Sindroma unicuma. Finalizi (СИ) - Блэки Хол

     В любой сказке найдется ложка дегтя. Пусть Мэл не заикался о ритуале, проведенном в стационаре, но к свалившемуся на меня счастью примешивалась вина за его жертву. Каждая свободная минута возвращала меня к разговору с Царицей, и на глаза наворачивались слезы. Я недостойна Мэла! Я не заслужила.

     В порывах нежности моя забота вываливалась на него по разным мелочам. Мэл просыпался по утрам, а на столике ждал завтрак: кофе, как он любил, булочки, сливочное масло, омлет. Я же любовалась спящим Мэлом, каждой черточкой повзрослевшего лица, расслабленного во сне, каждой морщинкой. Любовалась его руками - сильными, способными держать руль, собирать икосаэдры и любить меня до потери памяти. Он казался мне произведением искусства.

     Наверное, Мэл испытывал неловкость. После нескольких пробуждений он спросил грубовато:

     - К чему это? Сюси-пуси всякие, кофе в постель...

     - То есть? - растерялась я.

     - Эвка, если считаешь себя обязанной, забудь. Мне не нужны телячьи нежности. Не хочу, чтобы ты чувствовала себя виноватой.

     Я открывала рот и закрывала, а потом рухнула в кресло и, захлюпав, расплакалась.

     - Прости меня... - где-то рядом извинялся Мэл, а я отпихивала его, закрывая лицо.

     - Не хочешь - не надо. Уйди!

     - Эвочка, я не хотел... Думал, что ты из чувства долга... Что расплачиваешься со мной...

     Примирение вышло долгим. Мэла напугали мои слезы, а я не могла ничего с собой поделать. Плакала на его плече, а он обнимал меня, поглаживая, и успокаивал.

     - Я хотела, чтобы ты... - Ик. - Хотела сделать приятное... - Ик. - Ты красивый...

     - Я?! - удивился Мэл.

     - Да, - икнула опять. - И еще ты - мой...

     - Твой, - ухмыльнулся он.

     На следующее утро меня разбудил аромат кофе.

     - Просыпайся, засоня. Пропустишь всё интересное.

     Мэл лежал в кровати, подперев голову рукой, и смотрел на меня. Если он думал таким способом выбить клин клином, то глубоко ошибся. Нет ничего лучше, чем начать день рядом с любимым человеком, пить с ним кофе из одной кружки, делиться булочкой, увозиться в яблочном джеме и слизывать его с губ Мэла. А потом облизать его липкие пальцы, а затем... затем забыть о завтраке напрочь.

     Ну, и после горничные поменяли заново постельное белье.

     Но однажды мои слезы не подействовали. Хуже того, я испугалась, что они всё испортили.

     С отцом я не общалась. Да и зачем? Между нами было всё предельно ясно, а изображать любящую семью перед камерами будем, когда вернусь с курорта. По умолчанию наша договоренность осталась в силе: я получаю аттестат о висорическом образовании, родитель сообщает адрес матери.

     Зато молчание семьи Мэла настораживало. Он не общался с родителями по телефону, не рассказывал сестре, как проводит дни. Возможно, Мелёшину-старшему хватало сухих рапортов охранников и отчетов врачей, но все же элементарный привет не мешало бы передать, тем более, маме.

     Еще настораживало, что Мэл не притронулся к кредитной правительственной карте. Получив от администратора такую же карточку, что и моя, он задумчиво поиграл ею и отложил. За всё время реабилитации в Моццо он не прикоснулся к синему пластику с буквой "V".

     Как-то я предложила сходить на концерт популярного заезжего певца, но Мэл отказался. Он предпочитал избегать мест, где требовались висоры.

     К правильным выводам я пришла не сразу. Лежала ночами, пялясь в потолок, не в силах уснуть, пока не оформились беспокоившие меня мысли.

     Мэл ушел из дома. Вернее, отдал родителям ключи от квартиры. Этим объяснялся переезд в общежитие. И еще Мэл отдал кредитки. Теперь у него нет денег.

     Вот и всё.

     Почему? Что произошло?

     Что, что? Тупая голова! - отругала себя.

     Родственники Мэла не могли причинить вред из-за Дьявольского Когтя. Наверняка они мечтали выплеснуть на меня свой негатив и обвинить в трагедии, произошедшей с Мэлом. Или считали себя в достаточной степени аристократами, чтобы опускаться до слепой девчонки с гнилыми корнями. Наша семья справится и без вас, барышня, - посмотрели свысока Мелёшины и отвернулись. У Мэла получился серьезный разговор с родителями. Они высказали всё, что думают по поводу моей особы, а Мэл не разделил их мнение.

     Мне были безразличны брезгливая снисходительность отца и его воспитательные методы. Наши родственные отношения всегда строились на договоренностях. Но за Мэла сердце болело, несогласное с тем, чтобы он разрывал из-за меня семейные связи.

     Несколько дней я наблюдала за ним. Ему звонили друзья, в основном, Мак и Дэн, и Мэл, не стесняясь моего присутствия, смеялся, слушая их рассказы, и делился о том, чем занимается в Моццо. Почти в каждой его фразе звучало "Мы с Эвой...", "Я так и сказал Эве...", "Вчера ходили с Эвой...". Поговорив с друзьями, он пересказывал мне последние институтские сплетни.

     С дедом Мэл общался кратко и по делу, но всегда с большим уважением. Тот считался незыблемым авторитетом у внука, - вынесла я из их разговоров. Но родителям и сестре Мэл не звонил, так же как и они не донимали его телефонными трелями.

     Моя нервозность нарастала. Меня угнетало быть причиной размолвки в чужой семье.

     И так и этак я подходила к Мэлу, придумывая, как начать разговор, но слова казались надуманными, и он бы сразу догадался, к чему клоню. Теперь я понимала сомнения Мэла, когда он не решался сказать об ашшаваре*. Может, спросить напрямик? Нет, вопрос деликатный, здесь нельзя действовать топорно.

     - Как думаешь, почему меня оставили в институте, а не предложили учиться в лицее? Твоя сестра там учится. Или меня посчитали недостаточно высокородной? - спросила у Мэла, когда мы пришли с пляжа.

     Он посмеялся.

     - Во-первых, высокородная леди, лицей - женское заведение. Твоих охранников не пустили бы внутрь...

     - А разве женщин-телохранителей не бывает?

     - Бывают. Не подумал об этом. Но их тоже не пустили бы. А еще потому что твой отец благодаря тебе поддерживает популярность и расположение Рубли. Ты не закрылась в мирке для избранных, а учишься в массах, несмотря на то, что стала слепой. Ты смело смотришь вперед.

     - Ничего подобного! - возмутилась я пафосом в его словах.

     - Это не я. Это газеты, - он бросил на колени мне увесистую пачку страниц.

     В одной из колонок, посвященных сплетням и слухам о личной жизни известных людей, с восторгом сообщалось о моих успехах в лечении и о планах на будущее, в частности, о продолжении учебы в институте. А обо мне и о Мэле - ни слова, - закусила я губу.

     - А когда твоя сестра закончит учебу?

     - Через четыре года, - ответил он неохотно.

     - А как поживает твой дед? - поинтересовалась я за обедом. - Разбирает очередное дело?

     - Угу, - отозвался невнятно Мэл, помахав вилкой.

     - А клиника Севолода процветает или разорилась? - поинтересовалась между прочим, когда Мэл вернулся с лечения.

     - Процветает, - кивнул он с хмурым видом.

     - А...

     - Кузен здравствует, о тебе не спрашивал, - перебил Мэл. - Эва, к чему вопросы?

     - Просто так, - попробовала увильнуть.

     - Нет, специально.

     Видно, плохой из меня дипломат, и не умею плести хитроумные интриги.

     - Егор, ты не общаешься с родственниками. Они не звонят и ты им - тоже.

     - Ты тоже не звонишь своему родственнику, - усмехнулся он.

     - Я - другое дело. У нас так принято.

     - Откуда знаешь, как принято у нас? - криво ухмыльнулся Мэл и вышел на террасу.