а по тряпкам там с размерами разобраться нельзя было?

— Нет, Николаич, у меня не получилось. Не силен я в этом. Не барсучьи же следы или там заячьи… Это вон лучше любой женщине показать — они лучше скажут. Мы тряпки отдельно сложили и велели не трогать.

Интересную беседу нарушает явившийся Семен Семеныч.

Задумчиво предлагает ехать спать.

И в два приема кумпания оказывается в "кубрике"… Николаич делит смены и все, кроме часового, валимся как в омут…

Последнее, что слышу — тихое бурчание своего соседа Саши:

— Козла-то им зачем было стрелять…

Седьмой день Беды.

В джунглях жарко и сыро. И душно. Роскошными игрушками порхают здоровенные бабочки и попугаи. Немного странно, что и бабочки и попугаи практически одинаковы по размерам. Но смотрятся они на сочном зеленом фоне листьев, листочков и листов — и листищ — роскошными пятнами, очень гармоничными, что часто бывает в природе, когда плохо сочетающиеся на холсте или бумаге цвета легко уживаются в оперении попугая или раскраске насекомых… Солнце бьет в глаза и пятнает тенями зеленое буйство вокруг.

Не могу понять, куда делись кумпаньоны — вроде бы они должны быть рядом, но я никого и не слышу и не вижу. Зачем-то я тащу в руках тостер с волочащейся за ним вилкой на шнуре. Белый шнур, белая вилка.

Тостер необходим. Это я точно знаю. Просто уверен. Совершенно железно.

Впереди мелькает человеческий силуэт.

Спешу, как могу, но ноги словно проскальзывают, и двигаюсь я медленно — медленно.

Силуэт приближается и я четко вижу, что это женщина, причем молодая.

Олька!

Точно, ее спина. Правда, волосы почему-то длинные, а у Ольки всегда под мальчишку стрижка. О, это отлично, что встретились. Видно ей как-то удалось добраться из Хибин.

Эй! — хочу ее окликнуть, но глотка пересохла и получается тихо и сипло.

Она впрочем, услышала — и поворачивается, неожиданно оказавшись совсем рядом.

Нет, это не Олька. То есть и Олька тоже, но больше та девчонка с крысом на плече.

Мертвая девчонка — Олька с мертвым взъерошенным крысом.

Пушистые волосы сбились в паклю жгутами, как у наших недоделанных уиггеров, лицо сохранило приятный изящный абрис, но щеки смякли, кожа полупрозрачная как грязный воск и на обнаженной груди отвратительная сетка зеленых трупных вен… Страдальческий оскал полуоткрытого рта с обсохшими зубами медленно меняется на мертвую улыбку, глаза широко открываются — узнала меня!