Когда говорит кровь - Михаил Александрович Беляев

этим глупым расколом. Подумать только, из-за каких-то старых обид и разногласий мы чуть не погубили тридцать тысяч солдат в Диких землях. Хвала Мифилаю, он укрыл их своим нерушимым щитом и даровал славную победу. Но не думаю, что боги будут и дальше нас покрывать, если мы не перестанем вести себя как спесивые идиоты! Я скажу своё слово и против Циведиша, и против Ягвиша. И не только я один. Очень много алатреев устали и от Харманнского змея и от безвольного дурака в предстоятелях. И все они тоже скажут свои слова.

Они пожали друг другу руки. Ладонь Мирдо Мантариша оказалась неприятно липкой, то ли от сока фруктов, то ли от пота, но сжимала она крепко и цепко. Словно готовясь схватить и никогда не выпускать обещанные ему наделы и новую молодую супругу.

Поднявшись, сановник и старейшина вышли в общий зал, направившись к выходу. Когда они подошли к краю большого бассейна, перед ними неожиданно вынырнул голый мускулистый мужчина средних лет, с широкими плечами и плоским животом, расчерченным ровными кубиками. Оперившись спиной на мраморный бордюр, он откинул назад длинные черные волосы, и так и застыл, перебирая в воде ногами. Глаза Джаромо Сатти невольно скользнули по тонкому и аккуратному шраму, который начинаясь у ребер, тянулся через его живот к поросшему черными, чуть вьющимися волосами паху…

– Ха! Смотрю наш Великий логофет тоже не чужд всяких страстных желаний,– перехватив его взгляд, проговорил с лукавой улыбкой старейшина.

– Огонь страсти давно угас в моем теле, милейший господин Мантариш,– улыбнулся ему в ответ Джаромо, моментально оторвав глаза от обнажённого красавца.– Блаженство мне дарит забота о благе государства, его покое и процветании.

– А вот во мне этот огонь снова разгорается! Прогуляюсь ка я, пожалуй, по Палатвиру до одного хорошего местечка. Перед сном грядущим, так сказать. Ха-ха-ха!

Попрощавшись со значительно повеселевшим старейшиной, Джаромо отправился в другой конец Палатвира, где его ждала ещё одна, последняя на сегодня встреча.

Начатая Великим логофетом игра жила своей жизнью, позволив ему сосредоточиться на иных делах, самым важным из которых стала грядущая торговая сделка. День за днем он проводил в компании эурмиконских послов и своих сановников, ведя борьбу за цену и условия. Впрочем, борьба эта оказалась недолгой и малокровной. Как и обещал Уянтхара Эт-Дакку, эурмиконцы почти не торговались, лишь немного сбив запрошенную Тайларом цену. Так что на горизонте уже мерещились миллионы и миллионы литавов, которые вскоре должны были потечь в казну и сундуки купцов и землевладельцев. Более того, когда первые договора были подписаны, торговый посланник заявил, что в следующем году его город, возможно, закупит ещё больше зерна и масла. А это, в свою очередь, решало и ещё одну проблему – теперь все эти тысячи харвенских невольников, коих привел сюда Лико, можно будет выгодно продать тем землевладельцам, которые получат эурмиконский заказ.

С каждым днем сделка казалась все более выгодной для Тайлара и Великого логофета даже немного настораживали её поспешность и легкость. Эурмиконцы совсем не просто так почитались за лучших купцов и мореходов Внутриморья. Не в их обычаях было упускать или хоть немного терять в возможной выгоде. Желая проверить слова посланника, Джароммо Сатти даже провел бессонную ночь в Архиве, обложившись посланиями, доносами и путевыми заметками всех купцов, лазутчиков и посланников в Диких землях, но каждый новый свиток, каждая новая табличка, что попадала в руки Великого логофета, лишь подтверждали слова Уянтхары Эт-Дакку.

Холода и ледяные дожди и вправду неистовали по всему северному побережью Внутреннего моря, срывая посевные работы, убивая первые сходы и новые посевы. То тут, то там сообщали о граде, о заморозках и покрытых снегом полях, о затяжных дождях, что превращали пастбища в озера и болота. Ну а несколько торговцев даже описывали странный густой туман, что на многие дни затягивал всё небо, превращая солнце в бледное пятно, что светило не многим ярче луны и совсем не давало привычного тепла.

Всё шло к тому, что уже этой осенью в Диких землях должен был разразиться голод. Голод, явственно суливший Эурмикону просто чудную возможность прикормить и приучить буйные дикарские племена.

Да, посланник явно был честен. Как честен был и сам Эурмикон в своем желании в очередной раз возвеличиться не мечами и кровью, но хитростью, серебром и торговлей. И все же Великий логофет не мог избавиться от зудящего чувства, что он упускает что-то важное. Что, составляя и подписывая договора, он не замечает нечто ценное, нечто лежащие прямо перед его носом. Но как не пытался он поймать это чувство, как не старался вычленить тот самый корень тревог, сановник, раз за разом, терпел поражение и в один момент просто запретил себе обращать на него внимание. Тем более что остальные дела шли как нельзя лучше.

Мирдо Мантариш не стал тянуть со своей частью их маленького сговора. Уже на следующий день после разговора в банях он выступил против Патара Ягвиша, обрушившись на того с пламенной речью во время приема в особняке Ривены Мителиш, а следом за этим начал собирать сторонников. И в этом он оказался весьма и весьма успешен. Бездарное и провальное предстоятельство Ягвиша успело многих настроить против его власти и всё, что им было необходимо, так это некто заметный и именитый. Некто, вроде Мирдо Мантариша, что скажет вслух те потаенные слова, что уже долгое время бурлили в их головах, сдерживаемые лишь всеобщим молчанием. Но когда оно оказалось нарушено, всё недовольство мигом выплеснулось наружу.

Да, Мирдо Мантариш определенно превосходно подходил для своей роли – достаточно именитый, чтобы ценящие деяния дедов превыше свершений внуков алатреи его слушали, и достаточно жадный и недальновидный, чтобы не понимать, куда именно ведет та дорожка, на которую его завел Джаромо Сатти. Воистину его покупка стала отличным приобретением. И не таким уж и дорогим.

За день до собрания, на котором Синклит должен был выбрать нового Верховного стратига, Великий логофет отправился на Ипподром. Сегодня трибуны огромного овального здания, что славилось на весь Тайлар одним из чудес Кадифа, были почти пусты. Быть может, дело было в том, что на песке состязались новички, только-только взявшие в руки вожжи колесниц, а может – в установившейся в столичном городе жаре, из-за которой зрители отчаянно старались не покидать тени навесов.

Великий логофет поднялся в западную Благородную ложу. Хотя рассчитана она была на дюжину человек, сегодня занятым было лишь одно кресло. Спиной к нему, оперившись локтями на мраморный парапет, сидел сутулый полный мужчина, одетый