Призрак гнева - Нелла Тихомир

— Прости… прости. Я был дураком.

— Они же просто спят. И ты… был должен спать…

— Я знаю.

— Тогда почему… почему ты такое сказал? Ты думаешь, я могла бы тебя убить? Отравить? Ты думаешь, я бы… я бы могла?!

— Нет. Конечно, нет. Конечно.

— Как ты мог… Как посмел такое сказать… подумать… Ведь я же тебя люблю. Ты ведь видишь мысли. Разве ты не видишь, что я тебя люблю?! Ты не должен был быть здесь. Я не хотела, чтобы ты был здесь… чтобы все это упало и на тебя… Это не должно было вот так. Я старалась.

— Я знаю.

— Я думала… надеялась, что ты станешь меня ненавидеть.

— Я не могу тебя ненавидеть. Я люблю тебя и никогда не брошу. Пойдем со мной.

— Но ведь ты мне не веришь.

— Я верю. Верю. Я все знаю, и я тебя люблю. Я хочу тебя отсюда забрать. Пожалуйста, пойдем.

— Не могу.

— Ты можешь. Идем.

Улла попыталась отстраниться.

— Нет, — ответила она. — Я останусь здесь.

Она опустила голову. Бран за подбородок поднял ее лицо.

Конунг застонал и шевельнулся.

— Боже, как он тебя избил, — Бран провел пальцем по Уллиной щеке. Кровоподтек темнел там, как след от ожога. — Чем ты его ударила? Топором?

— Да… обухом, — она быстро, испуганно посмотрела на отца. — Он хотел… он меня…

— Я знаю.

— Я сама во всем виновата. Это я затеяла.

— Затеяла что?

— Все вот это. Я собиралась его убить. Хотела прийти сюда… и убить моего отца. Моего собственного отца! Нет! Не трогай меня… я отвратительная. Я хотела его убить, как… как… Ты был прав. Я как Кнуд. Еще хуже Кнуда. Но я… я просто больше не могла… — она закрыла глаза, точно от сильной боли. — Почему они так со мной поступили? Что я им сделала? Что мой ребенок им сделал? Почему они его… почему же, почему…

— Родная, не надо. Отпусти себя. Оставь это, прошу.

— Я не могу оставить. Ни за что. Ни за что! Я хочу, чтобы он умер. Чтобы мучился, как я! Чтобы понял… почувствовал… Он же никогда со мной не говорил. Ни с кем из нас не говорил, кроме Асы. Но я хотела, чтобы он почувствовал. Чтобы они оба почувствовали! Ведь он же мой отец. Почему он никогда ничего не хочет знать? Почему ему все равно, что со мной происходит?! Он всегда… всегда меня не замечает. А я хотела, чтоб заметил. Я только хотела, чтобы он заметил… вот и все. Он мне никогда не помогал. Я… мне так нужна была помощь… а он не помог. Он ничего не хотел знать. Никто ничего не хотел знать. Но ведь он же — не никто. Он мой отец! Почему он меня ненавидит? За что? Что я сделала?

— Оставь его. Просто оставь его, и все.

На ее глазах набухли слезы. Она произнесла:

— Я так запуталась… Не знаю, что я делаю. Зачем? Я хотела, чтобы ему стало больно… а теперь всем больно. Очень больно… — ее рука скомкала одежду на груди — там, где сердце. — Ох, боги… так больно. Я думала, он тогда поймет… Но теперь сама не знаю, не понимаю, ничего больше не понимаю, все темно, будто в тумане…

— Улла, ты…

Она покачала головой.

— Нет, — сказала она. — Только не жалей меня. Я все это сделала сама… и сама буду отвечать. Отец придет в себя, и я с ним поговорю. Я всегда хотела с ним поговорить! Я хочу, чтобы он хоть раз меня послушал, — она шагнула в сторону, но Бран удержал ее за руку:

— Не думаю, что это хорошая мысль.

— Я должна. Я объясню ему…

— Глупая, он же тебя убьет! Ты что, не понимаешь?

У нее сделалось беспомощное, по-детски растерянное лицо.

— Но мы не можем… вот так… — выговорила она. — Все не может вот так кончиться. Я хочу ему объяснить…

— Улла, он не станет тебя слушать. Он убьет тебя.

— Не говори мне этого…

— Но это правда, родная.

— По-твоему, он совсем меня не любит? Совсем-совсем?

— Я не знаю.

Улла покачнулась.

— Я хочу умереть, — прошептала она.

— Зачем тебе умирать? Надо жить.

— Не хочу…

— Ты хочешь, Улла. Хочешь. Просто сейчас ты этого не знаешь. Пойми, если ты умрешь, ничего уже не будет. Целого мира не будет. Пойми же, любимая моя. Тебя не будет, и все.

— Пусти, — она потянула у него свою руку, но Бран только крепче сжал ее ладонь.

— Пусти… Зачем мне жить? Что я стану делать…

— Не знаю, Улла. Я не знаю. Но ты найдешь, что делать. Если будешь жить — ты найдешь, что делать. Дорогая моя, любимая, прошу тебя: не умирай!

— Я должна.

— Нет. Не должна.

С Уллиных ресниц сорвалась и капнула слеза. Она вытерла ладошкой губы.

— Как же ты не поймешь, — промолвила она. — Я же всех убила. Всех. Моего брата, и Ари, и…

— Родная, но ведь это чепуха. Ведь это не ты, а медведь!

— Потому что я этого хотела! Это я, я его сюда позвала! Я хотела их смерти! Я их ненавидела! Обоих! Они… они…

— Я все знаю, — Бран силой привлек ее к себе и обнял, уткнулся лицом в растрепанные волосы, пахнущие костром. — Я это видел. Я видел, понимаешь? Я знаю, что они тебе сделали. Знаю, что ты чувствуешь, дорогая. Но только их убило… убил зверь, а не ты. И не ты одна хотела, чтобы он сюда пришел. Из-за тебя одной он бы не пришел.

— Я их так ненавидела. Я их так…

— Любой бы ненавидел. Они были сволочи. Можешь считать, их боги покарали.

— А моя сестра? Ее тоже… боги? Мою сестру убила я. Это была я.

— Я знаю.

— Отпусти меня. Как ты можешь до меня дотрагиваться… я мерзкая.

— Я тебя люблю.

— Меня нельзя любить. Я гадина. Я ее убила. Своими руками. Я это сделала! И я этого хотела! Я хотела, ясно?! Я это сделала своими руками! Полоснула ей по горлу, а она…

Бран встряхнул ее так, что зубы клацнули. Она вскрикнула, и он изо всех сил прижал ее к себе.

— Я это знаю, — сказал он. — Знаю. Я знаю, почему ты это сделала. И все равно тебя не отпущу. Я не хочу, чтобы ты умирала. Я хочу, чтобы ты жила. У тебя еще все будет. Ты только перестань мстить, перестань верить в призрака. Отпусти себя. Отпусти себя, и он уйдет. Ты ему больше не добыча. Когда ты перестанешь в него верить, он уйдет. Но для этого ты должна жить. Надо жить, родная! Ничто не имеет значения. Только жизнь имеет значение. Надо жить.

— Жить? Зачем… ей жить, — прохрипел конунг.

Улла охнула, съежилась и приникла к Брану. Он отодвинул ее от конунга и загородил плечом.

Конунг поднял голову. Поморщился, сплевывая кровь. Сказал:

— Ну, что? Теперь довольна? Насладилась теперь? Всем нагадила? Всему миру? Или кто еще остался? А меня чего же не прибила? Не успела? Надо было меня прибить, чем мне жить да знать, какую дочь я вырастил… какую тварь я… Ох, гадина… гадина. Кнудова сестра.

— Отец, — прошептала Улла. — Отец, пожалуйста… я…

Конунг завозился и встал на четвереньки, сделавшись похож на большого цепного пса.