Япония, японцы и японоведы - Игорь Латышев

А вот то, что я увидел потом в Токио на экране телевизора, было для наших отечественных телевизионных передач делом совершенно немыслимым. Такого я в Москве не увидел бы ни при каких обстоятельствах. Когда официальная церемония завершилась с уходом из зала Танаки, Охира и других членов японской правительственной делегации, оператор-японец, находившийся где-то в укромном углу зала, воспользовавшись тем, что на него перестали обращать внимание, не выключил свою телекамеру и продолжал съемки, шедшие прямо на экраны японских телезрителей. А кадры эти оказались для меня (не знаю, как для японцев) самыми интересными. Полагая, видимо, что в зале остались только "свои", т.е. только люди из его окружения, Брежнев с бокалом в руках продолжил общение с ними. Но в каком стиле! Один за другим представали перед ним то члены Политбюро, то какие-то министры - и все с холуйским выражением на лицах и в позах. С одними он, видимо, шутил (в этих кадрах звуки его голоса не были слышны), и они мгновенно отвечали ему подобострастными улыбками, а с другими был суров: насупив брови и гневно потрясая пальцем возле их носов, он, судя по всему, давал им какие-то "втыки", а они, потупившись, безропотно кивали головами. Смотреть на все эти немые сцены мне было стыдно и досадно. Я мысленно ругал шалопаев из кремлевской администрации, позволивших наглому репортеру-самураю снимать и передавать живьем на Японию такие кадры, которые не следовало бы показывать ни советским людям, ни тем более иностранцам. Уж очень хамовато по отношению к своим подчиненным держался Брежнев (выглядевший в ту пору еще вполне здоровым мужиком, а не тем старым маразматиком, которым он стал к началу 80-х годов). Но хуже, чем он, смотрелись, на мой взгляд, его собеседники, угодливо внимавшие властным репликам Генерального секретаря ЦК КПСС.

В дни, последовавшие за визитом в Москву премьер-министра Танаки, все внимание японских средств массовой информации сосредоточилось на содержании Совместного заявления, подписанного с советской стороны председателем совета министров СССР А. Н. Косыгиным и министром иностранных дел А. А. Громыко, а с японской - премьер-министром К. Танакой и министром иностранных дел М. Охирой.

Внимательное ознакомление с японской прессой тех дней дало мне основание уверенно писать в обзорной статье, опубликованной в "Правде" 19 октября, о том, что при всех различиях в подходе к документам московской встречи японских политологов и комментаторов "подавляющее большинство японцев считают московские переговоры событием важным и полезным для народов обеих стран". В подтверждение я сослался на заявление генерального секретаря кабинета министров Никайдо Сусуму, охарактеризовавшего переговоры в Москве как "событие исторической значимости, открывшее путь к прямым диалогам между высшим руководством Японии и Советского Союза".

Безусловно позитивное отношение к итогам московских переговоров проявили тогда японские деловые круги. В отличие от предшествовавших лет к числу активных сторонников укрепления экономических связей с Советским Союзом подключились наиболее влиятельные представители финансовых кругов страны, и в том числе руководители всемогущей Федерации экономических организаций Японии (Кэйданрэн). В те дни меня принял в своем кабинете в здании правления Кэйданрэн, находящемся в деловом квартале японской столицы Отэмати, председатель федерации Уэмура Когоро. В ходе состоявшейся беседы господин Уэмура указал на возросшую заинтересованность японских деловых кругов в расширении торговли и экономического сотрудничества с Советским Союзом. Япония, по его словам, в то время уже "обрела достаточно сил", чтобы принять советские предложения по осуществлению совместных крупномасштабных планов разработки естественных богатств Сибири.

Несколько иначе, чем правительственные круги, откликались на московские переговоры представители оппозиционных правительству политических течений. Позитивно оценивая результаты переговоров, противники правящей партии резко критиковали правительство за медлительность и непоследовательность в деле укрепления добрососедских отношений с Советским Союзом. Такой подход проявили, в частности, руководители Социалистической партии Японии, занимавшей тогда второе место в парламенте по числу депутатских мандатов. Вот что сказал при встрече со мной заведующий международным отделом ЦИК Социалистической партии Японии, депутат парламента Кавасаки Кандзи:

- Мы расцениваем московские переговоры и принятые в их итоге решения как вклад в дело мира на Дальнем Востоке, в дело дальнейшего развития японо-советских отношений. Отрадно констатировать, что визит японского премьер-министра в Советский Союз состоялся в условиях разрядки международной напряженности и что переговоры с советскими руководителями проходили в откровенной обстановке, несмотря на расхождения во мнениях. Но, будучи партией оппозиции, мы не можем не отметить и другое: ведь до сих пор на протяжении многих лет политика Японии в отношении Советского Союза была далека от дружелюбия. Серьезным препятствием на пути японской дружбы стал в послевоенный период американо-японский договор безопасности, в соответствии с которым на территории Японии до сих пор находятся базы США. Вот почему мы считаем, что во имя дальнейшего укрепления дружественных отношений с Советским Союзом японскому правительству следовало бы отказаться от дипломатии, проводимой на основе договора безопасности и перейти к самостоятельной внешней политике. Мир в Азии - вот главная цель, которую должна преследовать японская внешняя политика. Подлинная дружба Японии с Советским Союзом мыслима лишь на базе укрепления мира в Азии12.

Однако в общий хор одобрительных отзывов по поводу итогов визита Танаки в Москву вклинивались иногда в те дни и критические голоса воинствовавших антисоветчиков-националистов, недовольных отсутствием в документах, принятых участниками переговоров в Кремле, упоминаний о японских территориальных притязаниях к Советскому Союзу. Враждебные нашей стране токийские политические деятели и комментаторы ультраправого толка усматривали в названных документах шаг назад по сравнению с Совместной декларацией 1956 года о нормализации советско-японских отношений по той причине, что в документе, подписанном Танакой в октябре 1973 года, не было сказано ни слова по поводу территориальных притязаний Японии к нашей стране. И в этом отношении, действительно, у врагов нашей страны были основания для упреков по адресу премьер-министра Танаки. Руководствуясь здравым стремлением к высвобождению Японии от ее чрезмерной экономической и политической зависимости от США, Танака со свойственным ему прагматизмом предпочел на московских переговорах сделать упор не на заведомо бесперспективных территориальных притязаниях, а на всемерном развитии экономических связей страны с Советским Союзом, хотя это и не очень-то нравилось Вашингтону, а также заядлым антисоветчикам в руководстве МИД Японии. Конечно, полностью от попыток поднять на переговорах в Москве так называемый "территориальный вопрос" Танака не отказывался. Об этом говорило хотя бы его выступление 9 октября на завтраке в японском посольстве в присутствии председателя совета министров СССР А. Н. Косыгина. Но идти на поводу у японского МИДа и ломать копья в споре с советскими лидерами по этому "вопросу" Танака в Москве не собирался, ибо, как выяснилось потом, в душе он придерживался касательно упомянутого спора иного мнения, чем большинство японских консервативных политиков.